Одержимый ею
Шрифт:
Не будь его лицо чугунно-синим, я бы залепила пощёчину. А сейчас лишь встаю с его постели, высвободив, наконец, руку.
— Что ты несёшь? — бросаю я.
— Правду, Инга. Что, она тебе глаза колет?
Повожу плечом:
— Какая правда, Артём, ты о чём? Ты же сам убедил меня принести тебе справку, что я девственница. Нужна была уверенность, что непорченый товар на торги отдаёшь, да?
Он игнорирует мой выпад, выхватывая из речи только то, что выгодно ему:
— Подделать бумажку, подкупить
— Какая же ты мразь! — произношу в сердцах, ужасаясь тому, как за красивой внешностью и обходительными манерами не разглядела гнилое нутро.
Как мы жить-то теперь будем? Мне же противно от одной мысли, что он коснётся меня. Впрочем, от мысли, что это сделает его брат, — тоже.
Поскорей бы разрулилась эта ситуация с долгами, чтобы я вновь могла спокойно ходить на работу и забыла эту семейку, как страшный сон.
— От…шлюхи… слышу… — хрипит Артём, снова закашливаясь.
И, блин, иррациональная жалость снова поднимается во мне: ему же вчера крепко досталось. Понятно, что теперь он зол на весь мир.
— Тебе надо отдохнуть, Артём. Скоро приедет сиделка, сделает перевязку, — спокойно говорю я.
Артём хныкает:
— Я не могу отдохнуть. У меня всё болит. Сделай мне укол.
— Не умею, — честно признаюсь я, — сейчас найду кого-нибудь.
— Быстрее! — ноет он. — А то я сдохну!
Киваю и иду к двери. Где же в этом огромном доме найти Валерия, чтобы спросить у него, как помочь брату?
Словно прочитав мои мысли, Артём хрипит:
— По коридору…третья дверь… кабинет… он там наверное…
— Хорошо, — говорю я и побыстрее выскальзываю из комнаты. У меня сердце рвётся, когда я котёнка в беде вижу. А тут человек, которого ещё вчера я любила так, что готова была пойти за ним на край света.
А сейчас… Сейчас я хочу просто облегчить его страдания. Потому что это — по-человечески.
Мчусь по коридору.
Да, вот, третья дверь даже приоткрыта.
Но радует это только первую минуту. Потому что уже в следующую — слышу звуки, которые заставляют меня замереть: там плачет девушка. Это чудовище опять кого-то мучит? Садистские наклонности Пахомова я вчера пронаблюдала в полной мере!
Решительно вхожу в кабинет и…просто теряю дар речи.
Пахомов…трахает девушку, уложив её животом на стол.
Это грязно, гадко, но…я не могу оторвать взгляда. Изящная тоненькая девушка и огромный яростный мужчина… Он полностью одет, лишь штаны приспустил, она — обнажена. Его бёдра движутся мощно и зло, будто он таранит бедняжку. Хрупкое тело вздрагивает от каждого толчка.
Это красиво, чёрт возьми…и заводит!
Их дикий животный секс.
Он хватает её за волосы, выгибая дугой…
Девушка стонет от наслаждения, прикрыв глаза.
Боже! Почему я смотрю! Почему не убегаю прочь? Почему… я хочу быть…на её месте…
Ненормально… Отвратительно… Грешно…
Жарко. Боже, как мне жарко…
Сама атмосфера этого дома отравлена…
Иначе, почему у меня так мокро между ног и дыханье сбивается?
Пахомов оборачивается, и мы встречаемся взглядами.
Он матерится и прерывает процесс.
Девушка неудовлетворённо хнычет, потом тоже оборачивается.
И…я будто смотрю в зеркало…
Он запал на тебя…Ты спишь с ним… От шлюхи слышу…
Слова Артёма вдруг обретают реальность. Пугающую, безумную реальность.
Я не хочу, чтобы меня желал этот зверь! Но…
Всего секунду назад я сама желала его. Нельзя отрицать очевидное. Я завидовала той девице под ним!
Я — шлюха?
Инга, ты спятила! Стресс плохо сказался на твоей психике!
Девушка торопливо подбирает вещи, Пахомов судорожно приводит себя в порядок, я старательно отвожу взгляд.
— Долбанные извращенцы! — всхлипнув, говорит девица. — Где здесь туалет? Мне жгут эти гадские линзы.
— Вторая дверь направо, — сухо отзывается Пахомов, не глядя на меня.
Пробегая мимо, девушка притормаживает возле и спрашивает:
— Как ты ходишь в них весь день? В линзах…
Мотаю головой:
— Это натуральный цвет. Генетическая мутация…
Девушка грязно ругается, вмиг превращаясь из нежной красотки в оторву.
— Твою мать! Ещё и мутант!
Она пулей вылетает из кабинета, а я — сползаю по стене, меня душат рыдания, но я не плачу…Тупо смотрю перед собой пустыми глазами.
— Какого хрена?! — вежливо интересуется Пахомов.
Я понимаю, о чём он, но сил на слова почти нет.
— Артём… ему плохо… хотела позвать на помощь…
— Позвала, блядь! Стучать не учили?
— Простите, — зачем-то лепечу я.
Он вздёргивает меня за руки вверх и просто выплёвывает в лицо:
— Убирайтесь.
И я выскакиваю прочь, задыхаясь рыданиями.
ВАЛЕРИЙ
С того дня я начинаю сходить с ума: меня преследует образ Инги — разбитой, сломленной, раздавленной…
Когда она сползла по стене в моём кабинете — у меня остановилось сердце. В долю секунды я оценил цвет ее лица, интенсивность биения жилки на нежной шее и пришел к утешающему выводу — не умирает! Она просто была в шоке от увиденного. Ну да, Тёмочка заявил, что она девственница. Ее вполне могла напугать сцена жесткого траха.
И тот ее взгляд все никак не стирался из памяти. Помертвевший взгляд разбитой фарфоровой куклы…
Стал встречаться с ней как можно реже, поручив все заботы об Инге исполнительной преданной Айгуль. Благо, дел хватало: сбор компромата на святую троицу — Лютый-Князь-Баграт — занимал кучу времени.