Очень гадкая книга
Шрифт:
Самую низину составляют одиночки-педофилы. Исторически они существовали всегда, и, в зависимости от отношения к ним государства, с некоторой периодичностью наносили тот или иной вред. Сегодня они настолько не обращающие на себя внимания на фоне огульной картины, что наша организация даже не отслеживает их существование. А ведь немногим раньше отлов такого монстра вызывал феерический интерес в прессе, повышения, астрономические почести и премии на службе правоохранительных государственных и частных структур. От этих «одиночек» вред сейчас настолько мал, что даже меня, как охотника, такие не привлекают. Так, могу, проходя мимо, пинка дать, чтобы тот свалился в какую-нибудь помойку. Желательно, конечно, что б захлебнулся. Одну-две жизни, таким образом, спасу. И, тем не менее, хоть, благодаря своему профессиональному воспитанию я и наделён инструментом, с помощью которого могу идентифицировать чуть ли не воздух, под которым в земле размещается заполненный детьми резервуар, и поэтому таких «одиночек» могу распознавать, идя по улице, по голосу, по одежде, по мыслям, даже по покупкам в магазине, я не даю им пинка. Ну, кроме, как я уже сказал, случаев, когда рядом помойка. Тогда да, тогда за радость.
Вот, в общем-то, и вся система – невзрачная, невидимая, наспех описанная,
Четыре года наша организация занималась сбором всей этой информации, и то, что я попытался уместить на пяти страницах, у нас содержится в пяти томах, а изучению этого отводится около шестидесяти академических часов.
Мы отслеживали переписку, телефонные разговоры, и даже то, о чём говорили, встречаясь на улицах, в ресторанах, или посещая друг друга в своих домах, люди, тем или иным образом имеющие отношение ко всей этой системе. Мы смогли создать примерную базу данных всех звеньев сети педофилов наших штатов, установить связи между ними, классифицировать их по функциям и масштабам их деятельности, смогли обозначить примерную их субординацию, лидеров их ячеек и прочее. Для проведения задуманной нами операции, нам необходимо было установить пятьдесят самых зловредных и опасных для нашего общества «заходов» - мест, куда забрасывалась группа, состоящая из двух наших агентов - откуда мы, каждая отдельная группа, должны были начать свои пути, а начав, соединить их, а соединив, иметь на руках достаточные доказательства для придания суду всех людей из этих мест - одновременному, публичному, безжалостному и назидательному. Пятьдесят «заходов» нам понадобилось потому, что за семь лет работы нашей организации, мы смогли сформировать пятьдесят пар «солдат». Этими «заходами» у нас послужили приёмные семьи, школы, некоторые банды и отельные коммерсанты, специализирующиеся на торговле детьми. Критерий для всех них был один – самое большое количество исчезающих детей, вступивших с ними в контакт. Наше задание состояло в обнаружении каналов сбыта детей, в нахождении их самих, живых или мёртвых, и возращение их штатам – родителям, конечно. Мы должны были выявить людей, их организации и связи – весь этот мракобесный состав, который занимался отбором, воспитанием и распределением детей для нужд педофилов, выкладывающих за это деньги, деньги и ещё раз деньги. Безжалостные, убогие и больные развратники и извращенцы, чуждые сострадания и морали, но макси организованные, изощрённые внутренне и во вне, подозрительные, опасные и жестокие животные. Малейший намёк на посягательство на их систему запускает механизм, способный уничтожить, и уничтожающий любого количества человеческие группы, объединившиеся для противостояния с ними.
Нам предстояло не только идентифицировать всё это безобразие, не только узнать кто, когда, где и как умудряется доставлять детей, прикрывая всё это такой порядочной официальной статистикой о разгуле банд и насильников, похищающих детей, но и собрать, и добыть доказательства всего этого. Доказательства неопровержимые и достаточные, чтобы упечь всю эту систему, и каждого из них по отдельности, так далеко, глубоко и настолько, чтобы ни одному из их «сородичей» даже подумать не пришлось никогда, ни при каких «вновь открывшихся обстоятельствах», что можно что-то «подправить» и вернуть к существованию хотя бы одну из этих тварей. Ну, а произошло то, что произошло.
Двадцать дней назад мы с Сержантом, с моим напарником, постучались в свой «заход». Дверь нам открыла неопрятного внешнего вида женщина. Худая, даже дохлая, с растрепанными, светлыми, немытыми волосами и синяками под глазами. На ней висела грязная, когда-то серая, с узкими бретельками на плечах майка, доходящая ей до икр, и, вероятно, это было единственное, что на ней было надето в этот момент. Опущу наше впечатление, сформированное, при взгляде на это отталкивающее создание, нашими с напарником чудовищными познаниями человеческой психологии и той информацией, которая нам была известна об этой приёмной семье. Зато отмечу триумф наших взглядов и поз, откровенно нами демонстрируемых, когда мы спокойно наблюдали, как её исковерканное сознание медленно, с жутью, заполнялось мыслями-ежами о начале её конца, наслаждаясь, как всё мрачней и мрачней становился её взгляд.
И медленно так, растягивая слова, она спросила:
– Кто вы, нахрен, такие?!
Ночка
Семейство Ночка. В нашем Штате, как оказалось, проживает такая загадочная, с такой красивой, прямо сказочной фамилией семья. Причём семья, относящаяся к категории Благополучных. Вот, пожалуйста, что можно было прочесть о них в одном официальном, рекомендательном для целей усыновления, журнале (думаю, смогу воспроизвести по памяти процентов девяносто семь текста):
«…Семья Ночка является полноценной. Родитель 1 и родитель 2 имеют полный достаток, что позволяет причислить данную семью к категории Благополучных. На основании финансового анализа и аттестации семье выдан соответствующий сертификат. Учитывая финансовые возможности, уровень образования, предыдущий опыт, рекомендации
Вот такая идеальная картинка. Когда я дочитал этот отчёт до конца, я был близок к тому, чтобы разуверится в правильности существования нашей организации и благости её намерений. А фотографии с веб-страницы семьи в интернете? На них смеющиеся приёмные братик и сестричка на фоне Диснейленда, поглощающие мороженое, измазавшие им один другого, и потешающиеся над детской забавой, умиляющиеся светлыми улыбками белозубых ртов родитель 1 и родитель 2. Вот только где там Манай стоит, интересно, когда делали эту фотографию? И вот смотришь на эту идиллию и спрашиваешь себя: «Сержант, а ты уверен, что делаешь то, что следует делать человеку с большой буквы? Ты уверен, что ты с теми, с кем надо быть, и собираешься позариться на безобразное порождение зла?» И тогда хочется тупо надеется, что добро абсолютно, непогрешимо и непобедимо, и управляет злом по своему усмотрению. Тогда хочется верить (и это единственное спасение для твоей души), что тебя организовали «кто-то», и направляет вроде на зло, но на самом деле просто отвращает с пути уничтожения доброго, чтобы у тебя самого не возникало желания создавать таких боевых организаций, но подлинных (ведь уже вон сколько их таких, а ты и сам при такой!), чтобы крушить кругом всё прекрасное, и, чтобы такие как ты были чем-то заняты вообще. Потому что диковинна человеческая природа (дурного?) – всегда искать врага (человека, событие), чтобы, найдя, через него обосновывать все свои неудачи и жалкое, случайное существование, и, как следствие, активизировать на уничтожение этого «врага», клеймя его «мировым злом», «распространяющейся эпидемией» и, как угодно ещё, остаточную энергию, свою и окружающих. И чем больше власти у такого человека, тем больше людей, - слабых, податливых и зависимых, - он может объединить вокруг «своей идеи». И вот, только если всё так, и только в этом случае, получается, я должен быть благодарен Создателю за то, что он, введя меня в заблуждение, не дал мне оказаться в стане действительного зла. И я, что тот блаженный. Ведь вот же, на фотографии, какие они счастливые, смеются, отзывы о семье может и не «липа». А меня тут снарядили… И что? А тебе скажут: «Да никаких проблем, дверь там», - и укажут на неё рукой. Но разве врун и болтун так легко откажется от спора в пользу своей лжи? Нет. Так может сделать только человек, у которого сзади не видно хвоста, отрастающего тем больше, чем больше он врёт. Так может сделать человек, помыслы которого чисты, который рассчитывает только на себя, и ниоткуда не ждёт помощи. А разве это качества проходимцев? Нет, это качества чистых натур. Вперёд! Вот нож, вот туша. Можешь сделать надрез, чтобы убедится, что перед тобой точно такая же, как эти с десяток и сотни тушек, что валяются рядом, у которых из пронзенных мест вытекает не кровь, а гниль. Ты сомневаешься, что тебе под нож подставляют раковую опухоль Штата? Сомневаешься, сделать ли этот маленький надрез? Дверь там. Но одно ясно, если я был частью игры таких хороших «кого-то», они оказались слабее нас к нашему и своему несчастью, не просчитали наших способностей, и того, какое действие на нас окажут имплантаты. Не просчитали – это теперь очевидно, и становится с каждым мгновением всё явней и явней. Если б это случилось, мне бы удалось сохранить свою душу только потому, что в блаженном бреду я буду уничтожать их тело, но это не так, я знаю; я знаю, что, рискуя своим телом, я всё-таки отправлю в клоаку их душу, тех, кто этого заслуживает, и кто и есть зло. А как легко будет преподнести меня как мировое зло (ведь, на что я позарился, какие мои методы!), против которого справедливо должны создаваться тут и там борцы. И, ведь, будут создаваться. Всякому будет казаться за радость уничтожить меня. Сильное добро – зло, слабое зло – добро? До такого абсурда и бредятины можно всё перевернуть! А истина? Истина, порой, настолько проста, несчастна, одинока и изнасилована посередине мрака и хаоса, что стыдно иметь разум, и стыдно за Создателя, что он корпел над нашей душой и над её вложением в нас.
Ну и куда, собственно, забросила нас наша организация? Помните, под каким названием это послание? Я буду всячески стараться измыслить, как бы поудобней в процессе изложения избежать описаний событий, которые во всю явят, почему такое название, и попытаюсь приложить для этого максимум усилий, но вот в некоторых местах кое-что допущу, как уже сделал это пару раз, чтобы было понятно, что происходит. Хороший знак – остаться неравнодушным ко всему этому после того, что пришлось увидеть. Это я о себе. Тем не менее…
Утро, солнечно, около восьми часов. Детский, неоднократно повторяющийся слабый окрик «мама» потихоньку начинает наполнять тишину дома жизнью. «Мама» начинает выбираться из под опутываемого её голое тело грязного ортопедического одеяла. Накидывает майку, и та ниспадает краем ниже колен. Босая шлёпает в «детскую», где в кроватке уже стоит двухгодичная девочка и протягивает к ней ручки. Женщина наклоняется, снимает с ребёнка разбухший за ночь подгузник, берёт девочку на руки и направляется в сторону двух кроватей средних размеров. Дёргает, будя, двух детей по восемь и девять лет, мальчика и девочку, по разу за ухо и уходит из комнаты. Открывает смежную дверь, подходит к ещё трём кроватям, и проделывает то же самое, что сейчас сделала с ушами одних, с ушами других троих детей. Пока доходит до кухни, за спиной уже улавливает признаки начинающейся брани между детьми. Начинает готовить завтрак. У детей каша и чай с бутербродом; их «отцу» и Манаю с Ушастым начинает нарезать и отбивать мясо для отбивных; ставит воду под макароны, настругивает на тёрке сыр для посыпки макарон. Сама уже курит и пьёт кофе. Ребёнок сидит в возрастном кресле и грызёт морковку. Женщина включает телевизор. Через некоторое время появляются дети и рассаживаются на привычные места. Самая младшая из пришедших заявляет: