Одержимый
Шрифт:
— Всё ещё хочу увести тебя отсюда, — криво улыбаюсь я. — Не надумала уйти, ведьма?
— Нет.
— Значит, удовлетворимся танцем. По крайней мере, попробуем.
— Я не буду с тобо…
Я хватаю её за руку, дергаю на себя и крепко прижимаю к своему телу. Голубые глаза широко распахнуты от возмущения, пухлые губки маняще приоткрыты. Проклятье, где взять выдержки? Даже в темноте заметно, как румянятся от смущения её щёчки!
Совсем не искушённая…
Был ли вообще у неё кто-то, кроме той мрази?
Мысль об этом возвращает
— Расслабься, Сабрина. Это просто танец.
Но она, наоборот, начинает дрожать.
Чёрт, тут и вагона выдержки не хватит.
Я подстраиваюсь под тягучую музыку и начинаю вести Сабрину в танце прямо здесь, у столика. Спустя минуту её любопытство перевешивает волнение. Я именно этого и ждал, покорно сдерживая голод, что кромсает на лоскутки нутро.
— Кто эта девушка, Гилл? То, что она рассказала…
— Правда, — выдыхаю я. — Но не всё. Про любовь — полная чушь.
Сабрина вздрагивает и отклоняется, чтобы заглянуть мне в глаза:
— Ты… ты сбил человека?
Вот он момент истины. Поделюсь ли я наболевшим или как обычно закроюсь в себе? Буду снова и снова грызть себя за промах, отрываться на мячах из пушки или на всей скорости гонять на машине по холмам глубокой ночью, в проверенных местах, там, где точно нет людей?
В конце концов, я решаю, что должен этой девчонке. Откровенность за откровенность.
— Последний год в школе. Что не день, то отрыв. Я был пьян, азартен и… самонадеян. Сильнее, чем сейчас, представь себе. Я не успел заметить его вовремя.
— Он…
— Жив, — киваю я. — Но стал инвалидом.
Это самое отвратительное. Я спешил в больницу, как мог, но всё равно не смог бы успеть.
Сабрина поражённо молчит, я ей не мешаю, а через пару секунд она утыкается лбом в мою грудь и с болью в голосе отчитывает меня:
— Какой же ты кретин! Все вы — кретины! Самоуверенные и безответственные придурки, из-за которых страдают другие люди…
Я сжимаю зубы и цежу:
— Я не в силах вернуть прошлого.
— Понимаю, — часто кивает она, удивляя. — Это правильно. Правильно, что ты раскаиваешься в содеянном. Ты же раскаиваешься? — заглядывает она мне в глаза.
— Да, — отвечаю я просто и, не выдержав, усаживаю её на стол, чтобы уткнуться в тонкую шею носом. Говорю глухо, потому что голос подводит: — Мне никогда в жизни не было так страшно, как в тот день. Я по-настоящему ненавидел себя долгое время. Ненавидел отца за то, что он снял с меня ответственность. И снова себя за то, что не стал ему перечить, когда узнал, что вышел сухим из воды.
Сабрина сглатывает, её пальцы на моих плечах вздрагивают, но остаются на месте, я поднимаю лицо и нахожу её глаза. Усмехаюсь:
— Да, я настолько жалок, что незаслуженно издевался над тобой, чтобы не признавать собственных грешков. Счастлива?
Сабрина сужает глаза, порывается что-то сказать, но, видимо, не находит слов и по привычке просто посылает меня куда подальше. Толкает в плечи и спрыгивает со стола. Повторяет, если я вдруг не расслышал с первого раза:
— Пошёл ты, Гилл! Ты жалок не потому, что ошибался на мой счёт, а потому что считаешь, что кто-то может быть счастлив, когда другому больно, ясно?
— Ты видишь, чтобы я страдал, ведьма? — усмехнувшись, не отступаю я.
Сабрина поджимает губы, глаза гневно блестят, грудь часто вздымается.
Зрелища сексуальнее я просто не видел.
— Убирайся, Гилл, — цедит она в итоге.
Быть может, я намеренно каждый раз вывожу её из себя, чтобы, как сейчас, сходить с ума от желания. От фантазии, как я жадно набрасываюсь на её губы, и шлю весь мир в одно место.
В таком случае, я — мазохист.
Потому что плюнуть на то, что с ней случилось, у меня ни за что не выйдет. Каким бы конченным ублюдком я себя не считал.
В сухом остатке лишь одно: убраться, как она того хочет.
Потому я разворачиваюсь и ухожу.
Глава 15. Сабрина
Я раскусила Тайлера Гилла.
Он до сих пор не простил себя за свой проступок и за последствия от него, потому так не терпим к промахам других людей.
Всё просто.
На телефон приходит сообщение: «Я уже у Башни, Сабрина», и я непроизвольно содрогаюсь. Тут же осекаю себя и прибавляю шаг.
Пусть я и отвергла помощь кретино-Гилла, который, чёрт бы его побрал, занимает все мои мысли, но сама я не отказалась от намерения узнать правду о той вечеринке.
В студгородке почти безлюдно, многие после занятий оправляются в город, другие в общежитие или в дома своих братств, улицу с которыми мне видно отсюда. Я перебегаю через дорогу к Южному Залу с намерением повернуть за угол и оказаться у той самой башни с часами, и замечаю, как два парня впереди вглядываются в моё лицо.
— Говорю тебе: это она! — доносится до меня.
Неужели, читают ту чушь, что пишет Виола Брукс, и, как Гилл, нашли во мне сходство с ней? Неужели, все те, кто припрутся слушать её лекцию, тоже узнают во мне её дочь, несмотря на то что мне удалось добиться от неё хотя бы того, что она будет об этом молчать?!
Я едва вслух не рычу от досады, а один из парней зачем-то преграждает мне путь. Его обозлённое лицо кажется мне смутно знакомым, словно я видела его однажды с так же поджатыми губами и сведёнными вместе бровями.
— Притормози, детка.
Я шарахаюсь от них в сторону, но парень успевает поймать мою кисть и дернуть на себя. Он хватает меня другой рукой за грудки и рычит у лица:
— Сейчас ты будешь хорошей девочкой и назовёшь мне настоящее имя Низмо.
Низмо?
Я вся холодею, когда вспоминаю, при каких обстоятельствах слышала это прозвище. И этот парень тоже мгновенно вспоминается. Он один из тех, кто гнался за нами с Гиллом по Гризли Пик бульвар.