Обжигающая спираль
Шрифт:
И чего Руслан так взбеленился на Ромку? Ведь ясно же, что не было бы брата Светы — достали бы другого. Если уж такие люди брались за дело — то не останавливались на полпути. Просто Роман сам полез на рожон. А Рус взбесился, словно бы не понимал — некого здесь винить. Не тех, кто в результате пострадал.
Он с силой надавил разбитыми руками на глаза, которые продолжали болеть.
Сколько же дурных, непонятных и жестоких поступков он совершил сегодня? Сколько раз обидел ее, если Света срывала злость, подобно ему самому, пытаясь найти разрядку в ударах о что угодно.
Он снова и снова бил, не обращая внимания на боль, а вспоминал то, что она говорила перед уходом.
«Не могла Света уйти. Ведь она обещала… давала слово, что будет всегда с ним!»
Руслан злился, и еще отчаянней бил, только уже не по груше, по стене, пытаясь болью прояснить мозги. Но и это не помогало.
Он то обижался на нее, то бесился от всего, что сам натворил, то просто, отчаянно хотел обнять Свету, спрятать свое лицо в ее волосах, и представить, что не было ничего.
Почему она ушла? Ведь Света не могла не понимать, сколько значит для него!
Руслан никогда, ни к одной женщине не относился так, не чувствовал того, что ощущал к Свете. И она не могла не знать, не видеть этого!
А то, что случилось — не имело значения для него! Просто Руслан сорвался, поддавшись простому способу решения проблем, к которому слишком привык, за это годы, делая вид, что ни к чему и ни к кому не привязан… Но он ни за что на свете не хотел потерять ее…
Он вновь и вновь метался по залу, пытаясь найти слова, чтобы вернуть Свету, уговорить. Только память о боли в глазах Светы не давала ему сказать и слова в свое оправдание.
Да, он не скрывал, как смотрит на жизнь. Да, она знала это… И, казалось бы, какие претензии?
Только, слова Светы о том, чтобы он ощущал, если бы она вернулась домой, после секса с другим — они бесили Руслана, застилали глаза красной пеленой и заставляли ощущать себя способным на убийство.
Он бы никогда не позволил бы никому и пальцем прикоснуться к его Свете. Никогда.
Наверное потому и сидел до сих пор у себя в квартире, не находя в себе достаточно наглости, чтобы хоть позвонить ей.
Глава 19
Она не пошла на работу, хоть так и не смогла заснуть. Просто опустошенно лежала все на том же диване и тупо смотрела на странный узор переплетенных нитей обивки. Все, на что хватило сил Светы — позвонить начальству и хриплым, сорванным голосом соврать, что у нее ларингит.
Ей поверили. Сложно было не поверить, когда так хрипишь.
Да и потом, проблему с кадрами уже решили, ей не было необходимости мотаться по клиентам, хотя, Руслан так и не отступил тогда от своего требования, и до сих пор за поставки алкоголя в «Колизей» отвечала Света. Но они только в понедельник приняли и отгрузили заказ, а документы и юридические вопросы она могла курировать пока и из дому. Потому директор и позволил ей отлежаться несколько дней, сказав, что будет поддерживать связь в телефонном режиме.
После этого звонка она еще несколько часов лежала, все так же рассматривая узор дивана и… нет, даже не думала. В голове, в сердце, внутри Светы была пустота.
Ее мучила жажда, но даже встать, чтобы напиться было лень, да и не видела она смысла в таких сложных действиях.
За стенами слышался перестук шагов просыпающихся соседей. Люди собирались на работу, дети спешили на первые звонки в открывшиеся школы, сквозь закрытые окна доносилась музыка и слова приветствия учителей с праздничной линейки в гимназии, которая располагалась за углом.
Жизнь продолжалась, шла своим чередом, а Свете казалось, что она, вопреки всем законам физики застыла, замерла в той точке бытия, когда поняла, что он предал ее.
Она не смогла бы сейчас сказать холодно ли ей, или тепло? Давит ли деревянный подлокотник в плечо, и затекли ли мышцы от того, что она уже несколько часов не двигается. Ничего.
Наверное, это состояние больше всего подходило под описание прострации, ступора, которые испытывают люди при травмирующих обстоятельствах, а она никак не могла себе представить какого это на лекциях по психологии.
Что ж, теперь знала. Жизнь Свете наглядно продемонстрировала.
Только такое опустошение не было в ее характере. Может, если бы она пошла в мать…
Но у Светланы была силы воли ее отца, и его же характер. И она не собиралась терять, разрушать себя только потому, что ее сердце разорвали.
Потому, превозмогая отупение и искушающее желание махнуть рукой на все и просто продолжить так же лежать, жалея себя, она села и обвела опухшими, пекущими глазами свою квартиру.
На одной из стен висело зеркало и в полутьме комнаты, которая не могла рассеяться утренним светом из-за задернутых штор — в серебристой глади виднелся ее силуэт. Только Света не хотела бы подходить и рассматривать себя пристальней.
Не было ничего красивого или торжественного в боли и горе. Слезы, настоящие, искренние — не красили, а обезображивали женщин. Она видела тому достаточно примеров в своей жизни, и не хотела сейчас смотреть на себя.
Вместо этого, Света заставила себя подняться на ноги и медленно, спотыкаясь, цепляясь за мебель, от которой успела отвыкнуть за полтора месяца, пошла на кухню. Жадно выпила два стакана воды, пытаясь хоть немного унять жажду. Потом налила воду в чайник и поставила тот на электроподошву, нажав кнопку включения. Не потому, что хотела кофе или чая, а просто из-за того, что знала — надо что-то делать, нельзя поддаваться отчаянию и опустошению — это ее добьет.
Она прошлась по комнате, отдергивая шторы и распахивая окна настежь. Обхватила себя руками, ежась от нежданной прохлады первого дня осени и задумчиво посмотрела на небо, горизонт которого затянули серые, низкие облака.
Так же пасмурно было и у нее на сердце. Даже хуже. Только об этом думать нельзя.
Света глубоко вдохнула, потерла лицо ладонями, и запустила пальцы в волосы, пытаясь прогнать хандру и предательское желание опять разреветься.
«Не дождешься!», вдруг захотелось громко крикнуть ей в неожиданном порыве обиды и злости. Правда, она не знала, кому был бы адресован этот крик.