Одержимый

Макеев Алексей Викторович

– Ни до чего мы его не доводили, – злым голосом сказал Чижов. – Это была просто шутка. Жестокая, согласен, но, в принципе, абсолютно безопасная... Там, где мы служили, иногда появлялись небольшие грузовые суда. Это были такие грязные закопченные ржавые посудины, которые возили вдоль побережья всякую дрянь – железный лом, дешевое вино в бочках, сушеную рыбу... По-моему, эти ребята имели проблемы с береговой охраной и с погранцами. Во всяком случае, они старались вставать на рейде поближе к вечеру и тогда же проводить погрузку. С кем они делали дела, я не знаю, но мы с этими мужиками нашли общий язык. Они нанимали нас в качестве грузчиков. Расплачивались вином, а не деньгами. Им было выгодно, и нам хорошо. Про эти ночные работы мы, естественно, помалкивали. Зачем рубить сук, на котором сидишь? Между собой мы, конечно, обсуждали, куда идут и кому предназначаются ящики и бочки, которые мы грузим. Предположения были самые фантастические, но точно мы этого так никогда и не узнали. Думали даже тайком прокрасться на судно, дождаться, пока отчалит, и посмотреть, куда оно заплывет. Но на это никто так

и не решился, все-таки разум до конца не потеряли. А потом кому-то из нас однажды пришла в голову мысль – отправить в такое плавание этого малахольного Титаева. Идея пришлась всем по вкусу. Нам казалось, что ничего особенного с ним не случится. Сплавает вдоль побережья, увидит новые края, расширит свой кругозор... Так мы рассуждали тогда. Ну, понимаете, сопляки, по сути дела, о последствиях никто не задумывался. В общем, однажды мы этого придурка напоили, приволокли на берег и погрузили на это самое корыто вместе с прочим грузом. Просто запихали в подходящий ящик, на лодку, и все. Кто там считал эти ящики? А потом он пропал. И главное, этого капитана и это судно мы больше так ни разу и не увидели. Штормов вроде не было, и про кораблекрушения в этом районе мы не слышали. В общем, успокоились, но договорились помалкивать. Его же как дезертира хватились, искать начали, нас всех допрашивали. Но мы твердо держались – был здесь, а когда исчез и куда пошел, неизвестно. Замкнутый, мол, был человек, скрытный, даже в комсомоле не состоял. По-моему, погранцы для себя решили, что Титаев за кордон подался. Там потом такой слух прошел, что кое-кто на тех суденышках контрабандой промышлял и даже в Турцию ходил. В общем, мы пришли к выводу, что если и в самом деле отправили этого недалекого за границу, то нас по головке не погладят, и договорились молчать. А тут и дембель подошел, тут уж вообще не до того стало. Все разбежались. Пообещали переписываться, конечно, встречаться, но так ни разу, по-моему, никто ни с кем и не встретился. Возможно, тот случай тоже свою роль сыграл. Мы же вроде как соучастники получались, а такое вспоминать кому приятно? Тем более, когда уже взрослеешь, семью заводишь, дело свое...

Чижов старался говорить веско, уверенно, как человек, обладающий большим жизненным опытом, но взгляд, который он вдруг украдкой бросил на Гурова, ясно показывал, что Чижов боится, что он смертельно напуган.

Совесть его не тревожила, он просто не был на сто процентов уверен – распространяется ли на его преступление срок давности, и не может ли Гуров пустить в ход какие-то рычаги, чтобы Чижовым занялись судебные инстанции. Такой вариант, естественно, совершенно не устраивал бизнесмена, и дело было вовсе не в репутации, как он говорил. Дело было в том, что он опасался сбоев в работе своих дилерских контор, падения прибылей, возможных осложнений со многочисленными контролирующими организациями. Вот чего он боялся по-настоящему, а не того, что может лишиться репутации. Вряд ли и до сих пор его репутация была такой уж безупречной. Хотя под судом он не был, это точно.

Все это промелькнуло в голове Гурова в один миг, но он не стал говорить Чижову о своих мыслях. Он только сказал ему:

– Итак, если подытожить вашу исповедь, то получается, что во время службы в армии вы совместно со своими товарищами опоили человека, запихали его в ящик и отправили с неким неизвестным судном неизвестно куда. Практически подвергли этого человека смертельной опасности.

– Получается, так, – твердо сказал Чижов. – Я говорю об этом откровенно, не пытаясь себя выгородить.

– Да, после того, как я вас сам нашел, – заметил Гуров. – Нет, Константин Михайлович, вы положительно заслуживаете оплеухи. Уж извините меня за такую непосредственность, но мне странно слышать, что столько лет вы помалкивали о судьбе человека, у которого, между прочим, были родители, родственники, любимая девушка... Сделав одну подлость, вы затем совершили еще одну, теперь вы снова поступили как законченный эгоист, и все эти ваши поступки повлекли за собой тяжкие последствия. Вы мне тут сказали, что все вы были из хороших семей. Но мне представляется, что в ваших семьях далеко не все было ладно, раз все вы оказались подлецами и трусами. Что-то родители в вашем воспитании упустили, а жаль. Честно говоря, жаль мне и того, что наказания вы, по-видимому, действительно, никакого не понесете. Я мог бы предъявить иск вашему Алексею за нападение на милиционера, но не стану этого делать, отвечать должны не шестерки, а главари. К сожалению, наказать вас теперь можно только тем беззаконным способом, который выбрал неизвестный убийца. Но тут наши с ним пути расходятся. Поэтому дальше я не буду читать вам мораль, а буду задавать вопросы. Вы узнали человека, напавшего на вас? Это был Титаев?

Гуров говорил резким официальным тоном, глядя прямо в глаза Чижову, и тот, смутившись, опустил голову, мгновенно забыв те возражения, которые он мысленно подготовил.

– Я не могу утверждать, что это был Титаев, потому что этот человек не был похож на того придур... на того парня, которого мы... Ну, в общем... Может быть, какое-то незначительное сходство... И потом, он говорил о таких вещах, о которых больше никто говорить не мог. Да, пожалуй, какое-то сходство было. Теперь я припоминаю, что меня все время беспокоило его лицо. Дело в том, что этого человека взял на работу Алексей Пьяных. Да-да, он пришел наниматься в нашу фирму. Представил какую-то рекомендацию, произвел неплохое впечатление. Алексею он понравился. А я полностью доверяю ему в вопросах набора второстепенного персонала. Потом мы выехали на природу. Поохотиться. И этот тоже был там. В общем, все произошло ночью, когда все заснули. Я чудом остался жив. До сих пор вот отбитые

внутренности дают о себе знать. А он ушел. Мы пытались найти его по тем данным, которые он предоставил в отдел кадров, но они, разумеется, оказались подложными. И тогда я понял, что он вернется, и мы можем с ним своими силами не справиться. Если это Титаев, то он изменился совершенно. Это уже не тот слизняк, пнуть которого ничего не стоило. Это просто какой-то... дьявол! Кстати, вам не кажется, что если эта перемена имела место, то он должен еще и спасибо нам сказать?

– Молитесь, чтобы он все-таки не успел сказать вам это спасибо, – сухо ответил Гуров.

Глава 13

– На работу к Чижову он устроился под фамилией Красильников, – рассказывал Гуров. – Владимир Игоревич Красильников, шестьдесят четвертого года рождения. Вот фотография из его личного дела. Он действительно выглядит на тот возраст, который указал в автобиографии, но я попросил наших экспертов сверить фотографии Красильникова и молодого Титаева – те заявили, что можно говорить о девяностопроцентном сходстве. На сто процентов не тянет, потому что фотографии не слишком качественные. Но они уверены, что это один и тот же человек. Да из произошедших событий такой вывод напрашивается сам собой. Не представляю, кто еще стал бы мстить этим архаровцам, кроме самого пострадавшего. Судя по всему, он выжил, но затаил такую ненависть...

– Не слишком ли велик срок для того, чтобы сохранить такую ненависть? – недоверчиво спросил генерал Орлов. – Все-таки больше двадцати лет прошло.

– А мы не знаем, что случилось с Титаевым за эти двадцать лет, – сказал Гуров. – А случилось, видимо, такое, что не позволило ему забыть обиду. Он сумел разыскать своих обидчиков и расправился с ними так согласно своим представлениям о справедливости.

– Слава Богу, не со всеми, – вставил полковник Крячко. – Иначе мы бы сейчас выглядели совсем бледно.

– Твоя правда, – сказал Гуров. – Но меня в этой истории больше всего печалит, знаете что?

– Неужели что-то печалит? – саркастически спросил Орлов.

– Очень! Ведь практически ни один из этих девяти человек по-настоящему не вспомнил о страшном поступке, который совершил в молодости. Не пошел, не покаялся, не предпринял попыток что-то исправить. Они все постарались все как можно скорее забыть. И даже когда речь пошла об их шкуре, никто из них не смог вспомнить своей вины. За исключением Чижова. Как ни странно, этот оказался наиболее совестливым. У него, по крайней мере, что-то отложилось в памяти, и он единственный, кто сориентировался в ситуации. Правда, назвал я его совестливым с огромной натяжкой. Просто не подобрал более подходящего слова.

– Хорошо, с моральным обликом этих людей все ясно, – сказал генерал. – Но мы не инженеры человеческих душ. Нам нужны факты. Ты сумел разыскать тех, кто оставался в списке? А следы Красильникова обнаружены?

– С теми, кто остался у нас в живых, дело обстоит следующим образом, – стал объяснять Гуров. – Трунин и Романов по-прежнему находятся в больнице, но охрана около них усилена. Не думаю, что сейчас им угрожает опасность. То же самое и с Чижовым. Кроме собственной охраны, которая следит за каждым приближающимся к Чижову человеком, я предоставил ему двух оперативников из нашей команды. Убийца обещал Чижову вернуться, а такие обещания волей-неволей приходится воспринимать всерьез. Однако и с этой кандидатурой сейчас все более или менее благополучно. Остаются в списке Хаматов, уроженец Ленинграда, и Захарчук из Можайска. По поводу Хаматова нам уже можно не беспокоиться. Сказать, что с ним тоже все благополучно, язык не повернется – лет семь назад он погиб в горячей точке и похоронен там же, на Кавказе. Эти данные получены из министерства обороны. То есть по крайней мере один из девяти избежал встречи со своим прошлым. Таким образом, остается один Захарчук. Мы делали запрос в Можайск, но ничего утешительного оттуда не получили. Отец гражданина Захарчука Владимира Матвеевича, 65-го года рождения, двадцать лет назад был в городе уважаемым человеком, редактировал партийную газету. Сына, однако, от армии отмазать не смог или не захотел. Тот отслужил, как получилось, вернулся домой, поступил в институт, бросил, поступил в другой. Характеристики у него самые отвратительные. Он пьянствовал, буянил, попадал в милицию. Пока был в силе отец, все ему сходило с рук, но потом в стране начались перемены, отец потерял место редактора, КПСС уже не имела силы, и все в жизни Захарчука перевернулось. Отец умер от инфаркта, сам он остался без работы и учебы, перебивался случайными заработками, сильно пил, дважды попадал под суд за мелкое хулиганство. Потом продал отцовскую квартиру и пропал. Что с ним сейчас, где он, никто не знает. Такие вот метаморфозы человеческих судеб на бурном политическом фоне.

– Так! Значит, список наш подходит к концу... – проговорил генерал Орлов, с озадаченным видом вертя в руках шариковую ручку. – Кроме тех, кто уже пострадал, у нас обнаружился еще один покойник, слава Богу, не наш, и некий кандидат в бомжи по фамилии Захарчук. Как полагаешь, этого мститель тоже будет искать?

– Думаю, этот человек не холодный рационалист, – ответил Гуров. – Это человек, одержимый идеей-фикс, по сути дела, маньяк. Поставленную задачу он будет выполнять во что бы то ни стало. Вряд ли его интересует социальное положение его жертв. Он видит в них служителей зла и карает их по своему разумению. Поэтому полагаю, что нам со Станиславом Крячко необходимо выехать в Можайск, определиться на месте. Вполне возможно, мститель тоже туда подался. Здесь ему пока ничего не светит, здесь он выдержит паузу. И Захарчук для него сейчас очень удобная мишень, до которой не так сложно добраться. Если Захарчук находится на дне социальной лестницы, то даже его смерть мало кого заинтересует.