Очарованный кровью
Шрифт:
— Но кто… кто усыновил тебя после того, что ты сделал?
— То, что я сделал, было, разумеется, удалено из моего личного дела. В конце концов, я был всего лишь Маленьким мальчиком. Мне дали возможность начать все сначала. Ты же не захотела бы, чтобы вся моя жизнь Оказалась разрушена из-за одной роковой ошибки? Психиатры и воспитатели стали смазкой в моих колесах, В я буду вечно им признателен за ту очаровательную серьезность, с которой они готовы были поверить.
— И твои приемные родители ничего не знали?
— Разумеется, их предупредили, что гибель родителей во время пожара, буквально на моих глазах, нанесла мне серьезную травму, которая потребовала
— И что с ними случилось?
— Мы прожили в Чикаго два года, а потом переехали сюда, в Орегон. Я дал им возможность пожить еще немного и попритворяться, будто они меня любят. Почему бы нет? Им нравилось заблуждаться. Только потом, когда в двадцать лет я закончил колледж и мне потребовалось денег больше, чем я имел, мне пришлось задуматься еще об одном несчастном случае, еще об одном пожаре. С того дня, когда огонь убил моих настоящих родителей прошло одиннадцать долгих лет; это было на другом конце страны, а работники социального обеспечения вот уже несколько лет, как перестали меня навещать. Кроме того, в моей биографии не было ни одного упоминания об ужасной ошибке, которую я совершил с бабушкой, а в результате никто не сумел связать одно с другим.
Они помолчали.
Потом Вехс легонько постучал по стоявшей перед Кот тарелке.
— Ешь, ешь, — проворковал он. — К сожалению, не могу составить тебе компанию — я поем в закусочной.
— Я тебе верю, — медленно проговорила Котай.
— Что?
— Верю, что тебя никто не пытался растлить.
— Хотя это и противоречит всему, чему тебя учили? Ты умная девочка, Котай. Сразу отличаешь правду от вымысла. Возможно, для тебя не все еще потеряно.
— Но все равно я не понимаю… — промолвила Кот, обращаясь скорее к себе, чем к нему.
— Чего же тут непонятного? — откликнулся Вехс. — Просто я следую своей природе, глубинным инстинктам пресмыкающегося, которые живут в каждом из нас. Все мы произошли от одной склизкой рыбы, которая первой отрастила ноги и выползла на берег первобытного океана. Рептильное сознание… оно по-прежнему присутствует в каждом, но большинство людей старается спрятать его от самих себя, стараются казаться выше и чище, чем они есть на самом деле. Вся ирония подобного положения заключается в том, что стоит однажды признать свою рептильную природу, и ты обретаешь такую свободу и счастье, которых тщетно стараешься достичь всю жизнь.
Он снова постучал по ее тарелке, потом по стакану с водой. Потом поднялся и задвинул свой стул под стол.
— Эта наша беседа… Это, ведь, не совсем то, чего ты ожидала, верно?
— Верно.
— Ты думала, что я буду говорить полунамеками, изображать из себя жертву обстоятельств и страдающую сторону, пущусь рассказывать о своих заблуждениях и иллюзиях и под конец угощу сказочкой о своей насекомой жизни? Тебе хотелось верить, что твои хитрые вопросы помогут открыть во мне скрытый религиозный фанатизм, что я проговорюсь, будто слышу раздающиеся у меня в голове божественные голоса? Но ты не ожидала, что все будет так просто и откровенно. И настолько правдиво!
Он отошел к двери, ведущей из кухни в гостиную, но на пороге остановился и обернулся к ней.
— Я вовсе не уникален, Котай. Мир полон не подобными — просто они не настолько свободны. Знаешь, кем обычно становятся такие, как я?
— Кем? — вопреки своей воле выпалила Кот.
— Политиками. Представь себе обладание властью, которая позволяет начать настоящую войну. Как это восхитительно! Разумеется, в публичной жизни им приходится воздерживаться от того, чтобы погрузиться в чье-то разверстое чрево и омочить руки всеми благословенными жидкостями. Кому-то приходится искать удовлетворения в том, чтобы посылать на смерть сотни других людей, уничтожая их на расстоянии. Но я думаю, что сумел бы приспособиться и к такому положению. Ведь будут и фотографии с театра военных действий, будут Репортажи о потерях и зверствах врага — отчеты настолько подробные и наглядные, что лучшего нельзя и желать. И никакой опасности разоблачения! Напротив, если постараться и угробить побольше людей, можно заработать себе памятник. Можно отдать приказ о массированной бомбежке, стереть с лица земли какую-нибудь маленькую страну, и в твою честь будут давать торжественные обеды. Можно объявить религиозную общину опасной и уничтожить ее, — убить больше тридцати детей, сжечь их живьем, раздавить их танками, а потом вернуться на свое место под гром рукоплесканий. Какая это власть, какая сила, какая страсть! И какие глубокие ощущения…
Вехс бросил взгляд на часы.
Часы показывали начало шестого.
— Сейчас я закончу одеваться и уйду. Вернусь после полуночи — постараюсь освободиться побыстрее, — он покачал головой, словно вид Кот огорчил его.
— Живая и невредимая… Что это за жизнь, Котай? Стоит ли она того, чтобы стремиться сохранить ее во что бы то ни стало? Прикоснись к своему рептильному сознанию, разбуди в себе ящера, змею, крокодила, зачерпни холодной воды из бездонного черного колодца… Мы именно такие — и никакие другие.
Он ушел, оставив ее сидеть в цепях на грани ранних сумерек, когда земля только начинает неохотно расставаться с дневным светом.
ГЛАВА 8
Мистер Вехс вышел на веранду, запер парадную дверь и свистнул собакам.
День шел на убыль, воздух стал заметно холоднее, и он застегнул молнию на куртке.
Доберманы вынырнули из сумерек и побежали к нему сразу с четырех сторон. Когда они, сгрудившись вокруг него, принялись толкаться, стараясь пробраться поближе к хозяину, их лапы глухо застучали, выбивая по доскам быстрое фанданго преданности и восторга.
Вехс опустился среди них на колени, щедро оделяя доберманов знаками внимания.
Как ни странно, но псы — в точности как люди — не были способны почувствовать неискренность любви Вехса. Для него они были не домашними любимцами, а простыми инструментами, и внимание, которое Вехс им оказывал, было сродни высококачественному маслу, которым он время от времени смазывал свою электрическую дрель, ручной шлифовальный аппарат и электропилу. В фильмах собаки первыми чувствовали оборотня в человеке, боящемся луны; они начинали на него рычать, и первыми бежали от того, в чьем теле укрывалось второе, страшное естество волка. Но кино — это настоящая жизнь.
Несомненно, доберманы в чем-то обманывали его, так же, как и Вехс — их. На самом деле их любовь была не чем иным, как уважением или подавленным страхом. Вехс выпрямился, и псы замерли, выжидательно глядя на него снизу вверх. Он вызвал их из вольера с помощью зуммера; следовательно, сейчас для них действует команда: «Обнаружить и задержать».
— Ницше! — сказал Вехс.
Доберманы — дружно, как один — дернулись и замерли, напряженные. Их уши, задвигавшиеся было при звуке его голоса, прижались к голове. Черные глаза слегка заблестели в сумерках.