Одесский юмор: Антология
Шрифт:
Евгений Ланской поставил «Записки сумасшедшего» во дворе дома номер восемь по спуску Жанны Лябурб. Сами смотрели, сами играли, сами радовались, когда жильцы, выйдя на внутренний балкон, вступали в дискуссию с Гоголем.
Купили у рыбаков в селе Маяки ванну раков и четырех лещей. Вернулись в Одессу – и выяснили, что денег на пиво не осталось. Отправили на Привоз очаровательную Клавдию Н. в белых джинсах и блузке. По демпинговым ценам она сбыла рыбу. Купили водку – и опять остались без пива. Тут появился Жванецкий, купил пива. За час выпили пиво и съели раков. Всех. Жванецкий был удивлен.
Посадили в старый, раскрашенный гуашью «Запорожец» двенадцать прелестных женщин. И ездили по Одессе в надежде, что нас остановит милиционер. Далее из милой консервной банки выползла дюжина барышень, и гаишник
Рождались подробности, более правдоподобные, чем факты невероятной жизни. Все были веселы и раскованны, а между тем в подсознании, словно моль, которую надлежало бы, но не удается прихлопнуть, порхала мысль: ну где же Харечко? Точнее, где «Абу-Симбл»?
Дверь отворилась, и лучезарная, обаятельнейшая улыбка Славы осветила (так, кажется, надо писать) комнату.
– А бутылочка-то вдребезги!
Что бы сделали с тобой, со мной и со всеми остальными, кроме Славы Харечко? Убили бы друзья. Убили – и были бы оправданы. А тут:
– Как это было, Славик?
И дальше весь вечер шел спектакль о пути в магазин, об очереди, о продавщице, считавшей мелочь, об «Абу-Симбле» и Египте, об авоське, о кульминации: как куча алкашей с завистью прослеживала путь бутылки с прилавка в авоську, о том, как скользила бутылка до дна авоськи, как в дне нашлась дырка диаметром несколько больше, чем два радиуса «Абу-Симбла», и о том, как бутылка вывалилась из авоськи и, удерживаемая на манер телекинеза взглядами сочувствующих (да, сочувствующих – такое это было время), секунд пять висела в воздухе, и как Слава нагнулся, чтобы взять ее с воздуха, но допустил ошибку, не подставив ладонь под донышко, а пытаясь схватить бутылку за горлышко, а продавщица перед этим отпускала населению коровье масло руками, и горлышко оказалось скользким, о том, как «Абу-Симбл» выскользнул из харечкинской пятерни и несколько мгновений постоял на каменном полу, прежде чем развалиться на четыре (по частям света) осколка, о соболезнованиях, которые он принял, и о поминках бутылки, которые устроили в подворотне его новые друзья из магазина…
Дальше… Вечером мы вышли на улицу, и на углу Пушкинской и Дерибасовской нам с Харечко пришла хорошая идея: съехать на лыжах с Потемкинской лестницы. Ехать должен был Слава – у него и лыжи были, поскольку в Одессу он прилетел с Чегета. Вера, его жена, сочла этот аргумент недостаточным.
– А почему ты сам не поедешь? Славик, я тебе не разрешаю.
Веру – белокурую красавицу – Харечко взял из Одессы со всеми достоинствами. Она была добра, весела и хорошо готовила. Единственный недостаток Верунчика – наивность – делал ее легкой добычей для розыгрышей.
Однажды, переживая за судьбу Штирлица, она сидела с платком в руках (на случай переживаний) и следила, как небывалый разведчик ведет сложную игру с опытным провокатором, которого играл Лев Дуров. Этот дуровский герой заложил порядочного пастора и отправился гулять вдоль озера со Штирлицем. Штирлиц передал ему пачку немецких марок, а затем незаметно застрелил негодяя. Негодяй упал в воду и утонул.
– А деньги? Деньги?! Зачем он дал ему деньги перед этим?…
Итак, Верунчик не разрешила Славику ехать.
– Видишь ли, Вера, – сказал я, – мы с Харечко поспорили на двадцать пять рублей, что он не съедет с Потемкинской лестницы на лыжах. Давай четвертак – и мы забыли разговор.
– А если съедет?
– Тогда плачу я.
– А деньги у тебя есть?
– Есть, – соврал я.
– Надо ехать, Славка!
На следующий день у Дюка собралась толпа. Павел Верников (ныне профессор трех европейских консерваторий) позвал из школы имени Столярского скрипачей, чтобы играли грустное. Слава надел очки, взял палки и поехал.
Уточкин в начале века съехал с лестницы на мотоцикле. И мы вспоминаем это событие как геройство и лихость.
Харечко весело съехал на лыжах, что было много сложнее и опаснее, дегероизировав подвиг знаменитого летчика. Просто стало ясно, что это не поступок, а одна из симпатичных затей, без которых жизнь тускнеет и теряет цвет.
Славик ушел из нашего мира совсем молодым. Погиб в машине, которая ехала по ровному шоссе.
Это было уже давно. Мы, его друзья, заметили, что с ним ушла яркая и веселая краска. А легенды о песнях, остроумных проделках и розыгрышах одного из самых знаменитых капитанов того КВН продолжают обрастать небывалыми подробностями. Ну я-то как раз ничего не наврал…
Журнал «Магазин», № 3, 1992
Зиновий Гердт
Послушайте, граждане, дамы, мужчины…
1 апреля 1976
Семен Лившин
Подвиг таксиста
Это случилось ночью. Точнее, днем. Люди мирно гуляли по Потемкинской лестнице в Одессе, ни о чем не подозревая. Вдруг из-за Дюка выскочил горбатый «Запорожец» и поехал вниз по лестнице.
Прохожие оцепенели. Фонтаны замолкли. В тишине было слышно, как бьется о карбюратор сердце водителя.
Его звали Ефим Выдомский. Он работал таксистом, но никогда никого не давил без причины. Выдомский любил справедливость и работал внештатным корреспондентом «Антилопы-Гну» – сатирического отдела «Вечерней Одессы». На гонорары за фельетоны он купил «Запорожец». И вот теперь ему предстояло совершить беспримерный подвиг во славу одесской «Юморины».
Вот уже пройдена половина лестницы. Машина кряхтела, но лезла вперед – в смысле вниз. А там, нехорошо улыбаясь, смельчака уже ждали работники ГАИ. Они хотели забрать у Выдомского права, а у «Запорожца» – бампер.
Однако восторженная толпа подхватила Фиму и понесла его на руках вместе с машиной.
И все-таки советская власть не простила храбрецу его дерзкой выходки. Начались придирки: почему, мол, поехал на красный свет, зачем, дескать, не дал сдачи с десяти копеек…
Тогда Ефим Выдомский сел на свой горбатый «Запорожец» и уехал в Америку. Теперь он трудится таксистом в Манхэттене.