Обзор истории русского права
Шрифт:
Что касается до определения крайнего старческого возраста, за пределами которого запрещается брак, то ни в византийских узаконениях светских и церковных (кроме правила Василия Великого), ни в законах древнерусских не находим на то никаких определений. В инструкции поповским старостам 1697 г. декабря 26 (П. С. 3., № 1612) патриарха Адриана между прочим приказывается писать в венечной памяти, чтобы попы о женихах и невестах разыскивали, вдовцы мужи и жены не в престарелых ли летах. Но точного обозначения возраста престарелости, препятствующего совершению брака, указано не было. Да притом в инструкции почему-то говорится только о вдовцах. Мы не имеем также фактов для уяснения, как справлялась с этим древнерусская практика.
После Петра, при знакомстве с узаконениями Западной Европы, являются в обществе запросы и на этот счет. Петр повенчал известного Никиту Зотова, имевшего более 70 лет. Когда потом сын Зотова Конон поссорился с мачехой, то писал Петру: «Ученейшие меня легислаторы во Франции положили, что человек, который перешел за 70 лет, не может ничем и ни в чем определять, и тако женитьба в летах отца нашего весьма не почитается женитьбою, что надлежит до наследства. Дай Боже, чтобы сенат все сии права знал». Но желание Зотова и других в его положении о введении у нас французского легислаторства исполнилось не скоро: постановление о старческом возрасте дано
145
В упомянутом проекте архиепископа Гавриила читаем: «Не венчать… коему уже 60, також и невесте, коей 50 лет от рождения миновало».
По вопросу о пропорциональности лет жениха и невесты ничего не находим в узаконениях ни древних, ни новых, ни византийских, ни наших, хотя наше правительство не раз обращало внимание на этот вопрос, а именно еще в 1756, 1765 и 1766 гг. (П. С. 3., № 10676). По делам, доходящим до синода, он, синод, узнал, что в Белогородской и Воронежской епархиях между однодворцами есть непотребный обычай, что они малолетних своих сыновей, лет 8, 10 и 12 женят и берут за них девок лет по 20 и более, с которыми свекры их многие впадают в кровосмешение, за что несколько из них на украинской линии и к смерти приговорено». В 1774 г. синод узнал, что некая крестьянка Татьяна Иванова призналась в Костромской провинциальной канцелярии, что умышленно удавила мужа своего, малолетнего крестьянского сына Ивана Гаврилова, которому было тогда 12 лет. И по другим делам, говорит синод, такие же поступки обнаруживаются; поэтому синод предписывает священно– и церковнослужителям не венчать, «в противность св. правил, таковых малолетних с возрастными девками»; за нарушение этого полагается лишение звания священникам и церковникам, а самый брак расторгается. Что собственно было предписано этим указом синода, и как поняла его практика – не знаем: следовало ли не венчать браков по непропорциональности лет жениха и невесты, или только не венчать браков по недостижении кем-либо из брачущихся узаконенных лет? По-видимому, практикой усвоена только последняя мысль указа; идея же о пропорциональности лет жениха и невесты не принесла никаких плодов в дальнейших узаконениях. В 1775 г. последовал новый указ синода вообще о мерах к отвращению незаконного сочетания браков (П. С. 3., № 14356) [146] , где указывается, что в жизни не соблюдается ни одно из постановлений о браке и между прочим вступают в брак «влетах между собою весьма несходственных, женят же в крестьянстве малолетних ребят с возрастными девками, а сии малолетних своих мужей умерщвляют, за что некоторые по гражданскому и к смертной казни были приговорены». Для предотвращения этих и других злоупотреблений синод предписывает завести метрические книги и соблюдать вообще канонические постановления, не указывая, какие именно, и в частности никак не определяя относительный возраст брачущихся.
146
Этот указ положен в основу постановлений о браке Свода законов.
б) Правильность сознания (умственное здоровье). Византийские источники не оставили нам ясного учения об этом условии совершения брака. Правда, в них, именно в брачном праве, нередко упоминается о бесновании, как явлении, имеющем значение для совершения правильного брака; но речь идет о бесновании родителей, как обстоятельстве, уничтожающем родительскую власть; можно думать, что это понятие могло быть применяемо и к брачущимся. Но прямых узаконений о том не находим ни в Византии, ни у нас до времени Петра I.
В 1722 г. (апреля б, № 3949) вышел такой указ под заглавием «О свидетельствовании дураков в сенате»: «…понеже как после вышних, так и нижних чинов людей движимое и недвижимое имение дают в наследие детям их таковым дуракам, что ни в какую науку и службу не годятся, а другие, несмотря на их дурачество, но для богатства отдают за оных дочерей своих и свойственниц замуж, от которых доброго наследия к государственной пользе надеяться не можно… того ради повелеваем как вышних, так и нижних чинов людям, и ежели у кого в фамилии ныне есть или впредь будут таковые, которые ни в науку, ни в службу не годились и впредь не годятся, отнюдь жениться и замуж идтить не допускать и венечных памятей не давать». Имущество же их отдается в опеку родственникам, «а их негодных с тех деревень кормить». Если же по свидетельству (в сенате) донесение не подтвердится, то употреблять их в службу и науку и жениться в урочных летах позволить. По толкованию государственного совета (1815 г. июня 18), этот указ о дураках относится к людям, не имеющим здравого рассудка от рождения. При Петре и его ближайших преемниках, когда военная служба и профессиональное образование были обязательны для дворян, изложенный указ мог иметь применение именно к дворянскому сословию: неявка в школу и на службу оправдывалась только официальным признанием скудоумия у неявившихся. Но по освобождении дворян от службы и в отношении к прочим сословиям едва ли этот закон находил себе надлежащее применение. Священник, венчающий брак, или церковная власть, выдающая венечную память, не были компетентны в разрешении этого щекотливого и трудного вопроса. Та же трудность остается и ныне, когда в Своде установлено: «запрещается вступать в брак с безумными и сумасшедшими»; такое запрещение может простираться только на тех, кто признан таковым по свидетельствованию надлежащей власти.
в) Свободная воля и согласие родителей. Поучению византийских кодексов требуется при браке непременное участие воли родителей или опекунов, без этого условия брак может быть совершен лишь при следующих обстоятельствах: если отец (или дед, имеющий власть) находится
В русском обычном праве уже для языческой эпохи можно указать на требование согласия брачущихся при браке через приведение. Когда князь Владимир хотел жениться на дочери полоцкого князя – Рогнене, еще не прибегая к насилию и похищению, то родители невесты обратились за согласием к ней самой, предоставили ей выбор между Владимиром и Ярополком и получили в ответ: «Не хочу разувать (это символ подчинения мужу) сына рабыни» (каким действительно был Владимир). Но более общим обычаем долго спустя и в христианскую эпоху оставалось, что браки составляемы были волей родителей, принуждавших детей или вступать в брак, или не вступать в него; церковь издавна боролась с этим воззрением; церковный устав Ярослава назначает наказание родителям в случае, когда они принуждают дочь к браку, и она что-либо сделает над собой. Вместе с этим русская церковь не только допускает, но и требует свободного произволения и для рабов. Несмотря на то, и в Московском государстве браки составляемы были не свободным произволением самих брачущихся, а родителями невесты и женихом или его родителями: «А случится которому боярину и ближнему человеку женити сына своего, или самому, или брата и племянника женити… и посылают к отцу невесты, или к матере, или к брату говорити друзей своих… И тот человек, будет хочет дочь свою, или иного кого, выдать замуж, на те речи скажет ответ, что он девицу свою выдать замуж рад, только подумает о том с женою своею и с родичами… А дочере, или кому-нибуди о том не скажут и не ведает до замужества своего». Когда невеста жениху по росписи приданого понравится, и обе стороны назначат сговор, то жених приезжает в дом родителей невесты, пишут рядную запись и пируют; «а невесты ему не покажут, и невеста его, жениха, не видает» (Котошихин). Некоторое отличие царских свадеб в этом отношении состоит в том, что тогда жених сам выбирал невесту из множества девиц, свезенных со всех концов государства.
Петровскому законодательству предлежала трудная задача примирить две противоположности: охранить свободное произволение брачущихся и дать в то же время место для участия в заключении брака воле родителей. Такую задачу Петр надеялся выполнить своим узаконением 1724 г. (января 5). «В прошлом 1722 г. (пишет он сенату), в бытность нашу в сенате, предлагали вы нам пункт о принужденных браках, которые бывают в детях за страх родителей, а в рабах по принуждению господ их, без произволения сочетанных, – и требовали на оный решения: и по оному предложению повелеваем учинить во всем российском государстве такое запрещение, дабы отныне родители детей и всякого звания люди – рабов своих и рабынь к брачному сочетанию не принуждали и не брачили под опасением тяжкого штрафования». Но законодатель знал, что эта угроза штрафования останется пустой фразой, обращаясь в такую замкнутую среду, как семья, что провозглашаемый им принцип свободы совершенно противоположен началу старорусской семейной власти, и потому изобрел следующую меру: «А понеже много случается, что и неволею сочетаемые не дерзают во время брака смело спорить, один за стыд, другие за страх, что уже после является от несогласного тех неволею сочетанных жития, – того ради в прилучающихся у знатных персон и у шляхетства и прочих разночинцев браках (кроме крестьянства), прежде венчания брачных приводить родителей их обоих совокуплящихся персон как отцов, так и матерей, а которые в живых не имеют плотских родителей, то тех, которые вместо родителей действительно вменяются, – к присяге в том, что одни не неволею ль сына женят, другие не неволею ль замуж дочь дают, также и господа с рабами не так ли поступают». Присяга приносится чинами первых классов в синоде, прочими – в епархиях «при архимандрической персоне», а мелкими разночинцами при знатных священниках, для того особливо назначенных. В форме присяги, приложенной к этому указу, говорится, что клянущийся подлежит истязанию церковному и политическому, если откроется впоследствии, что он прибегал к мерам принуждения. Слугам, по тому же указу, господа должны давать письма, «заруча под клятвою суда Божия и присяги своей, что он их не неволит» (П. С. 3., № 4406).
Эта гарантия свободы произволения не удержалась в нашем законодательстве; в Своде стоит голословное требование согласия на брак со стороны родителей, опекунов и попечителей и о непринуждении к браку. Первое требование и после издания Свода возбуждало законодательные вопросы (1836 г.), однако оставлено в своей силе. Некоторое ограждение прав брачущихся со стороны произвола опекунов содержится лишь в местных законах (Черниговская и Полтавская губернии), по которым девица, состоящая под властью опекуна, может объявить в суде о препятствии ей к браку со стороны опекуна, желающего продлить управление ее имением. Но это ограждение вызвано особенностями опеки по Литовскому статуту, по которому опекун не только управлял, но и владел имуществом, и притом опека продолжалась не до совершеннолетия, но до выхода в замужество. По уничтожении этих отличий в праве опекунском для Малороссии, падает практическое значение приведенного закона. Впрочем, по уголовным законам, было постановлено значительное различие между вступлением в брак без дозволения родителей и с таковым же действием без дозволения опекунов.
г) Дозволение начальства. Это требование, не существовавшее в византийском праве, встречаем лишь в отечественных памятниках и в обычном праве. Первоначально оно имело общее применение не только для служилых лиц, но и для неслужилых, так как брак, по русскому праву, есть не только личное и семейное дело, но и общественное, Служилые люди испрашивали дозволение от князя (и царя), неслужилые – от местного начальства.
Исторические основания этого явления недостаточно уяснены. Эверс думает, что оно происходит от древнего родового начала, которое состояло не только во власти родоначальника, но и в супружеских правах (jus primae noctis есть древнерусское «княжее», по мнению Татищева и Срезненского). Неволин полагает, что это выродилось из обычая принесения подарков начальству при браке.