Одесский юмор: Антология
Шрифт:
Наконец старик смирился и деловито спросил:
– Ладно. Из чего прозу будем делать, сынок?
Радость загарцевала в моем сердце, как каурый ахалтекинец, хлебнувший алычовой чачи. Еще не веря своему счастью, я несмело попросил:
– Может, расскажешь, как этот чудак Косоухий собрался к праотцам и попросил туда пропуск у товарища Берия?
– Рановато пока об этом говорить, – суховато возразил дедушка, на всякий случай придвигая поближе свое охотничье кремневое ружье с лазерным прицелом.
– Ну тогда о
– Авторские права на мои воспоминания купишь? – вмешалась бабушка, не переставая вязать текст из отборной мингрельской шерсти.
Я понял, что пора проститься с детством. Да, много Куры утекло с тех пор, как мы все – Нико, Михо и я – скитались по заросшим арчой ущельям, где в прозрачном ткемали беспечно плескалась форель, а горные орлы на бреющем полете брали звуковой барьер. Нико давно стал академиком, Михо – олигархом, а Зураб – Зиновием. И только я все не решался покинуть столь любимое мной дерево детства.
Наконец я вздохнул, натянул поверх коротких штанишек брюки и съехал по перилам в новую, взрослую жизнь. Навстречу мне ехал академик Севастьянов. Он старательно придерживал окладистую накладную бороду, но я все равно узнал в нем неизменного дядю Илико.
– Сандро, мальчик мой! – воскликнул он, как бы радуясь мне.
– Да, дядя, – кивнул я, как бы разделяя его радость и в то же время тактично давая понять, что превосходно ощущаю Сурамский перевал условностей, разделяющий теперь нас.
Подошла жена академика. Ее стройные ноги в сыромятных нейлоновых чулках смутно напомнили мне что-то далекое, до боли знакомое.
– Я из раннего журнального варианта, – лукаво улыбнулась она.
На меня повеяло полуденным бризом, заклинаниями чаек над Сухумской бухтой, мудрой горечью кофе, который старый Максут готовит только для семидесяти пяти тысяч самых близких своих друзей… Я понял, что никуда мне не уйти из детства. Кстати, задумывались ли вы над тем, что взрослые и дети одинаково лысы, но у одних лысина прикрыта шапкой волос?
Академик-Илико ушел, улыбаясь рассеянной улыбкой профессионального неудачника.
Приближалась осень. Аисты улетали на юг, а возвращались ни с чем. В такую пору хорошо мерзнуть на берегу Москвы-реки и ловить сазана на свежую строку, еще пахнущую тархуном и анапестом. А вечером наполнить рог козлотура розовой изабеллой и неторопливо рахатлукумствовать у костра.
– Осторожно, сынок, двери закрываются, следующая станция «Арбатское ущелье», – сказало радио голосом дедушки.
Я отправился домой. Оставалось одно: описать Гоги, племянника толстой Нуцы. Скажем, ему всего двенадцать, но он уже твердо решил, кем станет, когда вырастет, – долгожителем. Такой симпатичный черноглазый паренек. Допустим, смуглый, босой, с большими черными глазами…
В дверь позвонили. Я открыл. Вошел смуглый босой мальчик с большими черными глазами. В руках он держал старенький лэп-топ, найденный на крыше дедушкиной сакли.
– Работаю над повестью о городских горцах, – застенчиво сказал он. – Хотел бы написать и про вас…
Я заглянул в его компьютер. Старательным школьным шрифтом там было выведено: «Он сидел под деревом детства и печально ел хурму…»
В августе Н-ского года
Подражание Владимиру Богомолову
Преследуемый обернулся и швырнул в Скорохвата отравленную гранату.
– Секунд пять лететь будет, – хладнокровно прикинул капитан. Он положил палец на спусковой крючок, взял в зубы нож и мгновенно уснул. Сказывалось переутомление: Скорохват не спал уже тридцать шесть страниц.
Ему снилось родное село Малые Чебуреки, старая хата, где долгими зимними вечерами, когда в окно стучится шрапнель, так уютно сидеть в засаде…
От этой заманчивой картины Скорохват даже улыбнулся во сне, но тут же прикрыл улыбку пилоткой, чтобы не демаскировать себя с воздуха.
Рядом разорвалась граната. Не открывая глаз, капитан дважды выстрелил. По шуму падающего тела он понял, что пули перебили противнику обе подтяжки и лишили его маневренности.
Но тут внимание Скорохвата привлек странный звук. Тренированное правое ухо разведчика-чистильщика тут же определило: ре-мажорная инвенция Баха.
– Позывные, – подумал он шепотом. – Но что вражеские агенты ищут здесь, в глухой безлюдной библиотеке? На кого работает их Бах?
«Секретно! С оплаченным ответом! Гугину
Прошу немедленно разыскать в Н-ской библиотеке книгу, содержащую ключ к шифру. Особые приметы: из жизни шпионов.
Взвейся-Соколов».
«Абсолютно интимно! Взвейся-Соколову
Принятыми оперативно-розыскными мерами предполагаемая книга установлена. На титульном листе имеется название «Шпион». По одним данным автором является Фенимор, по другим – Купер.
Гугин».
«Никому ни слова! Гугину
Немедленно вернуть задержанного «Шпиона» в библиотеку. Вам оперативно переподчиняется 161-й взвод служебно-розыскных собак, специально натренированных на приключенческие книги. О ходе поиска докладывайте каждые 30 секунд.
Осколочных».
Он был почти неразличим в траве, этот совсем еще зеленый контрразведчик. Кадушкин пока умел немногое: обезвредить одним ударом десять-двадцать диверсантов да перехватить голыми руками вражескую радиопередачу.