Очерки истории средневекового Новгорода
Шрифт:
Дело в том, что подстановка Якова Алфеева на место Якова Перского поворачивает острие идейной и политической направленности знаменского культа в диаметрально противоположную сторону. В свой последний поход на Новгород в 1477 г. Иван III выступил «на Якова Алфеева» [566] , и таким образом этот святой как бы символизировал торжество объединительной политики Москвы и ее победы над новгородским сепаратизмом. Ведь нет сомнения в том, что именно вхождение Новгорода в состав Русского государства заложило фундамент единой государственности и было, следовательно, наиболее важной объединительной акцией. Под крышей храма, символизировавшего новгородскую самостоятельность, утвердился уже иной смысл – торжества московской политики единения Руси.
566
ПСРЛ.
Существенную эволюцию переживают и другие элементы «знаменской легенды». Если Ипатьевская летопись главными организаторами похода 1169–1170 гг. на Новгород называет, вопреки новгородской версии, не суздальцев, а смоленских князей Романа и Мстислава Ростиславичей, то при Евфимии II усиление новгородской антимосковской тенденции превращает суздальцев в главных противников Новгорода: из сочетания имен Романа Ростиславича Смоленского и Мстислава Андреевича Суздальского комбинируется небывалый князь Роман Андреевич Суздальский, ставший действующим лицом и в Новгородской Четвертой летописи, и в легендах икон «Битва новгородцев с суздальцами» [567] Однако в московское время противники Новгорода в этом походе превращаются в анонимов: «Его же молитвою избавила Пречистая Богородица Знамение древле град от расхищения нашедших вой и хотящих разорити град» [568]
567
Гусев П. Две исторические иконы новгородского Церковного древлехранилища // Новгородская церковная старина: Труды Новгородского церковно-археологического общества. Новгород, 1914. Т. 1. С. 171.
568
Забелин И. Описание новгородской святыни в 1634 г. // Чтения в Обществе истории и древностей Российских. М., 1862. Кн. 4. Смесь. С. 52.
На примере организации знаменского культа мы видим, как порой и при сооружении храмов, и при установлении в них престольных праздников преобладали не чисто религиозные мотивы, а вполне земные политические интересы светских и духовных князей. Обращение новгородских церковных владык для обоснования антимосковского сепаратизма к примерам и событиям героического XII в., когда в антикняжеской борьбе боярский Новгород утверждал свою самостоятельность, начавшись в эпоху возвышения Москвы, еще раз с новой силой проявляется в середине XV в., накануне падения новгородской независимости, когда в арсенал идеологической борьбы при Евфимии II войдет архитектура, возрождающая формы храмов XII в., живопись, прославляющая победу новгородцев над суздальцами, литература, черпающая наиболее яркие образы из того же героического XII в. Церковь использовала тогда последние ресурсы убеждения. Ее политика была безнадежна: боярская власть Новгорода, выродившись в олигархию, вступила в жесткое столкновение с массами простого населения Новгорода, не желавшего воевать за интересы землевладельцев и увидевшего в Москве прежде всего противников боярского самовластья.
Консолидация боярства и кризис боярской власти
Отсутствие традиционной альтернативы в выборе князя было одной из причин консолидации новгородского боярства. Второй столь же серьезной причиной консолидации стало усиление антибоярских настроений в массе непривилегированного населения Новгорода. Как уже рассказано выше в одном из очерков, еще в середине XIV в. орган боярской власти был реорганизован. Если до реформы 1354 г. каждый из пяти новгородских концов избирал в этот орган пожизненного представителя, из числа которых (и только из этого числа) ежегодно избирался посадник, теперь все пять представителей стали посадниками и кроме того на общегородском вече избирался главный (степенный) посадник.
Новый порядок консолидировал боярство, которое до того добывало высшую государственную должность в борьбе с другими боярскими семьями, приобретавшей форму соперничества концов Новгорода. Вместе с тем боярство в значительной степени утрачивало возможности социальной демагогии. Если раньше, борясь за посадничество, претендент мог убеждать простой народ в том, что его беды проистекают от того, что государством руководит его соперник и агитировать в свою пользу, теперь боярство в целом принимало на себя коллективную ответственность за свои политические действия.
Это обстоятельство сделалось еще очевиднее на следующем этапе реформы, в конце 1410-х гг. Около 1417 г. нормы представительства были утроены: источники свидетельствуют об одновременном существовании с этого времени восемнадцати посадников, а перевыборы главы государства
Рис. 49. Монета Новгорода с изображением св. Софии и посадника
Восстание 1418 г. побудило боярство Новгорода к новой консолидации, когда число единовременно действующих посадников было доведено при соблюдении равенства кончанского представительства до 24, а в 1463 г. – до 36 (тогда же стали избирать 7 тысяцких). Практически каждая боярская семья Новгорода оказывалась прикосновенной к власти. Представители всех этих семейств не только располагали возможностью быть избранными на должность посадника или тысяцкого, но практически владели этими должностями. Показательно, что летописец, касаясь событий третьей четверти XV в., в ряде случаев не титулует бесспорных посадников. В результате реформ XV в., расширивших число посадников практически до числа боярских семей, титул посадника был принижен, а звание боярина приобрело дополнительную ценность. По-видимому, в этот период вообще намечается бытовое сближение терминов «боярин» и «посадник».
Между тем коллегиальный орган 1417 г., включавший 18 посадников, 5 тысяцких, архимандрита и 5 игуменов (каждый из них главенствовал над настоятелями монастырей своего конца и подчинялся архимандриту), приобрел некоторое сходство с сенатом
Венецианской республики. Это сходство было осознано в Новгороде, в чем убеждает следующее обстоятельство. Когда в 1420 г. новгородцы приступили к чеканке собственной серебряной монеты, то до конца новгородской независимости монета сохраняла единообразное оформление, главным элементом которого было изображение коленопреклоненного посадника, принимающего из рук патронессы Новгорода св. Софии символы власти (рис. 49). Это изображение является несомненной репликой традиционного сюжета венецианских монет, на которых изображен коленопреклоненный дож, принимающий из рук покровителя Венеции св. Марка символы власти.
В то же время возникновение олигархического органа государственности коренным образом меняет систему взаимоотношений между боярством и прочими слоями новгородского населения. Если раньше территориальные боярские группировки боролись за власть между собой, теперь консолидированный боярский орган в целом противостоял непривилегированным слоям новгородского населения. Эта новая расстановка сил отражена летописными записями середины XV в., говорящими о «бесправдивых боярах» и о том, что «у нас правды и суда правого нет», а также в возникновении целого пласта литературных произведений, осуждающих корыстолюбие и взяточничество бояр, и особенно посадников («Повесть о посаднике Добрыне», «Повесть о посаднике Щиле»). Отсутствие «правого суда» запечатлено, в частности, в берестяной грамоте № 307 второй четверти XV в., адресованной семье внука небезызвестного Юрия Онцифоровича – Андреяна Михайловича (рис. 50). В ней крестьяне сообщают, что в волости этой семьи появлятся лживые судебные повестки и фальшивые завещания, которые переписывет «ваш Нетребуй» (по-видимому, боярский староста). Настроения протеста против «боярской бесправдивости» роковым образом скажутся в будущем, когда новгородская боярская власть во время ее ликвидации Иваном III не сможет найти защитников в массе простого населения.
Тем временем противостояние Новгорода Москве от десятилетия к десятилетию усиливалось. Знаменитый конфликт московского князя Василия Темного и галичского князя Дмитрия Шемяки не обошел стороной и Новгород. Потерпевший поражение от ослепленного им Василия Дмитрий Шемяка нашел приют в Новгороде, где его настигла месть Василия Темного: Дмитрий был отравлен по распоряжению московского князя, который вскоре после этого – в 1456 г. – совершил военный поход на Новгород. Новгородцам было предписано не оказывать какой-либо поддержки сыну Дмитрия Шемяки Ивану и его союзнику можайскому князю Ивану Андреевичу. Характерно, что в 1463 г., когда новгородцы нарушили этот запрет, декларируя таким актом решительный разрыв с Москвой, была проведена последняя реформа расширения боярского представительства в высшем органе власти. Столь решительный шаг не мог быть осуществлен без демонстрации нового единения боярских группировок.