Очаг и орел
Шрифт:
Эспер проснулась и лежала, рассеянно глядя в потолок и прислушиваясь к шуму дождя, пока Эймос не пришел из конюшни и, подойдя к кровати, не спросил нежно, как она себя чувствует.
— Хорошо, — ответила Эспер, улыбаясь ему. — Мне снился ребенок.
Эймос сел на край кровати, взяв руку жены в свою.
— Ты не очень обеспокоена, кошечка, своим... своим предстоящим тяжелым испытанием? Это ужасно, что женщинам приходится проходить через это! Я просил доктора Флэга связаться с тем специальным женским доктором из Бостона, — сказал Эймос. — Надо было пригласить его, когда ты рожала Генри, но тогда я не знал о нем.
— Ах, дорогой, — прошептала Эспер, очень тронутая его вниманием, — ты так добр ко мне!
В глубине своего сознания она слышала насмешливое фырканье Сьюзэн и ее голос, как будто она стояла в комнате: «Значит, меня, медсестры, доктора Флэга и хлороформа уже недостаточно, чтобы помочь разродиться крупной здоровой женщине?»
«Но я потеряла своего первого ребенка, — возразила Эспер образу своей матери, — ты никогда не бываешь снисходительна».
Эймос наклонился и поцеловал жену. Она выглядела такой юной и прелестной с этими каштановыми косами, спадающими на грудь. Он больше не замечал ее густых черных бровей, которые когда-то смущали его, создавая поразительное впечатление силы на лице, в остальном очень женственном. Он видел только, что карие глаза Эспер нежно смотрят на него и губы ее изогнуты призывно и задумчиво.
— Конечно, я добр к тебе, моя девочка. Я обожаю тебя, — сказал он охрипшим голосом.
Ее сердце взволнованно забилось.
«О Господи! Почему я беспокоюсь, — думала Эспер, — как я смею чувствовать пустоту вокруг себя?! Мы имеем так много, Эймос и я».
— Эймос, дорогой, хорошо ли едут дела на фабрике? — спросила она после минутного молчания.
Он выглядел удивленным и снисходительным:
— Очень хорошо. Только что получил новый заказ. Но почему ты спрашиваешь?
Искренний оптимизм в его голосе убедил ее, и Эспер решилась на осторожный вопрос:
— Как ты думаешь, мы не могли бы продать фабрику... когда-нибудь?... Мы могли бы уехать отсюда.
— Ну, я думаю, могли бы, — сказал Эймос, все еще терпеливо, хотя и был удивлен. — Тебе не нравится здесь, Хэсс? Ведь это твой родной город и, — он оглядел роскошную комнату, — это наш дом.
— Да, я знаю, и он прекрасен. Но мы ведь не часть этого города, правда?
Теперь это было произнесено. То, о чем они никогда не говорили, Эспер произнесла так быстро и небрежно, что Эймос едва услышал ее. Он отнес предположение жены на счет каприза, вызванного ее беременностью. Прошло то время, когда его беспокоило то, что город думал о нем. Пока в этом городе можно было делать деньги. Здесь дешевая рабочая сила, а теперь и эта новая перспектива настоящего богатства. Как только фабрика вновь наберет обороты, они смогут больше путешествовать, может быть, купят новый дом в Бостоне, если Эспер захочет. Как только деньги снова потекут рекой, они смогут сделать это.
— Послушай, милая, — сказал Эймос ласково. — Я думаю, ты некоторое время будешь слишком занята младенцем, чтобы думать о переезде.
И он снова уехал в город, решив еще раз наведаться на фабрику.
В пять часов Эспер решила встать к ужину. Она вяло поднялась и надела летнее домашнее платье из белого муслина с пелериной из бледно-зеленого шелка, окантованной черной тесьмой. Погода начинала проясняться, теплело. Эспер трудно было держать поднятыми руки. Так что, не заплетая кос, она уложила всю упрямую каштановую массу волос в черную сеточку и завязала черные ленты бантом на затылке.
— Я довольно хорошо выгляжу, — подумала Эспер с удивлением, оглядывая себя в зеркало. Летящие фалды зеленой пелерины скрывали полноту талии. Этот груз, который она, несла в себе, придавал ей гордую, даже величественную осанку.
Ее кожа отливала тем мягким блеском, который иногда бывает в конце беременности. «Я действительно хороша в зеленом», — подумала Эспер. Она много лет избегала этого цвета из-за болезненных ассоциаций с зеленым платьем, которое Ивэн купил ей в Нью-Йорке, платьем, в котором он пытался нарисовать ее и не смог.
Эспер резко отвернулась от зеркала. Глупо думать об Ивэне. Боль надо немедленно прятать подальше, иначе она может вызвать неприятности, как сказала Чарити. «Зло — всего лишь иллюзия, Эспер, не реальность. Ты должна думать только о приятном, ради малыша, да и ради себя тоже».
Эспер вздохнула. Ну, возможно, Чарити уж точно была хорошим примером собственных проповедей. Здоровая, энергичная и самодовольная до чопорности. Хватит. Больше никакой тоски, никаких сомнений и неуверенности в себе, решила Эспер.
Она услышала, как парадная дверь хлопнула, и направилась к лестнице, чтобы встретить Эймоса, взбежавшего к ней по-мальчишески быстро.
— Так ты совсем одета, душа моя! Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?
Эспер заметила, что ее муж находится в своем самом хорошем расположении духа. Он и Джонсон осмотрели все помещения на фабрике и убедились, что все подготовлено для начала завтрашней работы. Швейные машины и все станки освобождены от прежних заказов, готовые к выполнению нового. На складе Эймос восхитился качеством новой партии черного сафьяна. Он поздравил Джонсона, тот удовлетворенно кивнул и сообщил, что работники пребывают в хорошем настроении. Он попросил закройщиков прийти на работу в пять тридцать утра, и они без возражений согласились. Сыграли свою роль обещание премии и оптимистическое волнение, исходящее от Эймоса.
Был только один маленький странный инцидент, омрачивший удовольствие этой инспекции. Эймос стоял в цехе на третьем этаже рядом с новой машиной для пробивания петель, которую только что установили. Станок был установлен у западных окон, и Эймос случайно выглянул на улицу.
— Черт возьми! В том старом сарае, похоже, кто-то есть. Я думал, что он заперт.
Подошедший к хозяину Джонсон выглянул в окно. Под окном находился небольшой участок земли, заваленный консервными банками и кожевенными отходами. С двух сторон он был ограничен задними стенами зданий, выходящих на Плезент и Скул-стрит. Участок был ограничен с севера железнодорожными путями, с запада — зданием пожарной команды «Дженерэл Гловер» и маленьким водоемом. Кроме грязи и мусора, на участке был ветхий сарай, он стоял в двенадцати фугах от фабрики Эймоса и безумно раздражал Портермэна, поскольку частично преграждал доступ к заднему входу на фабрику и задерживал погрузку и отправку. Эймос, конечно, пытался купить сарай, но его владелец, бывший также владельцем продовольственного и фуражного магазинов, упрямился. Он держал в сарае запасы и не собирался угождать Эймосу.
— Я никого не вижу, — озабоченно сказал Джонсон.
— Мне показалось, что какой-то мужчина бросился туда, он что-то нес, — объяснил Эймос, нахмурившись.
Из окна, у которого они стояли, двери сарая видно не было.
— Ну, даже если и так. Может, кому-то немедленно понадобилось ведро овса. О Боже, да вы как будто нервничаете?!
— Не хочется и думать, что кто-то может взломать дверь и унести эти прекрасные кожи, — сказал Эймос полушутя.
— Вы хотите, чтобы я оставался здесь ночами и спал на этих бесценных шкурах? Или, может быть, мы наймем отряд сторожей?