Очаровательная дикарка
Шрифт:
— Вот в чем причина ваших ночных кошмаров, не так ли? Вы снова переживаете мучения вашего брата и, как и тогда, совершенно бессильны помочь ему.
— Да.
Элеонора сдвинула брови, очевидно, сочувствуя ему.
— Мистер Гиэри сказал, что ухаживал за Джошуа после того, как он слег. Неужели совсем ничего нельзя было сделать, чтобы хоть как-то облегчить страдания вашего брата?
— Единственное, что мы могли сделать, — это дать ему настойку опия, чтобы он на несколько часов мог забыться и не испытывать боли.
Элеонора какое-то
— Должно быть, вы с Джошуа были неразлучны до тех пор, пока он не заболел.
Дэймон кивнул головой, предавшись воспоминаниям.
— Наши детские годы были именно такими, какими и должны быть.
— Может, следует вспоминать, ради собственного же блага, о счастливых моментах, которые выпали на долю вам с братом, а не зацикливаться на трагических подробностях его последних дней.
— Возможно.
— У вас осталась какая-нибудь вещь, напоминающая о той безоблачной поре, например портрет Джошуа, когда он был еще здоров?
Дэймон пожал плечами.
— Есть один, мы там изображены вместе. Нам по четырнадцать лет. Он висит в нашем доме в Оук-Хилл.
— Ваше родовое поместье находится в графстве Суффолк? Как бы я хотела взглянуть на него!
Дэймон почувствовал, как весь напрягся.
— Но для этого пришлось бы поехать туда. Вообще-то я очень редко бываю в своем фамильном имении, наведываясь туда, скорее, из чувства долга. У меня отличный управляющий, который следит за имением, поэтому я практически полностью освобожден от этой обязанности.
— Позвольте мне догадаться. Все эти годы вы сторонились родного дома только потому, что там умер Джошуа.
Отвечать не имело смысла, поскольку она попала в точку.
— Может быть, — предположила Элеонора, — вам все же следует провести там какое-то время? Это помогло бы воскресить в памяти хорошие воспоминания.
Дэймон не ответил, хотя и понимал, что она права.
— Джошуа во многом походил на вас? — спросила Элеонора. — Неужели вы выглядели совершенно одинаково?
— Как две капли воды.
— И он был таким же неисправимым проказником, как и вы? У Дэймона невольно вырвался тихий смешок.
— Он вполне мог им стать. Джошуа был далеко не паинькой, это уж точно. То, что он вытворял, можно назвать хулиганством.
— Бьюсь об заклад, что вы от него не отставали. Должно быть, вы были двойным бедствием для своих родителей.
Губы Дэймона тронула едва заметная улыбка, которая почти тотчас исчезла, уступив место нахлынувшей на него печали.
— В нем было столько жизни, он был таким жизнелюбивым.
— Прямо как вы, — прошептала Элеонора. Неожиданно повернувшись к мужу, она обвила его шею руками, крепко и пылко прижимая его к себе.
Она очень долго держала его в объятиях, и Дэймон не сопротивлялся. Он сидел, уткнувшись лицом в ее волосы. Боль стала понемногу стихать, после того как он согласился принять, причем с огромной радостью, утешение, которое предложила ему Элеонора.
Скоро стало ясно, что она горела желанием не только утешить его, но и попытаться убедить кое в чем.
— Вы должны простить себя, Дэймон, — прошептала она ему на ухо. — Вы должны отпустить боль, если хотите когда-нибудь выздороветь. И разве не этого желал бы для вас Джошуа? Неужели вы действительно считаете, что он хотел бы, чтобы все эти годы вы казнили себя?
Дэймон знал ответ на этот вопрос. Забытое воспоминание из прошлого вновь нахлынуло на него в последний день жизни брата он, склонившись, услышал слова Джошуа, сказанные ему.
— Живи… за… меня, — хриплым голосом произнес он тогда потрескавшимися губами.
Дэймон с трудом сглотнул, почувствовав, как сжалось горло. Он похоронил болезненное воспоминание вместе с остальными эмоциями.
— Нет, — сдавленным голосом ответил Дэймон. — Мой брат не хотел бы, чтобы я продолжал жить, казня себя. Он хотел бы, чтобы я ощущал всю полноту жизни.
— Конечно, хотел бы, — с убежденностью в голосе произнесла Элеонора. — И все же только вы и никто другой можете отпустить себе грехи, Дэймон. А до этого момента вы так и будете продолжать лишать себя шанса на настоящее счастье, а также возможности обрести его со мной. Вот почему я готова просто задушить вас, — жарко прошептала она, прильнув к нему еще сильнее.
Нежно сжав ее плечи, Дэймон освободился из объятий Элеоноры и отстранил ее от себя.
— Мое горло полностью к твоим услугам, Эль, однако я хотел бы, чтобы ты немного повременила с расправой. Мне нужно кое-что тебе сказать, а вернее, исповедаться.
Она посмотрела на него. Дэймон спокойно выдержал ее взгляд.
— Ты спросила, почему я держал от тебя в секрете свою встречу с Лидией. Да потому, что я не хотел снова тебя потерять, как уже сделал два года назад. Это было глупо.
— Глупо? — медленно произнесла Элеонора. — Вы думаете, что, спровоцировав меня разорвать помолвку, вы поступили глупо?
Дэймон ответил, криво усмехаясь:
— Я поступил глупо, по-идиотски, как болван, а еще малодушно. И я просто не в силах выразить словами, как сожалею о своем поступке.
Она тяжело вздохнула.
— Я так боялась, что вы намерены вернуться к Лидии, Дэймон.
— Мне очень жаль, милая.
Видя грусть в глубине глаз Элеоноры, ее ранимость, Дэймон корил себя за то, что причинил ей боль. Он берег ее, но в то же время намеренно ранил ее сердце, как тогда, так и сейчас. Но он загладит свой проступок…
Пока Элеонора пристально смотрела на него, он еще сильнее сжал ее руку, переплетая их пальцы.
— Ты была абсолютно права, Эль, я никогда не хотел снова полюбить кого-нибудь и позволить себе испытать боль от этого. Поэтому когда я понял, насколько сблизился с тобой во время нашей помолвки, моя последующая реакция была вызвана страхом. Однако в течение последних двух недель все изменилось. Риск потерять тебя ничто по сравнению с невозможностью быть рядом с тобой.