Очень гадкая книга
Шрифт:
Метров восемьсот внизу была земля, а я лежу, свесившись одной рукой вниз. Прежде, чем я сообразил, что подвержен какому-то галлюциногену или, что хуже, воздействию каких-то гипнотических технологий, я бросился бешено отползать от пропасти. Но, как только до меня дошло, что меня «обработали», и я остановился ползти туда, где, скорей всего, меня ожидали отползшего и лежачего, галлюцинация исчезла…
Я лежал, распластавшись на земле вдоль забора, а надо мной стоял пограничник с направленным на меня дулом автомата. Я понял по нему, я по воздуху понял, что сзади меня ещё один. И я лежу чётко между ними – самое выгодное для них моё положение.
Это я потом проанализировал своё поведение и с поразительностью осознал, каких монстров из нас создала организация, а совсем немного позже смог разглядеть это, прочувствовать и испытать; тем из нас, кому не посчастливилось, и они угодили в лапы до наших внутренних преобразований, действительно, не повезло – сейчас бы этого не произошло, а если б и произошло, то статистика
– О, господи, я всё понял! Я всё понял! Я всё понял! Простите меня, я больше никогда так не буду! – я кричал исступлённо, у меня заструились слёзы из глаз.
Я поднялся на колени, пограничник дёрнулся, я стал заламывать руки, как в молитве, кричать разную чушь о всепрощении и человеколюбии, стал целовать землю, приближаясь и приближаясь к ошалевшему вояке, и через восемь секунд комедии ухватился рукой за цевьё автомата пограничника и рванул его дулом в направлении подбородка его хозяина. Дуло упёрлось тому под подбородок одновременно с опустившимся на курок моим пальцем. Три патрона подняли в воздух фонтаны крови, куски мозгов и частицы черепа, и уже в следующее мгновение другая очередь из трёх патронов вошла в сердце, верхнюю часть груди и шею другого, пустившего очередь в тело своего товарища, которым я предосудительно прикрылся. Мы все втроём оказались на земле: они, потому что были мертвы, я - чтобы осмотреться, и оценить, что произошло, а главное, что будет происходить в следующие мгновения.
После такой заварухи, как это часто показывается в кино, в небо поднимаются стаи ворон, и повсюду разносится эхо их карканья, а тут: почти тишина, зелень кругом ласкаема ярким солнышком, редкий ветерок, чириканье воробьёв. Я снова обратил внимание на жгучую жару от раскаленной стены здания.
Они знали - кто я. Я это понял по их глазам. Но они знали меня, как того, кто я сейчас. Моё настоящее имя им не было известно. Всё равно. Значит, мне не удалось исчезнуть с киноленты. Кто-то методично продолжает отслеживать мои перемещения и мои наивные попытки скрыться. И эти «кто-то» не подозревают о моём намерении через известное время найти и спасти свою дочь, но, скорей всего, они рассчитывают мою цель воздать им по заслугам – тем, из-за кого я сейчас тот, кто есть и там, где я есть. Итак, за мной с завидным успехом следят.
Подумав так, я вскочил с земли и бросился в свою каморку. Оттуда пробрался в помещение рядом с моим, открыл окно, выбрался через него наружу и одного за другим затащил туда трупы солдат.
Чуть отдышавшись, я забегал туда - сюда от стены к стене, не обращая внимания на только что убитых мною людей, и первой мыслю, со всей справедливостью, я обвинил себя в бездействии последние три дня. Пока я тут пожирал пакеты с едой, кто-то методично думал (с унижением для себя отметил, что я, скорей всего, небольшая часть от всего проекта этих «кого-то»), и вот результат – меня навестили. А ведь я наивно полагал, что изощрённо и эффективно замёл следы, что ни одна ищейка не должна была меня тут отыскать, но это произошло! У всех солдат нашего штата стоят чипы в сердце, а сейчас, когда эти два сердца перестали биться, у кого-то на телефоне, кто в этом очень заинтересован, выскочило сообщение примерно такого содержания: «тот-то и тот-то не выполнил задания, потому что он уже никогда ничего не сможет сделать». Маловероятно, что эти двое, переодетых в пограничников, случайно меня нашли; и уже без разницы, успели они или нет сообщить о моем местонахождении. С такими лицами, да с автоматами, случайно ни на кого не «напариваются». Теперь я даже не знаю, где заканчиваются границы, до которых простираются их возможности отслеживать меня. А если это происходит благодаря оборудованию, которое во мне? Зачем быть такой организации, как наша, зачем надо было потратить столько времени и средств, так серьёзно обучить сто человек, располагать такими средствами, зданиями, таким потенциалом, чтобы оказаться такой уязвимой? Если только… Если только эта организация не есть сама часть всей системы, на так называемою борьбу с которой она создана самой этой системой! Но зачем? А затем, чтобы это святое место не заполнилось подлинными намерениями и субъектами; чтобы была создана достаточная видимость борьбы, и у других не возникло желания создавать такое же, но примкнуть к уже готовому! А теперь мы вышли из-под контроля, и нас следует уничтожить. Но я скорей поверю в нереальность этого мира, чем в это! Я достаточно повидал за эти четыре месяца и столько же изучил, чтобы понять, что это не так. Однако, теперь можно рассуждать, как угодно, но меня вычислили. И надо опять сбегать или нападать. С удовольствием стал отмечать восстановление нормальной работы мысли. Так. Что-то было ещё... Что-то
А ещё эти аквапофаги! (Здесь я остановился в своей беготне, прислонился спиной к стене и опустился на пол). Да уж, ничего себе – аквапофаги! Люди, такие как мы, и даже чище, приятнее и… счастливее нас! Я прочёл по их лицам столько правильности и чёткости, столько счастья, благоразумия и справедливости! Ведь сразу видно, как они нежны, но в тоже время как сильны; к таким бегут и жмутся, когда на тебя нападают; такие сами без приглашения встают на сторону угнетённого, и горе угнетателям, потому что видят они перед собой тогда непобедимых. Их женщины и дети сыты, потому что мужчины умеют сеять хлеб, и спокойны, потому что, если понадобится, их мужчины умеют сеять смерть. И много чего ещё я прочитал по их лицам, и это было что-то!
Вся книга, которую нам дал Седой, и которую нас попросили прочитать перед заходом в свои объекты, мгновенно обросла смыслом, истина вырвалась из неё, потому что я увидел собственными глазами подтверждение пятистепенного факта, а ведь в доказательстве истины или лжи никто не доходит даже до фактов третей степени важности. То, что я увидел, оказалось достаточно со всех точек зрения, чтобы напрочь перечеркнуть всё, что я думал о себе и о мире до этого момента!
Но что это меняет теперь? Как это может оказаться полезным для меня?
Мог бы, например, я перевезти сейчас туда свою жену и сына? А смогу ли? «Мысль немыслимая» - самому, в одиночку, укрыться, спастись в земле Счастья (так я назвал земли аквапофагов). Конечно, предательством будет такое моё поведение, но и не только поэтому я не мог бы этого сделать. Просто я сразу определил, что мы не достойны ступать по той земле. Да, мы заслужим их уважение и любовь, если попытаемся здесь у себя повторить их опыт; да, они смилостивятся над нами, если мы этого у них попросим; поразительно, но они всегда, всем, всё простят, хоть бесконечное количество раз возвращайся к унижению и оскорблению их (как любящие родители всё прощают своим детям); и да, если мы хотя бы один раз ударимся головой о стену, чтобы добыть и отстоять для себя достойную и полную жизнь (теперь я на всё смотрел по-другому), они не дадут нам расшибить лбы. Обо всём этом теперь предстояло хорошенько подумать, обязательно и основательно. Но позже. А сейчас надо было опять пускаться в побег.
Я выскочил из помещения, куда затащил через окно трупы «пограничников», и огляделся. Подвал есть подвал: кругом были кучи мусора, деревянные балки, водопроводные трубы, краны и раздолбанные кирпичи. На груде таких кирпичей лежала моя дочь, мёртвая, на ней была кровь.
Я бросился к ней, издав глухой крик, поднял её на руки и прижал к своей груди. Но тут же мысль копьём врезалась мне в мозг - дочка выглядела точь-в-точь, какой я её помню в своём последнем воспоминании. Прошло уже четыре месяца, она должна была измениться! На ней не могла быть одежда, которая сейчас была на ней. Я понял, что опять нахожусь под воздействием чего-то галлюциногенного. Ситуация требовала срочного анализа и разрешения. Я спросил себя, что было общего между первой галлюцинацией и второй? И оказалась, что ничего, но только «пограничники». Заглянув в помещение, где лежали «мои» трупы, и не обнаружив их там, я потерялся, но тут же вспомнил про технику, благодаря которой можно проснуться во сне. Результатом стало то, что я снова увидел мёртвых пограничников, где я их и оставил, но дочка из рук не исчезала. И, тем не менее, она была порождением работы моего, чем-то поражённого мозга. Я знал, что надо сделать, чтобы восстановиться. Но и бежать тоже следовало. Нельзя было оставаться ни на мгновение. Но сначала…
В стене я увидел отверстие, похожее на нору сантиметров сорок в диаметре. Отчасти, чтобы спрятать, но больше, чтобы восстановить работу сознания, я засунул в это нору свою мёртвую «дочку» и протолкнул её вглубь, дальше, и ещё немого дальше. И стал смотреть. «Дочка» исчезла. Я посмотрел на трупы пограничников – на месте. Так, стоп! Пограничники. Если не вся территория детского сада, то всё дело в них. Я бросился к их трупам и стал их обыскивать. Вот оно! Вот устройство, которое заставляло меня галлюцинировать. И больше ничего примечательного. Может, я ошибся, прочитав у них в глазах, что они знают, кто я? Если да, то мне ж ничего не угрожает. Возможно, что и нервы расшатались. Я замер и прислушался.