Очень гадкая книга

Грабовский Станислав Феликсович

Тот протянул к нему руку, я отвёл ключ в сторону.

– Не раньше, - говорю, - чем вы пообещаете, что прежде, чем откроете эту решётку, последний ребёнок покинет бараки.

– Обещаю.

Я отдал ключ руководителю группы и пошёл к машине с Манаем.

– Ну что, чмо, домой?

Манай промолчал. Такая информация опускается на подсознание без отзвука.

Дома ещё никого не было. Я уложил Маная на диван в гостинной, сделав предварительно установку, что он успешно посетил диспансер, а теперь смертельно устал и решил поспать до приезда остальных, а сам уселся на ступеньку полюбившейся нам с Сержантом лестницы (отсюда можно было наблюдать почти за всем, что твориться в доме).

Удивительно,

насколько спокойным я был. Скорей всего, таким спокойным состоянием после увиденного и проделанного я был обязан своим внутренним искусственным регуляторам. Всё это чертовски путало мышление. Тридцать три года я знал, что никогда не смогу спокойно относиться к таким картинам (если б, конечно, воображения хватило такое представить). Но я был неестественно спокоен, и это заставляло задуматься. Как в кошки-мышки я играл со своей естественной реакцией на такие события, пытаясь нащупать её где-нибудь у себя внутри, то и дело силился отыскать тот сгусток мыслей, который должен был образоваться у меня, увидь я такое; но тишина и отсутствие даже намёка на искомое, а также спокойная реакция на то, что я спокойно отношусь к тому, что увидел, и, что что-то у меня внутри регулирует за меня моё состояние - всё это просто обескураживало. Интересно, а потом, когда из меня вытащат эти живчики, я смогу любить, радоваться жизни? Что это, как не те же эмоции, которые возникают на те или иные события и людей вокруг меня, только со знаком плюс? Ведь для системы не важно, отчего у меня меняется химический состав крови, она просто его нормализует, и всё.

Недолго пришлось ждать, когда семейство вернулось из зоопарка.

– Ну, как зверьки? – я первым задал вопрос своему напарнику.

– Зверьки-то нормально. Но общение в семье, я тебе скажу-у… Мы там ходили с поведением первого уровня, то есть нельзя было смотреть в глаза посторонним. Мало, что интересного, а что у тебя?

– Хм, - я усмехнулся, - нечто, вот что! Это не диспансер никакой, а даже не то, что мы думали и знали об этих учреждениях. Это, что-то вроде базы, куда свозят детей, которые считаются отработанным материалом, или таким, из которого не получится изделия, и там они тихонько сами собой умирают количеством по двести в помещениях, приспособленных максимум для сорока. Двадцать девять человек персонала, которые не только приглядывает за тем, как дети почти не едят, не пьют и живут запертые в бараках, которые не только участвуют в качестве декораций в виде учителей и психологов, но ещё и используют этих детей, где хотят и как хотят, причём некоторые умудряются иметь до десяти таких у себя дома. Мне врубили защиту – я ничего не чувствовал. Но думаю, в нормальном состоянии слетел бы с катушек и разнёс бы всё это чёртово сооружение нахрен.

– Сколько было там детей?

– Живых или мёртвых?

– О, господи!

– Вот, и я о том. Мне сообщили, что там сто пятьдесят детей. Автобус приготовили. А там, в подвале пятнадцать бараков по двести детей в каждом, да таких исстрадавшихся, каких представить было невозможно.

– Всех вывезли?

– Да, иначе б нам сообщили.

– Ты в курсе, что из ста наших осталось семьдесят восемь?

– Нет, я пока ни на что не отвечаю – меня отчитать, скорей всего, хотят.

– Начудил?

– Если честно, не то слово. Сам ничего от себя такого не ожидал. Потом посмотришь видео. Я заставил одну сотрудницу всё снимать на телефон. А что с двадцатью двумя?

– Неизвестно, где они.

– Это провал. В моём случае ошиблись с количеством детей. Не представляю, что с нашими произошло. Мне кажется, что скоро нас попросят вернуться.

Я решил, что неплохо было бы пообщаться сейчас с Седым, ответил на «трезвонящую» внутри меня систему и приветствие Седого.

– Я только что узнал, - говорю, - ещё одну неприятную

новость.

– Если бы не уклонялся от контакта, узнал бы её не только что.

– Я говорил, что следует ожидать неприятностей? Вот и неприятности. Так что случилось? Где одиннадцать команд?

– Мы пока не знаем. Мы не можем найти их ни среди живых, ни среди мёртвых. Между прочим, половине из них ты, может быть, обязан своим спасением. Кое-кто из вас умудрился совершить мясорубку, куда более серьёзную, чем то, что сделал ты. Мы только после пяти пар приняли решение регулировать у вас химические составы крови. Думаю, ты уже почувствовал воздействие этого. Как считаешь, насколько колоссальным вредом для психики это является?

– Я бы справился!

– Хрена с два. Никто из них не справился, не остановился. А вот те, кому посчастливилось, как тебе, сейчас живы и здоровы. Но, если вы и дальше продолжите уклоняться от сбора доказательств в пользу нахлынывающих на вас импульсов возмездий, и если снова и снова станете задействовать искусственное регулирование нервной системы, вы рискуете потерять стержень личности. Предупреждаю вас о том, о чём предупреждать, знаю, не надо.

– Ладно. Попытаемся быть сосредоточенными на задаче.

– Сегодня ты собрался к министру. Может, дома побудешь?

– Всё в порядке. Я не устал.

– Ну, смотрите.

Вечер мы распланировали следующим образом. Манай должен был вывести девочку из подвала и отвезти её к машине, на которой мы с ним собирались ехать. Но Манай не поедет, а договорится с министром, что отправит к нему своё доверенное лицо. Чтобы всё прошло без заминок, доверенное лицо назовёт пароль. Мы с Сержантом, на всякий случай, будем находиться в постоянной связи, чтобы он слышал, что происходит вокруг меня, и по мере возникновения ситуаций, помогал мне необходимой для разрешения конкретного случая информацией, которую будет тут же вытаскивать из Маная.

С девочкой я отъехал от дома на метров двести и остановился.

– С этого момента всё плохое позади, слышишь? – спросил я её.

Ничего, кроме недоверчивости, в её глазах прочесть было нельзя. Я смог расшевелить потрёпанное психическое состояние девочки, пообещал и ей, что сегодня они со своим другом уже пообщаются, если всё будет устроено лучшим образом, и к дому министра мы уже подъезжали сообщниками.

– Веди себя так, как ты бы вела себя, если бы тебя привёз сюда Манай, - напомнил я ей, когда мы стояли перед отъезжающими в сторону воротами частного особняка министра.

Я уже видел несколько раз ритуал, как сюда привозили детей, поэтому восемь охранников во дворе для меня не явились неожиданностью и страха во мне не вызвали. В дом я пойду с каким-нибудь одним из них.

– Меня никто не спросил пароль, господин министр, - сказал я, когда предстал перед тем.

– Тебе надо сказать его мне.

Я назвал.

– Пойдёт, - сказал он.

Я рискнул.

– Господин министр, я хочу работать с вами без посредников. Помимо того, что Манай скоро допрыгается, он просто мне не совсем приятен, и я боюсь, что он скоро слетит с катушек и всех сдаст. Я гарантирую вам порядочность и качественное внимание, вы понимаете, о чём я? (Думаю, он сам додумал здесь, что ему понимать, и, соответственно, с охотой понял). У меня есть выходы на естественные продукты, есть свои врачи, свои тренеры, в сравнении с которыми Манай не существует на этой планете. Я долго копил связи и возможности, чтобы выложить их перед таким человеком, как вы, с такой властью, какая у вас. Я разделяю все ваши взгляды на жизнь, на смерть и всё остальное, вы понимаете, о чём я. Я собираюсь стать вам отменным партнёром, и другом, если позволите. Если вы согласитесь, уже завтра эта девочка, - я указал на стоящую рядом, которую привёз, - может быть заменена одной из этих.