Очищение

Оксанен Софи

— Все равно.

— Оставь свои ногти в покое. У меня где-то есть пилка. Приведем их в порядок.

— Не надо.

— Зара, не бойся, твой муж не найдет тебя здесь. Да и как бы он смог? Ты ведь можешь быть где угодно. Выпей кофе и успокойся. По утрам я варю настоящий кофе.

Алиде наполнила чашку девушки из гейзерной кофеварки и начала вынимать свиные ушки на тарелку с помощью шумовки, иногда поглядывая на то, что Зара делает с ножницами. Покончив с «маникюром», Зара стала размешивать ложкой желтоватый сахар. Кончики пальцев были на ощупь чистыми и голыми. Успокаивающе действовали шум холодильника и похрустывание сахара. Нужно ли ей постараться выглядеть как можно более спокойной? Или рассказать, каков на самом деле Паша? Что лучше подействует на Алиде и вызовет ее расположение, чтобы она захотела помочь? Или лучше забыть о Паше на

некоторое время и сосредоточиться на Алиде? Во всяком случае, надо обдумать все более трезво.

— Они всегда находят.

— Они?

— Муж мой, то есть.

— Очевидно, это не первая попытка убежать?

Ложка Зары перестала мешать сахар и застыла.

— Можешь не отвечать.

Алиде принесла и поставила на стол тарелку со свиными ушками.

— Хочу сказать, что ты в слишком плохом состоянии для того, чтобы быть чьей-то наводчицей.

— Наводчицей?

— Не прикидывайся, милая. Этакий цыпленок, которого посылают обычно, чтобы проверить, что есть в доме ценного. Или их еще оставляют лежать посреди шоссе якобы раненными. Чтобы машина остановилась, и — капут! Прощай машина! Тебе бы явиться сюда после того, как моя дочь приедет.

Алиде замолчала и начала накладывать еду на тарелки, поглядывая искоса на Зару. Она явно ждала, что Зара задаст ей вопрос. Не таился ли в ее речи какой-то подвох? Зара напрягалась при словах Алиде, но ничего особенного не смогла придумать в ответ. И потому она ввернула легкий вопрос:

— То есть как?

Алиде не сразу ответила. Очевидно, она ждала от Зары другой реакции.

— Кроме того, подобных гостей и в деревне хватает, все хотят знать, что в доме припасено. Но я прячу большую часть в молочные бидоны. На виду оставляю лишь пару пакетов кофе. Я не к тому клоню, что в этих бидонах хранится что-то ценное, они пустые, немного муки и макарон ждут, когда дочь заедет. И тогда старенькую маму немножко побалуют.

Зара продолжала помешивать чай ложкой, которая стала бесформенной из-за прилипшего к ней сахара, пытаясь обдумать, что крылось за словами женщины.

— Я просила всего привезти.

И тут Зару осенило. Машина! Дочь Алиде приедет на машине?

— Она приедет на своей машине. Талви обещала привезти новый телевизор вместо старого «Рекорда», что ты на это скажешь? Странно, что теперь появилась возможность провозить эту технику через границу, и притом запросто.

Зара положила себе на тарелку свиное ушко. Нож со стуком ударялся о тарелку и вилка медленно поддевала кусочки. И все время она промахивалась, вилка звякала, руки сжимали приборы, — ей надо бы проделывать это медленнее, не то женщина догадается, что она пытается скрыть дрожание рук. Нельзя казаться слишком воодушевленной, надо одновременно есть и говорить, жевание выравнивает голос.

Зара спросила, куда Талви отправится отсюда, поедет ли прямо в Таллин. Не могла бы Зара доехать с ней до ближайшего городка — кстати, какой это? Ей нельзя ехать поездом или автобусом, так как ее муж сразу узнает, а также милиция. Алиде заметила, что у них в Виру теперь полиция, но Зара все пыталась объяснить, что ей нужно доехать до столицы тайно, если кто-то ее увидит, на том все и закончится.

— Мне нужно только, чтобы меня подбросили до Таллина, и все.

Алиде наморщила лоб. Плохой знак, но Зара больше не могла остановиться, голос ее стал взволнованным, она путалась в словах, перепрыгивала через одни и потом возвращалась, чтобы озвучить пропущенные. Подумать только, машина! Это решило бы все ее проблемы. Когда приедет Талви?

— Скоро.

— Как скоро?

— Может, в эти два дня.

Если Паша не подоспеет раньше, Зара сможет проникнуть в Таллин с помощью Талви. Потом надо будет подумать, как ей дальше попасть в Финляндию, может, в гавани попытаться спрятаться на грузовике, или еще где-нибудь. Как Паша перевозил людей через границу? Багажники автомашин на границе открывали, она знала. Это должен быть грузовик, причем финский, финны всегда легче пересекают границу. Паспорт она не сможет раздобыть, разве что украсть у какой-нибудь финки, ее ровесницы. Одна она не сможет это проделать, слишком трудно. Но прежде всего надо попасть в Таллин. Для этого необходимо, чтобы Алиде встала на ее сторону. Как ей это сделать, как развеять сомнение Алиде, недоверчиво сморщившей лоб? Заре надо успокоиться, забыть о Талви и ее машине хотя бы ненадолго и не провоцировать Алиде своей чрезмерной заинтересованностью. Всевозможные варианты теснились в ее голове,

возникали и отвергались, она не могла оценить их, сравнить, взвесить.

В висках стучало. Надо попробовать глубоко дышать, выглядеть такой, кому можно доверять. Такой девушкой, которые нравятся пожилым людям. Постараться быть вежливой, милой, воспитанной, услужливой, но у нее же теперь лицо шлюхи и манеры шлюхи, хотя стрижка волос наверняка чем-то помогла. Черт побери, ей это не удастся.

Зара остановила взгляд на кофейной чашке Алиде. Если как следует сосредоточиться на каком-то предмете, сможешь лучше отвечать на любые вопросы. В желтой керамике встречались черные трещинки, похожие на паучьи лапки, прозрачная поверхность старинной чашки напоминала молодую кожу. Низкая, изящной формы, она относилась к другому миру, как и вся кухня с ее предметами и вещами, которую отличала утонченность прошлого века. Зара не заметила в шкафу другой посуды, относившейся к той же серии, хотя, конечно, не могла знать обо всей посуде Алиде, лишь о той, что на виду. Алиде пила из нее кофе, молоко, воду, в промежутках лишь споласкивая чашку. Это была несомненно собственная чашка Алиде. Зара смотрела на трещинки на ней и ждала следующего вопроса. Алиде направилась к тазику с помидорами.

— В этом году хороший урожай.

Зара наклонила голову в сторону тазика. Среди помидоров разгуливала муха. Алиде прикончила ее.

— Они откладывают яйца лишь в мясе.

Алиде все еще была настороже. Она попыталась вызвать интерес к Финляндии, но нет, девочка больше не проявляла любопытства в отношении ее дочери и электроники. Вилка стучала о тарелку, рот тщательно разжевывал ушко, чашка с кофе позвякивала, шумные глотки перекрывали звуки радио, иногда девочка проводила рукой по колючей макушке. Грудь вздымалась. Только разговор о машине заставил ее разволноваться, ни телевизор, ничто другое. Может, девушку они действительно не интересовали либо она была чертовски хитра. Но может ли такая тряпка быть наводчицей? Или воровкой? Воров Алиде различала. У девушки недостаточно проворный взгляд, не такой, как у воров. Скорее это взгляд собаки, которой приходится все время остерегаться нарочно наступающих на ее хвост детей. По выражению ее лица видно, что она затаилась и все время зажата. Воры никогда не бывают такими, даже те из них, кого побоями вовлекли в эту профессию. И упоминание о подарках из Финляндии не вызвало у нее заинтересованности, того выражения, которого ждала Алиде, знакомого жадного блеска в глазах, почтительного дрожания в голосе, ничего такого не было. А может, она хотела украсть машину?

Алиде испытывала девушку и по-другому: оставляя на кухне одну и выходя во двор, она заглядывала в окно, но девушка не кидалась к ее сумке и даже не глядела в сторону валявшихся на столе купюр, хотя Алиде нарочно разбрасывала их на виду и говорила:

— Смотри-ка, здесь двухмесячной давности кроны, у нас больше нет рублей, ты только представь себе!

Она долго болтала о двадцатом июне, дне большой денежной реформы, а потом сунула марки в уголок серванта, но девушка не обратила на них никакого внимания. И пока Алиде рассуждала о падении ценности денег и о том, что рубль превратился в туалетную бумагу, девушка слушала с отсутствующим видом, в промежутках вежливо кивая, иногда подсознательно отмечала какое-нибудь новое для нее слово и тут же упускала его, не реагируя. Позже, когда девушки не было рядом, Алиде приходила проверить и пересчитать деньги. Никто к ним не прикасался. Алиде также намекала на то, какой у нее роскошный лес, но не видела в глазах девушки ни малейшего проблеска заинтересованности. Напротив, оставаясь одна, девушка брала в руки и начинала изучать стоящую на столе старинную сахарницу времен Виру, водила пальцами по ее трещинкам и декору и смотрела сквозь нее на кухню.

Ни один вор не заинтересовался бы сломанной посудой. Алиде снова проделала тот же трюк: оставив девушку одну в комнате, она пошла за водой на колодец. Перед уходом отодвинула занавеску настолько, чтобы со двора наблюдать за действиями гостьи. Зара расхаживала по комнате, потом подошла к шифоньеру, но не открыла его и не стала выдвигать ящики, а прикасалась к нему снаружи, даже приложила щеку к его поверхности, окрашенной в белый цвет. Понюхала стоящие на столе гвоздики, погладила вышитые на черной скатерти маки, ландыши и венки, провела рукой по их зеленым листьям и стала внимательно изучать ткань, как будто хотела научиться вышивать. Если она и была воровкой, то, наверное, самой плохой из представителей этой профессии.