Обзор истории русского права
Шрифт:
Преступления против нравственности Воинский устав перечисляет в таком же изобилии (в первый раз появляются в кодексах содомия и скотоложство; гл. XX, арт. 165–177) с назначением большей частью жестоких наказаний. Исправляя это, Екатерина II (Наказ, ст. 77) рекомендует назначать за эти преступления «наказания зависящие от судопроизводства исправительного» (основанные на «стыде и бесславии»), которые, по ее мнению, достаточны, чтобы «укротить дерзость обоего пола. И воистину сии вещи не столько основаны на злом сердце как на забвении и презрении самого себя». Но она исключает из этого похищение женщин и изнасилование.
Преступления государственные составляли особый предмет заботливости законодательства 1-й половины XVIII в. Воинский устав (артик. 2) ввел в прежний круг политических преступлений словесное оскорбление Величества и осуждение действий и намерений правящего государя. Так как практика того времени чрезмерно злоупотребляла этим законом, относя к оскорблению Величества иногда самые невинные выражения, то императрица Екатерина II сочла нужным в Наказе (гл. XX) посвятить особый отдел доказательству того, что слова тогда только преступны, когда содержат в себе призыв к действиям против верховной власти и государства (ст. 478, 480): «…таким образом человек, пришедший, например, на место народного собрания увещевать подданных к возмущению, будет виновен в оскорблении Величества». Впрочем (благодаря замечаниям сторонних советников), Екатерина признала наказуемыми и словесные и письменные оскорбления, но в низшей степени.
Преступления по должности, составлявшие главнейшую
Что касается до преступлений граждан против порядка управления, то мы выше указывали, какую массу новых видов преступлений создал уголовный закон времен Петра I своими полицейскими и финансовыми запретами, большая часть которых во 2-й половине периода отпала.
Преступления гражданские. В разряде преступлений против жизни, в сферу parricidium, вводится убийство дитяти-младенца (без пояснения: собственного или всякого) и убийство офицера (нужно разуметь – солдатом), в толковании присоединено «и жены» (арт. 163). К квалифицированным видам убийства относятся также отравление и наемное убийство. В проекте Елизаветинской комиссии различаются: умышленное убийство законнорожденного дитяти (за что полагается вечное заключение в монастыре), непредумышленное убийство того же дитяти (за что 1 год покаяния), вытравление плода (кнут и каторга), наконец, подкинутие незаконнорожденного в опасном месте (приравнено к убийству). Что касается убийства жены, то, по проекту Елизаветинской комиссии, за убиение мужем жены-прелюбодейцы на месте совершения преступления полагается лишь церковное покаяние. Далее, воинский устав вводит (по образцу немецких источников своих) преступления против собственной жизни – самоубийство и поединки. При самоубийстве наказывается не только покушение, но и исполнение: наказание совершается над трупом самоубийцы (палач влечет его по улицам или по обозу в бесчестное место); при покушении суд определяет причины самоубийства, если причины были мучение, досада или беспамятство, то полагается (для военных людей) бесчестное изгнание из полка (что при обязательности службы едва ли когда могло быть применяемо), а если другие причины (которые, однако, трудно придумать при самоубийстве), то назначается смертная казнь (арт. 164). По проекту Елизаветинской комиссии, в первом случае назначается не наказание, а лечение, во втором – наказание плетьми или тюрьма. Для наказуемости поединков можно подыскать и другой объект этого преступления, именно – нарушение прав судебной власти. По Воинскому уставу, оба соперника и секунданты подлежат повешению, а если один из них или оба убиты, то наказание исполняется над трупами (Воин, уст., арт. 139–140); за покушение, т. е. вызов на дуэль, полагалось лишение чести и конфискация части имущества. Екатерина II (Наказ, 234) рекомендует наказать только оскорбителя, подавшего повод поединку; в своем указе 1787 г. она определила наказание не за самый поединок, а за те деяния, которые были совершены при нем (раны, увечья, смерть), согласно с проектом Уложения 1754 г.
Относительно имущественных преступлений петровское законодательство заключает в себе важное отличие от предшествующего русского права, вводя в оценку преступлений (по образцу немецкого права) цену вещи (при краже), различая кражу на сумму не свыше 20 руб. от большой кражи (свыше 20 руб.). К большой краже отнесены также кража в четвертый раз, кража при наводнении и пожаре, кража из военных хранилищ, кража у своего господина или товарища, кража, совершенная стоящим на карауле (арт. 191); за малую кражу полагаются различные наказания, смотря по повторению преступления (до 3 раз), за большую – смертная казнь (здесь о повторении не может быть речи). В Воинском уставе не отличено стечение преступлений от рецидива. Но в проекте Елизаветинской комиссии (на основании указа 1726 г. июля 18) эти два понятия различены ясно: а именно за все случаи кражи, если они в совокупности не превышают 40 руб., полагается наказание, как за воровство в первый раз: «…ибо и за те первые кражи наказания, отчего бы было можно им воздержаться, не было» (XXXIII, 10). К краже приравнены утайка вещей, взятых на сохранение (арт. 193), растрата казенных денег (арт. 194) и присвоение находки (арт. 195). Относительно святотатства законодательство XVIII в. уступает в достоинстве новоуказным статьям, не различая места и предмета кражи, особенно же кражи на малую сумму «из убожества»; впрочем, практика XVIII в. применяла обыкновенно к этому преступлению не Воинский устав, а узаконения XVII в., и именно статьи о священническом и монашеском чине 1667 г. – Как особенный вид кражи, отмечается казнокрадство, под которым разумеется не только присвоение казенных вещей, но и употребление казенных денег для личных торговых оборотов, а также злоупотребления при подрядах; за эти деяния полагается смертная казнь через повешение. (Воин, уст., арт. 191; инстр. 1719 г. февр. 16; Морск. уст., ст. 130; ук. 1720, октября 3).
Мошенничество и в XVIII в. неясно отличено от кражи (см. проек. Елизавет. ком. XXIII, 22). Но из этого не следует, что никакой вид обманного присвоения движимых имуществ не был наказуем до Екатерины II: по проекту Елизаветинской комиссии, наравне с подлогом, наказываются следующие виды обманного присвоения имуществ: предъявление к уплате найденного и погашенного векселя (под угрозой наказания кнутом и вечной каторги), злостное банкротство (под угрозой смертной казни), отказ от своей подписки, употребление фальшивых мер и весов (указ 1758, декабря 25); Екатерина не наименовала бы мошенничеством обманного присвоения чужих вещей, если бы и прежде под этим термином, между прочим, не разумелся и этот вид преступлений. Во всяком случае Екатерина II (Указ 1787 г. апреля 3) вводит в наше законодательство различие понятий кражи, мошенничества [124] и грабежа.
124
Мошенничество в указе 1781 г. определяется так: «Буде кто на торгу… из кармана что вымет… или внезапно что отымет… или обманом или вымыслом продаст, или весом обвесит, или мерою обмерит».
Воинский устав стоит ниже Уложения в определении поджога, смешивая поджог зданий с истреблением и порчей частей здания и движимых вещей (арт. 178 и 180: «…печи или некоторые дворы сломает, також крестьянскую рухлядь потратит»); все эти деяния подлежат смертной казни через сожжение. Проект Елизаветинской комиссии различает: а) поджог зданий (города, двора, лавки, мельницы, деревни, церкви, завода, гумна и корабля), за что назначает смертную казнь через сожжение; б) поджог хлеба, леса и сена, за что полагается простая смертная казнь (XXXIX, 1 и 3).
2.) Наказание
Свойства уголовного закона в период империи совершенствуются сравнительно с законом Московского государства в том отношении, что неопределенные санкции встречаются все реже. Но зато в эпоху Петра явился новый недостаток, который хотя и знала старая Русь, но не
Цель наказания в Воинском уставе указывается (яснее, чем в законах XVII в.) с древней точки зрения – мести: «…кто кого убьет… оного кровь паки отомстить и без всякой милости оному голову отсечь» (арт. 154; см. также арт. 3, 196, 145 и др.). Но возмездие и другие цели наказания совершенно стушевываются перед главнейшей (почти единственной) – устрашением: почти каждый указ снабжается прибавкой: «под жестоким страхом» (см. Филиппова. С. 146 и ср. Воин, арт., 154). Отсюда увеличение жестокости наказаний и более широкое применение высших наказаний к преступлениям низшего порядка [125] . Екатерина II (в Наказе) в первый раз определяет ясно другую цель наказания, именно – охранение общества от преступлений (ст. 144–147); иногда проскальзывает в Наказе и мысль о том, что цель наказания есть «возвратить заблудшие умы на путь правый» (ст. 93). Она считает наказания необходимым злом: «…наказание действительно не что иное есть, как труд и болезнь» (ст. 84), а потому более рассчитывает на предупредительные меры, чем на карательные (ст. 83), именно рекомендует не запрещать в законе деяний безразличных (ст. 242), требует, чтобы закон не благодетельствовал одним во вред другим (ст. 243), чтобы «просвещение распространилось между людьми» (стр. 245). «Самое надежнейшее обуздание от преступлений есть не строгость наказаний, но когда люди подлинно знают, что преступающий законы непременно будет наказан» (ст. 222). Отсюда Екатерина выводит следствие относительно меры и родов наказания; по ее мнению, наказания должны быть рассчитаны не на один страх: страх притупляется по мере усиления жестокости наказаний: «…в тех странах, где кроткие наказания, сердце граждан оными столько же поражается, как в других местах жестокими» (ст. 85); «…надлежит с бережливостью употреблять средства естеством нам подаваемые» (ст. 87). Если умы уже приобвыкли к жестокости наказания, следует поступать «скрытым и нечувствительным» образом, т. е. смягчать по возможности наказания не в законе, но при их применении (ст. 93). Вообще «когда бы жестокость наказаний не была уже опровергнута добродетелями, человечество милующими, то бы к отриновению оные довольно было и сего, что она бесполезна; и сие служит к показанию, что она несправедлива».
125
Проф. Филиппов приписывает усиление жестокости наказаний при Петре I «боевому» характеру наказаний в период реформ: ими пользовался законодатель-реформатор, как сильнейшим орудием, для проведения новых начал в праве. На это возражают (проф. Сергеевский), что карательное право всегда имеет «боевой» характер: этим оружием сражается государство с противниками государственного порядка. Но большая разница в том, с кем идет бой: в обыкновенном течении юстиции меч, «кривды карающий», направляется на воров, разбойников, поджигателей, изменников и т. д.; в эпохи ломки государства сила ломающая имеет перед собою врагами весьма часто людей, искренно и твердо стоящих за право, как оно понималось раньше, и как они понимают его. С такими людьми сражаться труднее; приходилось усугубить жестокость нападения, ибо в таких случаях другого стимула, кроме страха, нет (хотя и страх является тогда средством сомнительным). Блистательный пример в подкрепление этой мысли представляет дело известного подьячего Докукина. Он написал на форме присяги, которую должны были приносить все новому порядку престолонаследия, следующее: «За неповинное отлучение и изгнание всероссийского престола… цесаревича Алексея Петровича… не клянусь и… не подписуюсь… и хотя за то царский гнев на мя произлиется, буди в том воля Господа моего И. Христа; по воли его святой, за истину аз раб Христов Иларион, по реклу Докукин, страдати готов». Он и был колесован (Есипов. «Раскольн. дела». С. 157; Филиппов, с. 8). Люди эти шли на казнь, защищая иногда не свои частные права, а права государственные, которые лично до них не касались. С такими людьми, говорим, бороться труднее, чем с ворами, а главное – окружающее общество нечем отвратить от протеста, кроме ужасающих примеров казней. Мы говорили выше, что в Уложении ц. Ал. Мих. начало устрашения применено к таким деяниям, которые сами по себе безразличны и прежде не воспрещались, например, табакокурение. Теперь законодатель воспрещает не безразличные вещи, а правовые нормы, освященные вековым признанием, – нормы, с которыми срослось сознание многих поколений. Чем, кроме страха, можно было бороться с ними ревностному реформатору? Следует иметь в виду, что петровская эпоха составляет самую высшую ступень карательной строгости в целой истории русского права (так как время Иоанна IV богато практическим применением казней, в уголовном же законе ничем не выделяется из предыдущей и последующей эпох). Таким образом проф. Филиппов был вправе выделить эпоху Петра в особый предмет для исследования по уголовному праву и охарактеризовать ее, как боевую.
Виды наказаний. В 1-й половине XVIII в. по количеству применения за преступления всех разрядов смертная казнь занимает первое место. Воинский устав ввел новые квалифицированные виды ее: колесование (за измену, отравление, отцеубийство, грабеж), четвертование (за оскорбление Величества действием) и аркебузирование (расстреляние). Императрица Елизавета 25 мая 1753 г. [126] дала указ о неприменении смертной казни по приговорам низших судов и представлении таких дел в сенат. Дела эти во множестве накопились в сенате, и преступники, ожидая неизвестной участи, сидели в тюрьмах; тогда (1754 г.) сенат издал указ, имеющий временное значение (впредь до издания общего закона), чтобы таких преступников, по наказании кнутом и вырывании ноздрей, ссылать в Рогервик. Комиссии 1761 г. дан был словесный указ императрицы не вводить смертную казнь в будущее уложение, которое, однако, не было издано. Екатерина II в Наказе (ст. 209) ставит вопрос: «Смертная казнь полезна ль и нужна ли в обществе для сохранения безопасности и доброго порядка?» и решает: «При спокойном царствовании законов… в том не может быть никакой нужды, чтобы отнимать жизнь у граждан. Двадцать лет царствования императрицы Елизаветы Петровны подают отцам народов пример к подражанию изящнейший, нежели самые блистательные завоевания» (ст. 210). Наказ допускает возможность применения смертной казни «во время безначалия» [127] ; этому следовала императрица и на практике: смертная казнь обыкновенно заменялась другими наказаниями, кроме таких волнений, как пугачевщина. Император Николай I уже законом определил применение смертной казни исключительно к преступлениям политическим, карантинным и воинским.
126
Впрочем, еще в 1744 г. дан был подобный указ сенатом, а 29 марта 1754 г. даже предписано: заменить вообще смертную казнь кнутом и вечной каторгой. Но согласить этот закон с последующими трудно.
127
См., впрочем, ст. 79 Наказа.