Один под парусом вокруг света
Шрифт:
И, к общему удовольствию, "Ява" капитулировала перед "Спреем".
Острое ощущение одиночества, которое я испытал вначале, исчезло. Видимо, произошло нечто таинственное, покуда я миновал полосу тумана. Я встретился с Нептуном в час его гнева, но он не нашел в моих поступках ничего оскорбительного и позволил продолжать плавание.
В судовом журнале за 18 июля имеется такая запись: "Отличная погода. Ветер юго-западный. Вокруг резвятся дельфины. В 11.30 утра встретил пароход "Олимпия" на 34°5Г западной долготы".
– Без трех минут половина двенадцатого...
– прокричал капитан "Олимпии", сообщая мне долготу и время. Я был в восторге
Вокруг парохода "Олимпия" не было ни одного дельфина - они предпочитают плавать вокруг парусников.
Берег виден!.. Поутру 19 июля впереди по курсу показался таинственный купол, напоминавший серебряную гору. Берег был полностью закрыт белой блестящей дымкой, сверкавшей, на солнце, как начищенное серебро, но я был уверен, что это остров Флорес. В 4.30 пополудни "Спрей" был на его траверзе. Дымка рассеялась, и остров Флорес был передо мной. Этот остров находится в 174 милях от острова Фаяла. Несмотря на гористый берег, долгое время он не был открыт, хотя основную группу островов давно заселили.
Ранним утром 20 июля я увидел по правому борту вершины гор на острове Пику, торчащие высоко над облаками, а когда солнце разогнало туман, острова один за другим стали возникать передо мной. Плывя ближе к берегу, я смотрел на возделанные поля. "О, как прекрасна зелень полей!" Только люди, видевшие Азорские острова с палубы корабля, могут понять истинную красоту этого среднеокеанского пейзажа.
В 4.30 пополудни я отдал якорь в Фаяле, пробыв ровно восемнадцать суток в плавании от мыса Сейбл. Прежде чем "Спрей" достиг волнолома, на красивой лодке подплыл американский консул, а также молодой морской офицер, который, опасаясь за судьбу моего судна, предложил свои услуги в качестве лоцмана. У меня нет никаких сомнений в том, что молодой офицер мог великолепно командовать военным кораблем, а "Спрей" был слишком незначителен для сверкающего офицерского мундира. Как бы там ни было, но, столкнувшись едва ли не со всеми судами, находившимися в гавани, и потопив портовую баржу, "Спрей" был введен офицером в порт, получив при этом незначительные повреждения. Этот достопримечательный лоцман рассчитывал на мою благодарность, но мне оставалось неясным, почему он на нее претендовал. Не за расходы ли, которые понесло его правительство, поднимая затонувшую баржу, или за то, что он не потопил "Спрей"? Впрочем, я его великодушно простил.
На Азорские острова я прибыл в сезон фруктов, и "Спрей" был так ими завален, что я не знал, что с ними делать. Островитяне повсюду очень приветливы, но я нигде не встречал более радушных, чем на Азорских островах.
Здешнее население никак нельзя считать зажиточным: с заработками очень трудно, налоги весьма высоки, и единственное, что не облагается налогами, воздух, которым дышат местные жители. Их родная страна* даже не позволяет устроить на Азорах порт для захода иностранных почтовых судов, и поэтому пакетбот, везущий почту для Орты, должен ее доставлять в Лиссабон под предлогом необходимости дезинфекции, а на самом деле - для взыскания с пакетбота портовых сборов. Отправленные мною из Орты письма пришли в США на шесть дней позже, чем посланные из Гибралтара, куда я прибыл тринадцать дней спустя.
* Португалия.
На следующий день после моего прибытия в Орту праздновался день какого-то знаменитого святого. Со всех островов прибывали лодки, переполненные людьми, пожелавшими принять участие в празднестве, происходившем в Орте - столице и, так сказать, "Иерусалиме" Азорских островов. С утра и до ночи палуба "Спрея" была запружена мужчинами, женщинами и детьми.
После празднества один добросердечный местный житель запряг коляску и день-деньской катал меня по прекрасным дорогам острова Фаяла. На ломаном английском языке он объяснил мне: "Я это делаю потому, что, когда впервые попал в Америку, я не знал ни слова по-английски, мне было очень трудно, но я встретил человека, у которого нашлось время выслушать мою просьбу. И тогда я принес обещание своему святому доставить радость чужеземцу, которого встречу в моей стране".
К несчастью, этот любезный джентльмен пригласил переводчика, чтобы я мог, как он выразился, лучше уразуметь достоинства здешней страны. Этот переводчик едва не вогнал меня в могилу, рассказывая о кораблях и дальних плаваниях, о лодках и обо всем, о чем я менее всего хотел бы слышать., Мой новый друг и хозяин с трудом находил возможность вставить в разговор хотя бы одно слово. Перед моим отплытием он угостил меня таким обедом, который мог бы оказать честь любому принцу, хотя он жил в своем доме на холостяцкий образец.
– Моя жена и дети покоятся там...
– сказал он, указывая на кладбище, находившееся на противоположной стороне дороги.
– Я переехал в этот дом издалека, чтобы быть поближе к месту, которое с молитвой посещаю каждое утро.
На острове Фаял я пробыл четыре дня, то есть на два дня дольше, чем предполагал. Причина тому - трогательное отношение ко мне местных жителей. Некая девица, невинная как ангел, явилась ко мне и сказала, что хочет плыть со мной на "Спрее", если я довезу ее до Лиссабона. По ее словам, она умела отлично жарить летающих рыб, но ее коронным номером было приготовление трески. Ее брат Антонио, служивший в качестве переводчика, намекнул, что он сам не прочь отправиться со мной, так как всей душой стремится повидать в Америке своего друга некоего Джона Уилсона и готов для этого обогнуть оба мыса.
– Знаете ли вы Джона Уилсона из Бостона?.
– спросил он у меня.
– Я знаю Джона Уилсона, но он не из Бостона...
– У него есть дочка и сын...
– уточнил Антонио особенности своего друга.
Если приведенный мною разговор дойдет до того самого Джона Уилсона, то пусть будет ему известно, что Антонио из Пику хранит о нем воспоминания.
ГЛАВА 4
Шквалистая погода на Азорских островах. Роскошная жизнь. Бред, вызванный брынзой и сливами. Рулевой с "Пинты". В Гибралтаре. Обмен любезностями с британским флотом. Поездка на марокканское побережье
На рассвете 24 июля, во время моего отплытия из Орты, дул слабый юго-западный ветер, который с восходом солнца стал шквалистым. Не отойдя и мили, мне пришлось взять у парусов два рифа. Не успел я поднять дважды зарифленный грот, как с гор налетел такой яростный порыв ветра, что я испугался за судьбу мачты. Быстрым поворотом руля я привел судно к ветру, но при этом один наветренный талреп был сорван, а другой лопнул. Порыв ветра поднял в воздух стоявший на палубе металлический бак и швырнул его в проходившее с подветренной стороны французское учебное судно. Весь день стояла более или менее шквалистая погода, и я плыл под прикрытием высокого берега. Почти вплотную огибая скалу, я воспользовался благоприятными условиями и принялся ремонтировать поврежденные талрепы. Едва я опустил паруса, как из-за скалы показалась несущаяся прямо на меня четырехвесельная шлюпка с таможенным чиновником, принявшим меня за контрабандиста.