Обжигающее чувство
Шрифт:
А Том был весьма доволен, что догадался надеть темные очки — он мог спокойно разглядывать Эвелин, не боясь насторожить и отпугнуть ее.
Она все-таки нацепила лифчик, черт ее возьми! Но тонкая ткань не скрыла от его глаз каменной твердости ее сосков. Малышка явно возбуждена — и весьма расстроена. Том чувствовал ее напряжение, заметил слабую дрожь ее тела. Взгляд его снова остановился на ее груди, и он крепче сжал руль, пытаясь справиться с искушением коснуться губами этих твердых бутонов.
До чего же она восприимчива и чувственна! И даже не догадывается об этом! Если она возбудилась от такого невинного намека,
Том чувствовал, что если чуть подольше посмотрит на ее соски, то джинсы его просто лопнут от натяжения. А что если прямо сейчас остановить грузовик у обочины?.. Нет, девочка еще не готова к этому. Чтобы не совершить ошибки, Том постарался больше не смотреть на нее до самой пиццерии, обшарпанной и старой, как и полагается.
Уиклоу припарковал машину, выключил зажигание, потом снял очки и бросил их на щиток.
— Что ты хочешь?
Лучше бы он спросил это по-другому. Эвелин наклонилась, чтобы прочитать меню, вывешенное на стенде, и, решительно сдвинув брови, попыталась сосредоточиться на выборе заказа.
В воздухе стоял тяжелый густой аромат поджаривающихся чизбургеров, лука и жареного картофеля.
Интересно, почему чем вреднее еда для желудка, тем аппетитнее ее запах?
— Большой чизбургер и коктейль.
Уиклоу нажал кнопку переговорного устройства и заказал два чизбургера. Потом повернулся к Эвелин, так что его широкие плечи упирались в стекла грузовика, и просто сказал:
— Я собираюсь поцеловать тебя, когда мы вернемся на базу.
Она уставилась на него широко раскрытыми глазами, сердце ее бешено колотилось.
— Я хочу чизбургер с луком. И чтобы было как можно больше лука!
— Не бойся, я не собираюсь тискать тебя, — невозмутимо продолжил Том. — Один невинный поцелуй возле твоей двери, ведь там наверняка будут проходить люди, они должны увидеть нас. Я даже не стану обнимать тебя, если ты этого так не хочешь.
— Я вообще не хочу, чтобы ты целовал меня! — ответила Эвелин, отодвигаясь подальше и сердито глядя на него.
— Но мне придется это сделать. Все ждут от нас определенных действий.
— Какое мне дело до того, кто чего ждет! Я согласилась на этот балаган только для того, чтобы меня оставили в покое, а не для того, чтобы целоваться с тобой!
— Ты вообще не любишь целоваться?
Она мрачно уставилась на него. Правильным ответом было бы: нет, я люблю целоваться, но только не с тобой… Однако этот единственно верный ответ был ложью, причем шитой белыми нитками, ведь ее сердечко трепетало, как у викторианской девственницы, при одной мысли о предстоящем поцелуе, и уж конечно, ей не удасться скрыть это от Уиклоу. Эвелин подумала, что ложь вообще действует эффективно только, когда ее преподносит человек беспристрастный и незаинтересованный.
Но, с другой стороны, сказать правду — это самое худшее из всего, что можно сделать. Нет, нет и нет, она ненавидела все эти отвратительные слюнявые лобзания, которые доставались ей в то время, как она брыкалась и царапалась словно пантера, чтобы избежать их. Но теперь Эвелин чувствовала, что поцелуй Уиклоу заставит ее потерять голову, она боялась только одного — что ей слишком понравится это занятие.
Она так ничего и не ответила ему… Помолчав, он мягко пояснил:
— Когда мы подъедем к твоему номеру, ты откроешь дверь, потом повернешься и протянешь мне руку. Я возьму ее, наклонюсь и поцелую тебя. Это будет не долгий страстный поцелуй, но и не дружеское чмоканье, согласна? Что скажешь о трех секундах? А потом я отпущу твою руку и пожелаю тебе спокойной ночи. На нашей базе столько народу, что нас непременно кто-нибудь увидит, и на следующий день все будут знать, что между нами все очень серьезно.
Эвелин откашлялась.
— Три секунды?
Что ж, это действительно не очень долго. Может, ей удасться не выдать себя за три секунды?
— Только три секунды, — повторил Том.
Глава 4
Чизбургер, правда без лука, и чипсы были восхитительны. Это напомнило Эвелин детство. Всего несколько раз в жизни ей разрешили погостить у брата матери и его жены. Оба они были лет на десять моложе ее родителей, и дядя Чарли неизменно угощал Эвелин сочным и самым огромным гамбургером, какой только она могла съесть. А потом ее ждало мороженое, еще одно строго-настрого запрещенное дома лакомство. Родители разрешали ей только шербет или замороженный йогурт, но никогда мороженое. Эвелин подумала, что, если бы не дядя Чарли, она выросла бы так и не узнав прелестей дешевой еды. До сих пор эта пища казалась ей особым лакомством, которое она редко себе позволяла.
Когда с чизбургерами было покончено, Уиклоу улыбнулся и спросил:
— Ты когда-нибудь играла на деньги?
— Нет. Я ни разу не была в казино.
— Тогда просто необходимо попробовать.
Он завел мотор, и скоро они уже катили по центральной улице — вереницы неоновых огней освещали их путь. Огни мерцали, переливались и рассыпались каскадами света: бесконечно лились неоновые струи, зазывая всех и каждого хоть разок попробовать то, что они так лучисто рекламировали.
Больше всего народа толпилось возле казино, но в основном это были просто праздные зеваки, туристы. Одеты все были пестро и разнообразно, пляжные шорты и бермуды соседствовали с роскошными вечерними туалетами.
— Ты любишь рисковать? — спросила Эвелин у Томаса.
— Я никогда не рискую.
Она недовольно фыркнула.
— Глупости! Вся твоя жизнь — сплошной риск. Я была сегодня утром в контрольном отсеке, припоминаешь? Угол атаки в восемьдесят градусов и перегрузки свыше десяти — все это трудно назвать спокойной жизнью!
— Это не риск. Конструкция «Крошки» дает нам возможность идти под неограниченным углом атаки, но ведь ее возможности мертвы до тех пор, пока мы не научимся использовать их. Моя работа заключается в том, чтобы проверить, соответствует ли машина своим техническим возможностям. Естественно, что это невозможно, если делать на «Крошке» только то, что мы уже делали на R-25.
— Но другие пилоты этого не делают.
Том тепло взглянул на нее, во взгляде его была невозмутимая уверенность.
— А теперь будут. Теперь они знают, что «Крошка» выдерживает такие нагрузки.
— Так, значит, ты делаешь это только для того, чтобы подать пример остальным?
— Нет. Я делаю это потому, что это моя работа.
— И потому, что тебе это нравится… — Эвелин поняла это еще утром, когда Томас вошел и контрольный отсек, усталый и потный, с покрасневшими глазами, но такой же невозмутимый и бесстрастный, как обычно… И только глаза выдавали. В них была страсть. И восторг.