Один дома
Шрифт:
— Змей, Змей! Я слышал. Точно. Но все равно поехали. Надо валить отсюда, — Марвина трясло.
Змей представлялся ему здоровенным громилой, который не замедлит расправиться с каждым, кто станет на его пути. Он, Марвин, уже стал свидетелем одной такой расправы.
— Нет, подожди, — Гарри протирал запотевшие стекла в машине. — Мы должны проверить, что это за люди. Ведь мы работаем в этом квартале.
Марвин вытаращил глаза. Ему показалось, что его дружок свихнулся. Да он просто не соображал, насколько опасен этот Змей. Он
— Ну хорошо. Возьмут нас полицейские, начнут расспрашивать об убийстве в этом районе, что да как, да почему. Приятно будет отвечать на их вопросы? А? Как ты считаешь?
Марвин задумался. Может, Гарри и прав. Сдать этого негодяя было бы здорово. Заодно и перед полицией порисоваться, отвести от себя подозрение в совершенных кражах. Они ведь за последние дни неплохо поработали, обчистили столько домов. И естественно, полиция будет искать воров. А они все свалят на этого типа, Змея. Пусть отдувается.
— Ну вот, — Гарри нравилось, когда удавалось переубедить Синего глаза. — Змей, говоришь?
— Да. И голос был у него такой змеиный. Гарри почесал затылок. Он размышлял.
* * *
«Боинг-707» приземлился в Далласе.
В расстегнутом пальто, с растрепанными волосами Керри Маккальстер бежала в билетные кассы, расталкивая всех, кто попадался у нее на пути. Сегодня она должна добраться домой!
— У нас все забито, — сказал крысиноподобный очкарик в билетной кассе. — Вы сами должны понимать — канун Рождества.
— А может, на другой самолет? — Керри смотрела на очкарика жалостным взглядом.
Тот быстренько пощелкал клавишами компьютера.
— Ничего. Свободных мест нет. Может, я закажу вам комнату в гостинице? А завтра вы улетите в Чикаго?
Но Керри Маккальстер не могла ждать! Два дня Кевин дома один. За это время чего только не могло произойти! Почему никто этого не может и не хочет понять?
— Мне очень жаль, мэм, — очкарик в билетной кассе состроил дежурную улыбку. — Мы делаем все возможное, все, что в наших силах.
— Да, да, понимаю. Извините…
Опустив голову, миссис Маккальстер отошла в сторону. Судорожный комок сжимал ее горло. Ей хотелось рыдать от собственного бессилия. Возможно, в эти минуты с Кевином случилась беда. А она, его мать, сидит здесь, в Далласе и ничем не может ему помочь.
Наверное, ее сердце скоро не выдержит. Весь мир такой жестокий и равнодушный. Никому нет никакого дела до ее мальчика, до ее горя.
Но Керри Маккальстер не могла смириться с такой несправедливостью. Ее сын в опасности. Она должна помочь, спасти его. Она не допустит, чтобы из-за такого пустяка, как отсутствие билетов, пострадал ее сын. Ну уж нет. Она будет бороться! Она добьется, она настоит и непременно улетит, чтобы Кевин еще раз не ночевал один. Да и она устала, в конце концов!
Как разъяренная кошка, миссис Маккальстер подбежала к кассовому окошку, оттолкнула стоявшего там мужчину, всунула голову прямо в стеклянное окошечко.
— Послушайте, я шестьдесят часов не спала, не принимала ванну. Я из Чикаго летела в Париж, потом в Даллас, — она сама не заметила, как стала кричать. — Я не могу добраться до своего восьмилетнего сына.
Слезы душили ее. У нее начиналась истерика.
— Рождество! Вы понимаете, Рождество! — орала Керри, передразнивая очкарика.
— Мэм, потише немножко, — тот пробовал урезонить вышедшую из себя пассажирку.
Но Керри была уже готова на все. Ей плевать на приличия, на вежливость и прочую чушь. Она готова была продать душу дьяволу, лишь бы добраться до дома. Она не намерена больше молчать, скрывать свои эмоции, накопившуюся обиду и боль. Ее терпение лопнуло. Она им покажет, этим равнодушным телятам, выскажет все, что думает о них. И пусть услышат ее.
В истерике Керри кричала о своем горе.
Вдруг сзади ее кто-то одернул. Она резко обернулась и увидела толстого, двухметрового роста громилу в желтой, как апельсин, фирменной куртке.
— Мэм, если бы я мог… — начал тот робко.
Взяв ее под руку, он отвел Керри в сторону, бросив очкарику в кассе:
— Я поговорю с ней. Извините.
Когда они остановились, толстяк сказал:
— Мадам, я вижу, у вас возникли проблемы. У нас тоже. Позвольте представиться — Гаспар Ленский.
Керри стояла молча, вытаращив на незнакомца опухшие от слез глаза, не понимая, что же ему нужно.
— Я — король среднего Запада. Вы, наверное, слышали: «Полька, полька…»
Керри отрицательно замотала головой. Надо же, еще один сумасшедший. Но она продолжала терпеливо слушать, ей хотелось узнать, что же этот громила мог ей предложить.
— Я просто думал, что вы узнали нас. Много лет назад наши песни были очень популярны. Не слышали: «Поцелуй меня, полька», «Полька-твист», «Двойная полька»? Нет?
— Это песни?
— Да. Песни. В начале семидесятых мы были очень известны. И продали шестьсот двадцать три пластинки.
— В Чикаго?
— Нет. В Шекгольме. Там они были очень популярны.
Толстяк без умолку болтал, рассказывал о своих музыкальных успехах. Конечно, он был очень мил и забавен, но Керри не понимала, почему он подошел к ней. Не рассуждать же о музыке.
— Вы сказали, что можете мне помочь? — не выдержав, Керри перебила занимательную для него самого болтовню.
— Да. Я немножко отвлекся, — толстяк почесал за ухом. — Наш полет отменили, и мы наняли небольшой автобус. Тот парень, — он указал на такого же здоровяка в такой же желтой фирменной куртке, только с бородой. Керри любезно ему улыбнулась. — Вы видите его?
— Да, да.
— Он договорился, чтоб нас довезли до Нуоки. Насколько я знаю, вы из Чикаго. У вас возникли проблемы…