Один шаг в Зазеркалье. Герметическая школа (Книга первая)
Шрифт:
Месяца через два Гурий получил письмо, в котором Джи приглашал его познакомиться с алхимическим лабиринтом Москвы. Радости Гурия не было предела. Он заглянул ко мне ненадолго, с огромным рюкзаком за плечами, и в этот же день вылетел в Москву. Я тоже хотел поехать с ним, но не мог: дела держали меня в Кишиневе.
Дни пролетали однообразно и скучно; иногда мне удавалось уловить сон, где я встречал Джи, и это было единственной радостью. Прошла осень, началась зима. Никто из моих знакомых не хотел и слышать о Пути; я был одинок в своем устремлении.
Однажды вечером, когда я перечитывал самиздатовский
– Наконец-то ты вернулся! – обрадовался я.
Гурий протиснулся в дверь, цепляя рюкзаком за косяк, и протянул мне задубевшую ладонь. Я довольно холодно пожал его руку, чтобы сбить московскую спесь, а затем пригласил за стол, приготовив кофе с коньяком. Гурий пренебрежительно огляделся и заметил:
– Да, у тебя не так интересно, как в Москве, – ты здесь, в провинции, уже, видать, отстал от духа времени.
Мне был неприятен его высокомерный тон: он пытался показать, что его шансы намного выросли.
– Я приехал прямо к тебе, даже домой не зашел, – произнес он, отхлебывая кофе. – Но ты не думай лишнего о себе, это я поступаю так по просьбе Джи.
Колкие замечания так и вертелись у меня на языке, но я, помня о самонаблюдении, сдержался: очень хотелось узнать все до мелочей. “Его опыт может пригодиться мне на Пути к Просветлению”, – подумал я и, преодолев себя, налил ему сто граммов коньяку в граненый стакан.
– Не ожидал от тебя такого широкого жеста, – сказал он с ухмылкой. Дождавшись, когда он допьет весь коньяк, я спросил:
– Не мог бы ты поподробней рассказать об алхимической Москве?
По его лицу расплылось довольство; он закурил и после нескольких затяжек, значительно посмотрев на меня, начал свой рассказ.
Получив неожиданное приглашение от Джи, я вылетел первым же самолетом в Москву и через два часа уже был в аэропорту Внуково. До этого я еще никогда не путешествовал самостоятельно и поэтому всю дорогу размышлял о предстоящей встрече и переживал, как бы не опоздать на вечернее приключение. Новенький желтый автобус минут за сорок довез до станции метро “Юго-Западная”. Пока я гадал, та ли это станция, что мне нужна, автобус опустел, и я вышел вслед за остальными. Под ногами скрипел свежий снег; я с любопытством разглядывал лица прохожих, выискивая кого-нибудь, кто бы мог подсказать мне дорогу.
Я сделал несколько неудачных попыток, обращаясь к озабоченно спешащим москвичам, которые, бросив короткое “не знаю”, исчезали в глубине метро. В смятении и растерянности озираясь по сторонам, я наконец набрался смелости и подошел к высокой женщине в элегантном длинном пальто, в замшевых сапогах на тонких каблуках, с небольшой сумочкой, которую она прижимала к груди рукой в черной перчатке. Она никуда не торопилась, как можно было предположить, глядя на нее, и это привлекло меня. Ее глаза оживились, и она, сдерживая улыбку, подробно объяснила мне, как добраться до Авиамоторной. Всю дорогу я думал: согласилась бы она плавать на Корабле Аргонавтов или нет; если “да” – то моя жизнь могла бы превратиться в сплошное удовольствие.
Выйдя из метро, я через несколько минут добрался до девятиэтажного кирпичного дома, угрюмо стоящего на углу улицы, и вошел в темный проем первого подъезда. На четвертом этаже я нетерпеливо нажал кнопку звонка и стал ждать. Дверь открыл Джи, одетый в джинсы и серый свитер, похожий на кольчугу. Я выпалил:
– Джи, наконец-то я добрался сюда! Я так счастлив!
Но Джи приложил палец к губам. Я взглянул в его глаза и вдруг сам увидел в них то, чему не знал названия. “Касьян называл это сиянием бесконечности”, – вспомнил я. Джи открыл дверь, скрытую за тяжелой портьерой, и жестом пригласил войти. Я оказался в небольшой комнате, в центре которой стоял круглый стол красно-коричневого дерева. На деревянной подставке красовался небольшой фарфоровый чайник старинного вида с изображением китайского мудреца и причудливых птиц и две разностильные чашки. На диване, накрытом блеклым цветным покрывалом, сидела Фея; ее глубокий, как пустота Вселенной, взгляд был сосредоточен на узорных кольцах дыма, поднимающегося от сигареты. Пепельно-золотистые волосы падали легкими завитками на плечи, а лоб закрывала прямая челка. Голубой тонкий свитер и джинсы подчеркивали стройность и гибкость фигуры. Однако облик Феи совсем не вязался с этой одеждой: она больше напоминала древнеегипетскую принцессу, и это сходство было даже пугающим. Она перевела взгляд на меня, и я, слегка оробев, приветствовал ее. Тем временем Джи надел длинное серое пальто, напоминавшее шинель, и вложил во внутренний карман несколько конвертов. Потом снял с вешалки меховую темно-коричневую шапку и вынул из кармана, расправляя, старые кожаные перчатки.
– Ягненочек, – сказал он нежно Фее, – мы скоро вернемся.
– Хорошо, – вибрирующим голосом, как бы издалека, ответила она, – я буду вас ждать.
Я оторвал взгляд от необычных картин, висевших на стенах, – они были написаны на холстах, на дощечках, на кусках плотного картона и излучали тонкую ясную атмосферу, похожую на атмосферу Феи.
– Я прошу тебя быть предельно алертным, – сказал Джи, – и вести себя в коридоре и на кухне очень тихо. Соседка ведет с нами коммунальные бои по поводу квадратных миллиметров совместной жилплощади.
– Понятно, – ответил я и, открыв дверь, осторожно шагнул в коридор, но зацепил рукавом стоявший у входа высокий сосуд, музейного вида, покрытый разноцветной эмалью, и он свалился с громким звоном.
Джи укоризненно посмотрел на меня и вышел на лестничную площадку. Он мог передвигаться совершенно бесшумно и незаметно, несмотря на массивность своего тела. Я выскочил за ним, и мы спустились по выщербленным ступеням.
Было около четырех часов пополудни, и надвигались тусклые сумерки.
– Ну, как ты жил в Кишиневе? – спросил Джи по дороге.
– Очень хорошо. Почти каждый день я закручивал обучающие ситуации, – ответил я гордо.
– И как же ты это делал?
– Я брал с собой бутылочку-другую сухого вина и отправлялся к кому-нибудь в гости – обсуждать идею духовного роста.
Сказав это, я почувствовал, что фраза прозвучала нелепо: в его атмосфере значимость событий кишиневской жизни куда – то испарилась.
– Очень даже интересно, – произнес Джи и свернул с тротуара на боковую дорожку, ведущую к стеклянной коробке почтового отделения. Еще подходя, я заметил две длинные очереди, выстроившиеся у касс, и предложил:
– Давайте займем очередь, а сами посидим в кафе.
– Посмотрим, – ответил он, открывая стеклянную дверь.
Мы прошли в душный зал, где множество людей с усталыми лицами терпеливо ждали своей очереди. Я встал в стороне, подальше от исходившей от них тягостной атмосферы.
Джи непринужденно стоял, оглядывая малопривлекательную обстановку: стены, выкрашенные серой краской, заслеженный пол, стойку со старыми газетами и журналами. Его взгляд остановился на высоком, чахнущем от холода и сырости кактусе в большом горшке. Он рассматривал его с большим интересом, а затем подозвал меня: