Одесский фокстрот
Шрифт:
– И вам было неудобно. В туалете валялся использованный памперс.
– Ах, мой друг. Всё ещё мой друг…
– Ты это к чему?
– Если уже надо объяснять – то ни к чему.
Его жена просто смотрит на море. Просто идёт. Просто радуется. Трое детей нужны человеку, чтобы просто радоваться, когда они не рядом.
– Юрьевна, я не понимаю, о чём ты!
– Жаль. Точнее – зря!
Проход после Десятой до Аркадии – закрыт. Очередными стройками. Плотность кондоминиумов
Милая старушка гуляет с милой собачкой. На прислугу старушка не похожа – слишком независимый взгляд.
– Скажите, мы можем как-нибудь пройти тут до Аркадии?
– Насколько я знаю – нет. Разве что по стройкам? Но та – закрыта наглухо. На вон той – злые псы. Лучше вернитесь на Девятую и…
И наверх. И переулками. Мимо очередной жуткой высотной «элитной» недвижимости.
– Это что, жилой дом?
– Я не знаю. Похоже на гостиницу.
– Я пойду узнаю.
– Зачем тебе?
– Я подумывала купить тут, в Одессе, квартиру.
Уходит. Говорю молодому другу, что хочу пить.
– Вон магазин! – говорит он.
Иду в магазин. Молча. Покупаю воды. И виски. Если я не выпью спиртного, сойду с ума. Потому что сильно отлична эта дорога от Шестнадцатой до Аркадии от той, что была прежде. Даже от той, что была тут всего лишь семь лет назад.
– Всего лишь семь лет назад…
– Что?
Садимся на скамейки. Не обнимаясь. Не хохоча. Садимся друг напротив друга. Удобные скамейки. Передаю ему бутылку виски, прежде щедро глотнув.
– Всего лишь семь лет назад ты был другим.
– Я сильно изменился.
– Жаль. Точнее – зря!
– Все мы меняемся.
– Нет.
– Никто не оригинален.
– Да.
– Чего ты хочешь?
– Ничего. Выпить. Я могла бы хотеть узнать, куда делся тот солнечный мальчик…
– Солнечные мальчики – это мальчики-дауны?
Лучше молча пить виски. И дожидаться его жены.
Кое-как выбираемся к дороге. Надо же – я совсем всё забыла! Точнее – тут всё изменилось. Посреди всего, что тут изменилось, мне и вспомнить-то нечего.
Ловим машину.
Едем в Аркадию.
Идём в старый-добрый кабак «Ассоль». Точнее – старый. Жаль, что не добрый. К тому же ещё и очень дорогой. Хотя, конечно, дешевле ирландского паба на Дерибасовской.
Заказываем. Выпиваем. Едим.
Мой молодой друг всем недоволен. Когда же он успел стать таким понтовитым снобом?
Начинаются танцы-шманцы. Мы не слышим друг друга. Слава богу. Давно пора уходить.
Расплачиваемся по счёту. Он не помнит утренний уговор. Не важно. Это не тест. Констатация факта. Зло обсмеивает «брачный неликвид» на танцполе. Я ему вторю. Ехидно. Зло. Не важно. Лишь бы не о несостоявшемся счастье в виде особняка, пока ещё не построенного моим молодым другом. Уверена, когда построит – он не будет счастлив. По-крайней мере так, как он был счастлив в засранной съёмной однушке и в ночном клубе, явившемся в Киеве-2005 прямо из начала развала передела.
– Семь лет назад всё было не так.
– Здесь?
– Везде. И лишь я – допотопный артефакт, мечтающий выпить за несуществующей уже барной стойкой, в компании несуществующих уже людей, с великолепно сияющим, незабвенным Стенли Кубриком.
– Ты это к чему?
– Ни к чему.
Недолго молчим. Вокруг шумно, грязно.
– Здесь шумно. И грязно.
– Да… Я могу заночевать у вас в номере?
– Там только одна кровать.
– В гостиной есть диванчик.
– Ты будешь спать на диванчике в гостиной?
– Нет.
Мне сегодня не хочется спать. Потому я не останусь у них. И не поеду к колбасе с туалетной бумагой в тень винограда. Я поеду на Ланжерон. Сниму номер в смешной пластмассовой гостинице «Пальма». И всю ночь буду пить у моря. И утром выпью кофе. Не в гостинице. А выше, там, на Чичерина. Или как она нынче называется? Выпью кофе в ещё не совсем открытом ресторанчике. Но хозяин будет любезен. И кофе будет вкусным. Я ещё пойду к своим друзьям. К ещё друзьям. Ещё пойду. Несмотря на то, что Шестнадцатая – уже не та. И Аркадия – не та. И вообще, всё это – всего лишь не более чем тоска.
Тоскана
Семь лет назад поздней-поздней и тёмной-тёмной ночью мы с мужем катились на автомобиле из Крыма в направлении Москвы. Мы были где-то между Побережьем и Николаевым. Очень примерно. Потому что ночью на узеньких пыльных покорёженных асфальтовых дорожках, прорезающих это пространство, указателей не так чтобы много. Совсем немного. Крайне недостаточно. Добропорядочный американский гражданин давно бы заблудился и пытался бы вызвать службу спасения. Причём – свою, родную. И очень даже может быть, она бы его тут разыскала и спасла. Но это у американского страха глаза велики. И европеец к этому моменту проехал бы уже три страны насквозь. А мы привычные. Рули да рули. Дождь, слякоть, позёмка… Какая разница. Нам домой надо!
Попутчик или встречный – раз в полчаса в лучшем случае. Во мраке степи ни огонька, ни намёка на жизнь. Чистый сюр – результат совместной пьянки Куинджи с Кастанедой. И вдруг – бах! – горстка огней впереди. Подъезжаем. Поперёк дороги, аккурат от кювета до кювета, на боку лежит фура с зерном. Перевернись трак на каком-нибудь из интерстейтов – уже через полчаса было бы всё ОК. Принеслись бы: шериф, рейнджер, дорожная сейфгард, парамедики, пожарные, эвакуатор, дорожные рабочие, мексиканские уборщики – и спустя всего лишь тридцать минут дорога снова была бы тем, чем и должна быть дорога в цивилизованной стране – путём. А тут тупик. Приехали. И десяток растерянных марсиан посреди инопланетного мрака.