Очаровательная дикарка
Шрифт:
Именно по этой причине, являющейся, по мнению Дэймона, главной, он, поддавшись порыву, и попросил ее руки. Кроме того, испытывая к Элеоноре настоящую страсть и понимая, что дело может не ограничиться только лишь поцелуями, Дэймон не хотел опорочить доброе имя девушки и, чтобы не поставить под удар ее репутацию, попытался узаконить их отношения.
А спустя неделю последовало ее застенчиво-милое признание в любви, что привело его в полное замешательство. Как только Дэймон понял, что чувства охватывают Элеонору все сильнее, а его еще с более
«Тебе следует извлечь урок из прошлого», — настойчиво предостерегал его внутренний голос. Отто был прав, и Дэймон понимал: он должен держаться от Элеоноры как можно дальше. Другими словами, после того как он снова встретился с ней, нужно сделать вид, что ничего не произошло, и продолжать жить дальше.
Однако ему не давала покоя мысль о том, что Элеонора беззащитна перед принцем Лаззарой. Этот очаровательный повеса на деле был простым охотником за приданым и самым обычным ловеласом. В Италии за ним тянулся длинный шлейф разбитых женских сердец. Кроме того, Лаззара погубил репутацию одной порядочной женщины, сняв с себя всякую ответственность за содеянное.
Конечно же, Дэймон понимал, что Лаззара вряд ли рискнет обесчестить Элеонору, поскольку ее семья была довольно влиятельной. Тем не менее, он беспокоился, что принц может ранить нежное сердце Элеоноры так же, как когда-то сделал он сам, что она влюбится, выйдет замуж, а потом будет страдать от непостоянства мужа.
Уголки губ Дэймона слегка опустились. Он осознавал, что испытывал желание защитить Элеонору, но также хотел смягчить муки собственной совести и хоть в какой-то мере освободиться от чувства вины.
Дэймон тщетно пытался выбросить из головы мысли о ней до тех пор, пока Отто, сменив тему разговора, не перешел к рассказу о своем любимом детище — драгоценной клинике, чему Дэймон был очень рад. Не опечалился он и оставшись в полном одиночестве. Знаменитый друг-доктор попрощался и покинул его у своего дома в Марлебоуне, расположенного неподалеку от больницы, а карета продолжила путь к особняку Рексхэмов на Кавендиш-сквер в Мэйфэр — самом фешенебельном районе, где проживала большая часть британской аристократии.
Несколько поколений семьи Дэймона жили в этом доме, однако, войдя внутрь, он не услышал ничего, кроме звенящей тишины, мало, чем напоминавшей о счастливых днях его детства. Когда-то давно, когда они с братом Джошуа были мальчишками, здесь отовсюду доносился их веселый жизнерадостный смех.
Теперь же коридоры казались печально пустыми и напоминали о горе, с которым Дэймон впервые столкнулся в возрасте семнадцати лет, потеряв любимого брата-близнеца, скончавшегося от туберкулеза, этой губительной болезни, не поддающейся лечению.
Смерть брата потрясла Дэймона до глубины души, ведь они всегда были неразлучны. А вскоре после этого произошел несчастный случай: на море во время шторма погибли родители, и Дэймон неожиданно лишился самых близких ему людей, а самое страшное — почти утратил способность испытывать какие-либо эмоции. С того дня он очень глубоко спрятал все свои чувства, никого не пуская в свой внутренний мир, стараясь ни к кому не привязываться и держа окружающих на расстоянии вытянутой руки. Он намеренно отталкивал от себя любого, кто хотел к нему приблизиться.
Дэймон чувствовал себя беспечно-свободным человеком, полагающим, что в этой жизни ему уже нечего терять. В течение последующих десяти лет при каждом удобном случае он будто бросал вызов судьбе и успел нажить себе дурную репутацию.
Но такое общественное мнение его вполне устраивало. До тех пор пока Дэймон не повстречал Элеонору Пирс, жизнерадостную и красивую богатую наследницу. Они познакомились во время ее первого выхода в свет, где она появилась в сопровождении неотрывно следящей за ней тети, почтенной леди Белдон…
Слуга открыл ему дверь и стал освещать путь фонарем. Дэймон поднялся по ступенькам широкой лестницы. Миновав длинный коридор, он свернул направо, туда, где были хозяйские покои, потом вошел в спальню, не останавливаясь, подошел к окну и распахнул его настежь. В течение последних двух лет на двери дома висел замок, окна были закрыты ставнями, а мебель покрывали холщевые чехлы. Затхлый запах, которым все еще были пропитаны комнаты, не исчез даже после тщательного проветривания. Его природа не имела ничего общего со зловонием смерти или болезней, которое обычно исходит от больничных палат, но этот нежилой дом казался мертвым, и Дэймона коробило от его затхлости.
Повернувшись, виконт небрежно сбросил парчовый сюртук и, ослабив узел шейного платка, налил себе крепкого бренди. Его мысли все еще витали где-то далеко, и он неторопливо погрузился в глубокое кресло с высокой спинкой, стоящее у камина. Весело потрескивал огонь. Вежливый стук в дверь, однако, тотчас вывел Дэймона из состояния задумчивости. В ответ на приглашение войти на пороге спальни появился пожилой человек.
— Я могу быть вам полезен, господин? Дэймон неодобрительно посмотрел на слугу.
— Уже поздно, Корнби. Я же сказал тебе не дожидаться меня сегодня вечером.
— Так точно, сэр.
— Но ты ведь редко прислушиваешься к моим приказаниям, не так ли?
— Но не в эту минуту, мой господин. Какой же я слуга, если буду уклоняться от выполнения своих прямых обязанностей, когда мне заблагорассудится?
Дэймон не мог сдержать улыбку, на мгновение, представив, как седовласый Корнби вдруг забыл о своем долге — такое вряд ли могло случиться. Он начал служить семье Стаффордов много лет назад, задолго до болезни Джошуа, и старательно ухаживал за умирающим юношей. В благодарность за верную службу Дэймон охотно оставил Корнби у себя сверх положенного срока.