Очарованный
Шрифт:
Орден устало наблюдал, как я перемещаюсь по Вентворту, падая на колени, прежде чем крикнуть Ноэлю: «Принеси мне нож».
Мой отец шагнул вперед, как будто он был готов к такому повороту событий, в руке у него уже размахивал блестящий охотничий нож со слоновой костью и золотой ручкой. Этот нож передался по линии Грейторн с момента ее создания в 1500-х годах.
Ручка была теплой, когда он передал ее мне, его глаза были холодными от жестокой гордости, когда он положил другую руку мне на плечо и сказал: «Это мой мальчик».
Это мой мальчик.
Гордость
Я отвел взгляд от отца и посмотрел на Саймона Вентворта, лицо которого было бледным, как чистый лист, и таким же недоделанным.
— Сделай это, — пробормотал он. — Прикончи меня.
— Не буду, — сказал я ему, мой голос был достаточно сильным, чтобы Орден его услышал. — Потому что ты этого не заслуживаешь. За преступления, которые ты совершил против Ордена Диониса, тебя кастрируют.
Позади меня послышался коллективный вздох и гул одобрения, но глаза Саймона Вентворта только расширились, когда он тяжело дышал и уставился на меня.
— Это за попытку изнасиловать мою жену, — тихо сказал я, специально для него.
А потом я приставил нож к его яйцам и порезал.
Кровь лилась по моим рукам, влажным и теплым, как при сатанинском крещении, в то время как крики Саймона разрывали ткань воздуха снова и снова, пока не прекратились с хныканьем, и он потерял сознание в своих путах.
Я отступил назад, повернулся с окровавленным ножом и вытер его о рубашку отца, прежде чем он успел уйти с дороги.
Он оскалил зубы и зарычал на меня, но я уже отходил, передавая Шервуду и нож, и влажную массу яичек преступника.
— Ваша цена за совершенные преступления, — сказал я ему, наполняя свой голос смыслом и прижимая его к месту своим ледяным взглядом.
Я получил первобытное удовлетворение от того, как побледнел худощавый пожилой мужчина.
— Цена уплачена, — пробормотал он. — Добро пожаловать обратно в стадо, брат. У нас много планов на тебя.
А у меня… — мрачно подумал я, лихорадочно участвуя в работе, — много планов на тебя.
Козима
— У вас нет никакого опыта, — услышала я в десятый раз менее чем за две недели. — Мне жаль.
Я моргнула, глядя на парня в форменном козырьке и жилете из полиэстера. Мой рот искривился в нечто среднее между ухмылкой и улыбкой, искаженной горьким юмором при мысли, что прыщавый подросток говорит мне, что у меня нет опыта.
Мне хотелось перегнуться через стол и обхватить рукой его горло, рассказывая, сколько у меня было опыта с кошмарами, которые ему никогда не приснятся, потому что он слишком чист для этого. Мне хотелось увидеть, как его глаза выпучиваются, белки краснеют от фейерверка лопнувших кровеносных сосудов,
Затем мне захотелось сесть и посмотреть, как он задыхается, проводя руками по лицу, как будто он может стереть образы, которые я поместила ему в голову, и спокойно спросить его, считает ли он все еще, что мне не хватает опыта.
Я ничего этого не сделала.
Неповиновение — это была не я, это была прежняя Козима. До того, как мой отец продал меня, до того, как Александр купил меня и полностью владел мной, до того, как его отец разорил меня.
Я была слишком хорошо обучена, чтобы выступить против уз, которыми меня связало общество, слишком устала, чтобы совершать насилие, кипящее в моем сердце, и слишком отчаялась, чтобы тратить свою энергию на еще один отказ.
Итак, я улыбнулась ему, зная, что это было самое прекрасное, что мальчик мог увидеть в свое время, работая кассиром в дешевом сетевом ресторане.
Он сильно заморгал при виде меня, и это принесло мне некоторое утешение.
— Спасибо, что уделили время, — тихо сказала я, прежде чем отодвинуться от стола и покинуть тесный ресторан.
Где-то во время моего неудавшегося интервью на улицах Милана пошел дождь. Я вышла навстречу стихии, запрокинула голову под острые, как нож, струи воды, наслаждаясь тем, как это причиняло мне боль, нуждаясь в том, как это привязывало меня к моей новой реальности.
Я больше не была рабыней, но и не чувствовала себя свободной.
У меня было больше обязательств, чем раньше.
Данте и Сальваторе распустили свою организацию, чтобы возобновить ее деятельность в Америке, а их деньги были потрачены на установление своего влияния в городе. У них не было лишних денег, чтобы прокормить семью из пяти человек, хотя они и пытались.
Я покинула Англию, не имея гарантии дальнейшего содержания мамы и моих братьев и сестер. У моего бывшего владельца больше не было даже счета, на который он мог бы внести деньги. Данте применил свое незаконное технологическое волшебство и уничтожил семью Ломбарди из Неаполя с наковальни итальянской истории. Если бы кто-нибудь из новой жизни мамы и Елены в Нью-Йорке, или Себастьяна в Лондоне, или Жизель в Париже решил заглянуть в клан Ломбарди, он бы ничего не нашел.
Я не знала, что Александр подумал о моем исчезновении, предположил ли он, что я мертва, или ненавидел меня настолько за мой побег, что совершенно забыл обо мне, но он не приходил за мной за тот месяц, что меня не было. Я старалась не сосредотачиваться на том, почему он этого не сделал, искал ли меня или вовсе не хотел этого делать.
Я приняла решение, и мне пришлось с ним жить.
Итак, я вернулась к работе. Себастьян работал над фильмом с уважаемой кинозвездой Адамом Мейерсом, так что я знала, что нас ждет непредвиденная удача, но до тех пор мне нужно было учить Жизель оставшиеся два года в художественной школе, а теперь и тратиться на юридическую школу Елены.