Один в бескрайнем небе

Бриджмэн Уильям

Я выключаю две ракетные камеры, и «Скайрокет» лишается сразу половины тяги. От резкого уменьшения скорости меня швыряет вперед, и я чувствую, насколько тяжелее становится управлять самолетом. Стараюсь продолжать набор высоты, и «Скайрокет» под тяжестью нагрузки качается, словно перегруженный самолет В-24, который мы с молитвой поднимали в воздух со взлетных дорожек на островах Тихого океана, отправляясь в очередной боевой вылет. Лучше всего не удаляться от спасительного аэродрома и набирать высоту по крутой спирали. Но с такой нагрузкой это невозможно. Я могу лететь только по прямой, далеко за пределы озера, и только затем можно будет плавно развернуться и продолжить набор высоты. Просматриваю план полета. Сейчас, на этом участке подъема, надо включить испытательную аппаратуру. Киноаппарат не может снимать непрерывно — на

самолете слишком мало места, чтобы брать с собой большой запас пленки. Тумблер испытательной аппаратуры включается лишь в тот момент, когда надо зафиксировать определенный участок профиля полета, а затем его следует немедленно выключить. Я опасаюсь, что могу забыть о включении испытательной аппаратуры в нужное время и тогда часть полета пройдет впустую. В моем плане полета помечены скорости и высоты, на которых положено включать испытательную аппаратуру. В плане также указано, когда проверять давление в системе ЖРД и количество топлива, оставшегося для работы реактивного двигателя. Озеро подо мной ускользает все дальше, и я думаю о возможных неприятностях. Если слишком долго продолжать подъем, то выгорит топливо реактивного двигателя, и после выполнения скоростной площадки у меня не останется топлива, чтобы вернуться домой. Кроме того, если я слишком долго буду набирать высоту, давление в системе ЖРД может упасть, и тогда не удастся зажечь камеры, когда я доберусь до нужной высоты. А если давление не удержится при запуске в воздухе? Случись любая из этих неприятностей — и мне придется аварийно слить тонны ракетного топлива, чтобы попытаться совершить продолжительный планирующий полет назад, к аэродрому. А если не удастся аварийно слить топливо? Что тогда делать, — неизвестно.

— Где вы находитесь, Билл? — раздается в наушниках голос. Это Кардер. Что ему нужно? Я занят.

— Восемь тысяч двести метров, — отвечаю ему.

Прошла минута и опять:

— Где вы теперь?

Да замолчите же, черт возьми! Я оставляю вопрос без ответа.

Мне необходимо подняться как можно выше. Затаив дыхание, пробиваюсь вверх, и кривая подъема уводит самолет все дальше и дальше от дома.

— Ну-ну, спокойнее, — шутливо выговаривает мне Игер. Сквозь узкую полоску остекления вижу, что сопровождающий самолет пристроился ко мне вплотную. А я и забыл о «мистере-сверхзвуковике». Солнце светит мне прямо в глаза. Я не могу как следует разглядеть Игера, хотя он так близко, что с ним можно было бы обменяться рукопожатием. Кошу глазами в его сторону, пытаясь лучше рассмотреть его.

После яркого солнца я какое-то мгновение ничего не вижу в затемненной кабине. Но вот глаза опять приспособились к нормальному свету. 8200 метров. Проверяю топливо ТРД. Все как будто в порядке. Давление держится. Скорость снижена до 330 километров в час. Включаю испытательную аппаратуру. Опять солнце слепит глаза, и становится трудно разбирать показания приборов.

Я вздрогнул — на лицо мне неожиданно упала тень, заслонившая кабину от яркого света. Игер вышел вперед и выше меня, слегка накренил свой самолет и крылом заслонил солнце.

— Так лучше, сынок?

— Еще бы! — Я не нахожу слов. Да, рассказы об искусстве капитана не преувеличены. — Будьте любезны, почешите мне спину другим концом крыла.

Он продолжает лететь все так же. Ну и тип! Он сделал то, что задумал, и выбрал для этого неудачное время, но его превосходная шутка смягчает напряжение, и я смеюсь. Да, это парень что надо! Он продолжает затенять мою кабину, пока я не отворачиваю в сторону. Мучительно медленно и тяжело, со скоростью 320 километров в час, я достигаю высоты 9000 метров. Пока машина с трудом карабкается вверх по кривой траектории, давление держится. Самолет послушен. Игер незаметно проскальзывает подо мной и вплотную пристраивается к моему крылу, а затем проходит надо мной. Он проверяет, все ли в порядке.

— Какое давление в третьей системе? [19] — спрашивает Кардер.

— 105 атмосфер.

— Прекращайте набор высоты, пока давление в системе еще достаточное.

— Есть! Я на высоте 9500 метров, повышаю давление.

— Хорошо.

— Давление поднялось и держится устойчиво.

Пора. Сообщаю на землю:

— Приступаю к заливке.

Внизу на земле Джордж Мабри, новый помощник Кардера, включает свой секундомер одновременно со мной. До запуска всех четырех

камер ЖРД для полета на большой скорости осталось шестьдесят секунд. Игер говорит мне:

19

Автор имеет в виду, вероятно, давление во вспомогательной установке подачи топлива в ЖРД. — Прим. перев.

— Кажется, заливка проходит хорошо.

Доносится голос Мабри:

— Тридцать секунд. — И, как я и договорился с ним, напоминает мне: — Включите тумблер испытательной аппаратуры.

Снижаю обороты турбины ТРД на пятьсот оборотов в минуту, чтобы предохранить его от чрезмерной раскрутки и сдува факела пламени на большой скорости, с которой через несколько секунд понесется самолет за счет тяги ЖРД.

— Двадцать секунд. Включите тумблер испытательной аппаратуры.

— Есть включить тумблер испытательной аппаратуры!

Перевожу самолет в пологое пикирование, чтобы выжать из ТРД последние крохи мощности, прежде чем включить ЖРД. На снижении самолет набирает скорость. Игер рядом со мной. Высота 9000 метров. Здесь мы и начнем.

— Десять секунд. — Давление держится устойчиво. Джордж начинает считать: — Девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два… один!

Зажигаю камеру номер один. Хлопок. От взрыва самолет подпрыгивает и с фантастическим ускорением несется в разреженном холодном воздухе. Здесь, на высоте, воздух оказывает меньшее сопротивление, и самолет легко набирает скорость. Стрелка указателя скорости непрерывно движется вперед.

— Номер один работает, — сообщает Игер.

Надо дать самолету еще немного тяги. Включаю вторую камеру. Снова взрыв.

— Кажется, номер два работает нормально. — Игер теперь далеко позади от двенадцатиметровой струи пламени, оставляющего в небе сверкающий след. Он с трудом различает пламя третьей камеры. — Номер три работает. Возвращайтесь назад, и я посмотрю, как четвертая…

Четыре бушующих потока пламени мчатся за самолетом по небу. Вот оно, вознаграждение! Три с половиной тысячи килограммов тяги. Самолет очень чувствителен к малейшим отклонениям ручки управления, которую я крепко держу в руках. Надо следить, чтобы площадка была прямолинейной и горизонтальной. Я ощущаю, какая огромная мощность подчиняется движениям моих пальцев. Стрелка маметра неуклонно движется вперед: 0,65, 0,7, 0,75. Постепенно раздирающий уши шум переходит в приглушенный грохот. Да, ради этого стоило готовиться, зубрить, скучать и даже бояться. Именно этого все с такой надеждой ждали от самолета. Как это ни странно, меня охватило то самое чувство, которое я испытал утром после первого полета на «Скайрокете», когда я в одиночестве неподвижно сидел в кабине, окруженный безмолвием пустыни. Волна невыразимого счастья захлестнула все мое существо.

Теперь появляются скачки уплотнения, лобовое сопротивление увеличивается. Скорость растет медленнее. Маметр показывает 0,8, 0,85… Все ближе чувствительная зона… 0,9 — и меня резко возвращает к действительности неожиданная вибрация, нарушившая плавный полет. Но проходит мгновение, и она исчезает. Что это? Может быть, разнос турбореактивного двигателя? Но все приборы показывают нормальную работу. Нормальны и показания приборов жидкостно-реактивного двигателя. Но теперь не время для беспокойства. Стрелка маметра показывает М = 0,95 — всего на волосок ниже скорости звука, а у меня работы по горло. Цель этого полета — измерение сил при данной скорости и определение начала бафтинга при числе М = 0,95 и тройной перегрузке. За шестьдесят секунд работы ЖРД сжег тонну топлива. Чтобы возник бафтинг, необходим энергичный разворот. Включаю тумблер испытательной аппаратуры и точно выдерживаю тройную перегрузку. Самолет попадает в режим бафтинга — сильнейшей вибрации. При желании эту пытку можно прекратить. Выключаю испытательную аппаратуру, выравниваю самолет, и бафтинг прекращается.

Приглушенный грохот позади становится прерывистым. «Поп-поп-поп» — слышится оттуда. Ракетные камеры глохнут, исчезает тяга, и меня с силой бросает вперед на привязные ремни. Стремительный полет окончен, но задание еще не исчерпано. Мне некогда анализировать свои переживания. Смотрю на свой наколенный планшет, — я так возбужден, что не могу вспомнить, в какой последовательности надо выполнять оставшиеся пункты задания. За резким разворотом следует стравить давление. Я сообщаю об этом на землю: