Очерки по истории русской церковной смуты
Шрифт:
Таково было внешнее положение Церкви к началу 1922 года. Как мы указывали выше, в то время духовенство, как и все остальные слои населения, было расколото по вопросу — принимать или не принимать советскую власть. Подавляющее большинство питало глубокую антипатию к советской власти; только незначительное меньшинство духовенства признавало (и то с большими оговорками) положительную роль некоторых революционных преобразований. Однако в 1922 году политическое положение столь резко изменилось, что лишь очень немногие решались бросить открытый вызов власти. Среди духовенства обозначился довольно значительный слой людей, которые хотели найти какое-то взаимопонимание с советской властью; при этом, разумеется, большие надежды возлагались на «нэповскую эволюцию большевизма». Изъятие ценностей явилось оселком для испытания политических убеждений тогдашнего духовенства: «приемлющие» высказывались за безоговорочную передачу всех ценностей, «неприемлющие», не отрицая, конечно, необходимости помощи голодающим, отказывались отдавать священные предметы в руки антирелигиозной власти и вообще не хотели, чтобы помощь голодающим происходила через Советское правительство. Деятельность «неприемлющих» выражалась, главным образом, в распространении патриаршего воззвания.
В это время на страницах советской прессы и с церковных кафедр выступают «приемлющие». А. И.
В Кремле не остались глухи к этому требованию. 23 марта 1922 года Антонин Грановский был приглашен к Михаилу Ивановичу Калинину, и епископу было сделано предложение вступить в члены ЦК Ком-Помгола.
«Ваше святейшество! — писал Антонин патриарху Тихону. — На днях я был приглашен к Председателю ВЦИК (он же председатель «КомПомгола») Михаилу Ивановичу Калинину и получил от него предложение вступить в число членов Комитета помощи голодающим. Из беседы с Калининым я вынес следующее заключение. Правительство решило твердо и неуклонно утилизировать церковные ценности, и никакие возражения и протесты не остановят этой меры, а только создадут напряжение и отягощение для оппозиции. Власти, однако, желают избежать ненужных осложнений. И им желательно присутствие в Пом-голе представителя верующих, который мог бы с Вашими указаниями предупреждать ненужное раздражение и оскорбление чувства верующих. Я высказал собеседнику, что, насколько я осведомлен об общем настроении верующих, правительственная мера не встречает сочувствия у православных масс не потому, что бы верующие не хотели помочь правительству в борьбе с голодом или отдать ценности им запрещала их религиозная совесть, а единственно потому, что у этих масс нет решительно никакого доверия к лозунгу, под которым проводится эта мера. Верующие тревожатся, что церковные ценности могут пойти на иные, узкие и чуждые их сердцам цели. И эта-то неуверенность и опасение заставляют верующих настораживаться и придерживать церковное достояние. Если бы эти опасения можно было рассеять, то пропорционально их ослаблению усиливалась бы и возрастала отзывчивость верующих к предпринимаемой мере и доброхотство. М. И. Калинин на это ответил, что вторая и главная цель приглашения меня в КомПомгол — это желание дать верующим через меня возможность контролировать поступление ценностей, их валютную реализацию и превращение в хлеб для голодающих. Считая, что подобное желание властей оберечь нравственное чувство верующих заслуживает всякой похвалы и что, если мне будут обеспечены все способы наблюдения и контроля за движением церковных ценностей от выемки их из храмов до поступления в голодные желудки в качестве хлеба, то это внесет огромное успокоение, утишит взволнованное море верующих сердец, даст нравственное удовлетворение религиозному чувству и даже может согреть его и создать в народе одушевленный подъем жертвы, я принял сделанное мне предложение. О чем через Вас, Ваше святейшество, я хочу осведомить всех верующих. Вместе с тем испрашиваю Вашего по предмету моего вступления в ПомГол отзыва.
Вашего Святейшества меньший брат во Христе, епископ Антонин. 29 марта 1922 г.» (Известия, 1922, 30 марта, с. 5.)
В эти бурные месяцы оформляется так называемая «Петроградская группа прогрессивного духовенства». В этой группе, помимо старых деятелей типа Введенского, Белкова и Боярского, появляются новые люди. Первым программным документом группы является декларация о помощи голодающим, подписанная всеми членами группы, от 24 марта 1922 года. «События последних недель, — говорится в декларации, — с несомненностью установили наличие двух взглядов среди церковного общества на помощь голодающим. С одной стороны, есть верующие, принципиально (по тем или иным богословским или небогословским соображениям) не хотящие при оказании этой помощи пожертвовать некоторые ценности. С другой стороны, есть множество верующих, готовых, ради спасения умирающих, пойти на всевозможные жертвы, вплоть до превращения в хлеб для голодного Христа и церковных ценностей. (Голодающий это Христос, Ев. Матф. гл. 25, 31–46.) О необходимости всемерно прийти на помощь голодным и церковными ценностями со всей апостольской ревностью высказались авторитетные святители церкви: архиепископ Евдоким, архиепископ Серафим, архиепископ Митрофан и ряд других иерархов, а также многие священники. Молва недобрая и явно провокационная объявляет лиц священного звания, так мыслящих, предателями, подкупленными врагами церкви. Судьей их пусть будет Бог и собственная совесть. Однако то явно не христианское настроение, что владеет многими и многими церковными людьми, настроение злобы, бессердечия, клеветы, смешения церкви с политикой и т. п. понуждает нас заявить следующее. Ни для кого из лиц знающих не секрет, что в церкви всегда бывала часть принадлежащих к ней не сердцем, духом, а только телом. Вера во Христа не пронизала всего их существа, не понуждала их действовать и жить по этой вере. Думается, что среди именно этой части церковников господствует злоба, которая явно свидетельствует об отсутствии в них Христа. Болит от этого сердце, слезами исходит душа… Братья, сестры о Господе! Ведь умирают люди. Умирают старые, умирают дети. Миллионы обречены на гибель. Неужели еще не Дрогнуло сердце ваше? Если с нами Христос, то где же любовь Его ко всем — близким и далеким, друзьям и врагам? Где любовь, которая, по слову Божию, выше закона? Где любовь, что готова прервать все преграды, лишь бы помочь? Ведь именно такой любви научил нас Господь. Неужели это непонятно? Бессердечие, человеческие расчеты, так печально выявившиеся в связи с голодом, принуждают нас определенно сказать: нет нам, христианам, надо строить жизнь только по заветам Христа. В частности, по вопросу о церковных ценностях мы полагаем, что нравственный, христианский долг наш идти на эту жертву. Ведь в принципе на это благословил нас и патриарх Тихон и митрополит Вениамин и другие архиереи. Верующие охотно придут на помощь государству, если не будет насилия. (О чем же и заверяют нас представители власти.) Верующие отдадут, если надо, даже самые священные сосуды, если государство разрешит церкви под самым хотя бы строгим контролем им самим кормить голодных, о возможности чего говорили представители власти. Так будем же готовы на жертвы! и решительно отойдем от тех, кто, называя себя христианами, в данном вопросе смотрит иначе и, таким образом, зовет на путь равнодушия к умирающим от голода и даже на преступный, Христом запрещенный путь насилия в деле защиты церковных ценностей. Церковные люди! Одно лишь печальное недоразумение разделило нас по этому вопросу. Мы должны со взаимной любовью, с взаимным уважением, с горячей любовью к гибнущим от голода братьям нашим помочь им всем, даже жизнью своей. Этого ждет Христос!
Протоиереи: Иоанн Алъбинский, Александр Боярский, Александр Введенский, Владимир Воскресенский, Евгений Заполъский, Михаил Попов, Павел Раевский.
Священники: Евгений Белков, Михаил Гремячевский, Владимир Красницкий, Николай Сыренский.
Диакон Тимофей Скобелев».
(Известия, 1922, 29 марта, № 71, с. 2.)
Стиль этого документа не оставляет никаких сомнений в том, что его автором является А. И. Введенский (отдельные фразы почти дословно взяты из его тогдашних проповедей). Из 12 священнослужителей, подписавших заявление, шесть примыкают к обновленческому движению еще в дореволюционное время (Ал. Боярский, Мих. Попов, Павел Раевский, Евгений Белков и Николай Сыренский). В то же время здесь появляются шесть новых имен — среди них следует особо отметить имя свящ. Красницкого, который через два месяца неожиданно становится одним из главных вождей раскола.
Владимир Дмитриевич Красницкий родился в 1880 г. на Украине, в семье сельского священника. После окончания семинарии он становится студентом Петербургской духовной академии. Дельный и сметливый, он уже на семинарской скамье выделяется среди товарищей. В противоположность другим обновленческим лидерам Владимир Дмитриевич отнюдь не был человеком бунтарского типа. Еще в семинарии он пользуется репутацией благонадежнейшего семинариста, прислуживает в алтаре и является любимцем начальства. В Академии он работает над рефератом «Обличение социализма», в основе которого лежит тезис: «Социализм от дьявола». Еще будучи студентом, он становится членом «Союза русского народа», а по окончании Академии назначается священником в церковь «Союза русского народа» в Петербурге.
Ловкий и беззастенчивый карьерист, Красницкий никогда не отличался разборчивостью в средствах: в 1912 году, во время дела Бейлиса, он неоднократно заявлял, что «евреи употребляют в ритуальных целях христианскую кровь». После революции В. Д. Красницкий служил в качестве второго священника в Князь-Владимирском соборе на Петроградской стороне. Совершенно оттеснив на задний план престарелого настоятеля о. Михаила, Красницкий становится фактическим настоятелем древнего петроградского собора. Видимо, подготавливая себе на всякий случай позиции к отступлению, о. Красницкий (наряду со священнослужением) поступает в 1920 году в одно из учреждений на Петроградской стороне в качестве бухгалтера.
От петроградского трио и других обновленцев Красницкий всегда, до марта 1922 года, держался в стороне и никогда ни в какие отношения со своими будущими товарищами не вступал. «Хотел бы я знать, — вспоминал А. И. Введенский, — откуда взялся этот тип. Никогда ни в одной обновлен ческой группировке не участвовал, никто из нас его не знал, вдруг появляется на одном из наших совещаний — для чего? Зачем? Оказывается, он что-то там делает, кого-то тоже собирает». Действительно, новый приверженец обновленческого течения мало походил на своих товарищей: если те были типичными интеллигентами, мятущимися и расхлябанными, то священник Красницкий был человеком совершенно другого типа: поклонник твердой власти, деятельный администратор, домовитый хозяин, он воплощал в себе тот тип умного, хладнокровного, прижимистого кулака, который нашел отражение в художественной литературе XIX века — некоторых зарисовках Эртеля и других. Осанистый, с умным, слегка курносым лицом, спокойные, медлительные жесты, певучий голос с небольшим украинским акцентом, образцовые чистота и порядок в небольшом деревянном домике в Успенском переулке, где он жил, — трудно было представить себе что-нибудь более противоположное церковно-литературной богемеа пред ставителями которой являлись Введенский и Белков.
Что привело Красницкого в первые месяцы 1922 года к союзу с Введенским, Боярским и Белковым, которых он не любил и которые его не любили? Как уже было сказано, Красницкий был карьеристом — человеком, который всегда ставит на лошадь, которая имеет наибольшие шансы на выигрыш. Однако такое объяснение было бы все-таки упрощенным. Начать с того, что карьерист Красницкий был, несомненно, искренне верующим человеком. В 1926 году, через четыре года после описываемых событий, один из авторов однажды присутствовал на литургии, кото-совершал Красницкий. Он служил тогда без диакона, и в алтаре Князь-Владимирского собора присутствовали только двое: он и я (Левитин А. Э.). Причастившись, он с потеплевшим лицом снял с престола крест и евангелие и, отойдя к жертвеннику, подозвал меня к себе. «Сейчас ты еще ребенок тебе только одиннадцать лет, и у тебя еще нет настоящих грехов, — говорил мне священник, покрывая меня епитрахилью, — молись же сейчас, когда ты стоишь в алтаре, обо всем, чего ты хочешь, — Бог исполнит все!» Такую фразу мог произнести только искренне верующий человек. Можно указать также и на то, что тогда, когда карьера его лопнула так же внезапно, как и началась, он не ушел из церкви и предпочел тяжелое существование кладбищенского священника прямому предательству церкви, — в противоположность калиновским и Платоновым, осиповым и дулуманам. И думается мне, что деятельность Красницкого надо объяснять не столько его личными качествами, сколько глубоко вкоренившейся идеей — нерушимого единства церкви и государства.
Церковь не может существовать без поддержки государства, думал студент Духовной академии Красницкий в 1910 году и шел в «Союз русского народа». Церковь не может существовать без поддержки государства, думал священник В. Д. Красницкий в 1922 году и начал выполнять приказы гражданской власти, мало заботясь о том, насколько они соответствуют его совести. К сожалению, эта философия оказывала все большее влияние на обновленческий раскол и, как увидим ниже, вскоре стала его основой и способствовала быстрому перерождению мечтателей и энтузиастов в политических дельцов и карьеристов. Чего изволите? — этот древний лозунг становился с 1922 года главной линией поведения обновленческих лидеров.