Очередной советник Сталина с ноутбуком и суперсилой
Шрифт:
– А перед вами не ставится задачи. По моему настоянию модель работы будет другой – вам предоставят все ресурсы, такие, и в таких количествах, что раньше и мечтать вы о таком не могли, а дальше работайте. Просто поверю в энтузиазм людей и желание чего-то добиться.
– Что ж, – Иоффе вздохнул, – может и не зря вы в энтузиазм верите. И всё же, всё зависит не только от энтузиазма и материалов – ещё значение имеет цель, в каком направлении мы работать будем.
– А вот это уже определено. Необходимо развивать теоретические и практические основы советской
Иоффе кивнул согласно:
– Вот это правильно. А границы дозволенного насколько широко простираются? Я имею в виду фонды.
– Снабжение у вас особенное. Не из министерств или ведомств, так что просите чего хотите, вообще что захотите. Правда, сильно различаются возможности это самое быстро достать, но достанем обязательно, это уже с гарантией. Насколько я понимаю, ключевое значение в вашей работе играют радиолампы и прочая элементная база?
Иоффе согласно и еле заметно кивнул:
– Верно.
– В таком случае пойдёмте со мной, посмотрите на заначку нашего радиолюбителя. Подпольная кличка Шесть-На-Девять.
В соседнем сверху кабинете Шесть-На-Девять устроил настоящий радиолюбительский рай. В прямом смысле слова – все сто двадцать квадратов этого помещения были заставлены стеллажами до самого потолка, а на стеллажах – пластиковые коробки с ячеистой структурой внутри – внутре у нея хранились неонки и другие радиолампы. В одну такую коробку вмещалось около ста радиоламп обыкновенных, и такими коробками были завалены все стеллажи. Сверху их прикрутили к потолку, чтобы не упали и даже не пошатнулись. Можно сказать, что три четверти объёма помещения, если не больше, занимали коробки с лампами.
Я зашёл в заначку Шесть-На-Девять, которую он создал не без моего участия – стеллажи то пришлось делать мне, как и наполнять их коробками…
Товарищ Иоффе пока что не высказал никакого удивления. Я сцапал с ближайшей полки коробку и открыл:
– Здесь хранятся радиолампы. Рабочие, то бишь для конструкторских работ.
Иоффе взял одну лампу в руки и почитал обозначение.
– Я такую пока не встречал. Что это?
– Так, маркировка… Понятно, двойной высокочастотный триод.
Иоффе с подозрением посмотрел на меня и вернул лампу в раскрытую коробку.
– Хорошо, а остальные?
– И остальные тоже. Здесь есть абсолютно полный комплект радиоламп, причём наилучшего качества. И ещё некоторые, которые секретны у наших конкурентов и не производятся официально. Их тоже есть у меня. Можете брать отсюда что и сколько захотите, если это конечно нужно для дела. Главное чтобы не барыжили ваши сотрудники лампами.
– Да за кого вы их принимаете? – возмутился Иоффе.
– За людей в годы войны. А годы будут очень непростые, поверьте мне, – слегка улыбнулся я, – минимум три года война продлится, и будет очень трудно, помяните моё слово. Я конечно буду стараться, чтобы все, кто работает в этом здании, были всегда сыты и откормлены, но не могу гарантировать этого.
Развернувшись, я пошёл на выход. Иоффе за мной.
– Примерно в таком вот ключе. Можете пользоваться всем, что здесь найдёте и ещё больше просить. Всё будет, главное – двигаться в нужном направлении. А нам нужно сократить отставание, при этом избежать копирования чужих чертежей. Хотя кое-что конечно можно у врагов позаимствовать.
5
Но глава партии не спешил со мной лично общаться. Это в книжках только каждый кто захочет может к нему дверь ногой открывать, в реальности Лаврентий Павлович с ним поговорил, даже презентовал ему многотомник о второй мировой войне, а после этого…
После этого ничего не произошло. Ну, кроме того, что Берия позвонил и извинился.
– Товарищ Киврин, я поговорил с Главным о вашем появлении…
– И?
– Он проинформирован. Запрашивал различную информацию по разным областям науки и техники, и особенно интересовался политической историей.
– Интересно. Но вы уверены, что это хорошая идея?
– В смысле?
– В том, что политическая история – имеет компромат на многих людей. Сами подумайте, нельзя осуждать людей за то, что они ещё не совершили.
– Но может быть готовы совершить?
– Может или не может… – вздохнул я, – явные предатели может быть. Но я хочу, чтобы товарищ Сталин и вы тоже поняли, что политическая ситуация менялась и меняется постоянно. И если с точки зрения будущего неверно судить прошлое, то же верно и в обратную сторону.
– Допустим, это я могу принять, – согласился Берия, подумал, повисел немного на линии, после чего сказал более твёрдо, – но всё же. Почему вы настолько против?
– Потому что со стороны великое видится лучше, – вздохнул я, – Товарищ Берия, давайте начистоту – я сильно уверен в том, что человеку вашего времени и такого склада ума, как у товарища Сталина, будущая история будет не по душе.
– Я тоже в этом уверен, – хмыкнул Берия, – и что?
– И то, что знание нехорошего будущего могут породить метания в настоящем, и ещё более плохое будущее. А я не хочу стать причиной серьёзных трагедий.
Лаврентий Павлович грустно вздохнул:
– Это я могу понять, но почему вы считаете, что случится именно так?
– Потому что история такая. Так уж получилось, вспомните послевоенную историю, сороковых и пятидесятых. То, что товарищ Сталин решил продолжать прошлую политику, довоенную, уже говорит о том, что на новые рельсы он переходить не намерен. И по-моему, практика прошедших тридцатых лежит в основе его мировоззрения. В то время как мир уже меняется, после войны он изменится окончательно. И тоталитарному, обозлённому на весь белый свет, откровенно нищему и идеологизированному до мозга костей, государству, в этом мире будущего уже не будет места под солнцем.