Одиннадцать тысяч палок или любовные похождения господаря

Аполлинер Гийом

«Мой прекрасный румын!

Что с тобой сталось? Ты, должно быть, уже отдохнул. Не помнишь ли, что ты мне сказал: «Если я не отлюблю тебя двадцать раз подряд, пусть меня накажут одиннадцать тысяч палок». Двадцать раз ты этого не сделал; смотри, а то тебе будет плохо.

В тот раз мы принимали тебя в бардаке Алексины на улице Дюфо. Ну а теперь, поскольку мы тебя знаем, можешь явиться ко мне. К Алексине уже нельзя, она не может принять у себя даже меня. Потому-то она и снимает этот бардак. Ее сенатор слишком ревнив. Меня это бесит; мой любовник — искатель жемчуга, сейчас он нанизывает жемчужины с негритянками на Берегу Слоновой Кости. Ты можешь навестить меня, дом 214 по рю де Прони. Мы ждем тебя завтра к четырем часам.

Жопопия Залупи».

Едва пробежав эти строки, князь взглянул на часы. Было одиннадцать часов утра. Он позвонил, чтобы вызвать массажиста, который должным

образом его промассировал и натянул. Этот сеанс его оживил. Он принял ванну и, почувствовав себя посвежевшим, позвонил парикмахеру, который его художественно постриг и поимел. Следующим прибыл маникюрист-педикюрист. Он профессионально постриг ему ногти и пропедалировал. И князь почувствовал себя совсем в своей тарелке. Он прошелся по бульварам, плотно пообедал, взял фиакр и отправился на рю де Прони. Оказалось, что Жопопия целиком занимает маленький особнячок. Его впустила старая горничная. Жилище было обставлено с изысканным вкусом.

Его сразу же провели в спальню, где стояла очень низкая и широкая кровать с бронзовыми спинками. Паркет покрывали шкуры диких зверей, приглушавшие звук шагов. Князь быстро скинул с себя всю одежду и встретил вошедших, в очаровательных дезабилье, Алексину и Жопопию совсем голым. Они радостно засмеялись и перецеловались. Первым делом он уселся сам, а затем усадил обеих юных дам к себе на колени — каждую на свое, — предварительно приподняв их юбки так, чтобы, вполне чинно смотрясь со стороны, они тем не менее ласкали своими голыми попками его ноги. Затем он начал каждом рукой дрочить одну из них, ну, а они вдвоем щекотали его пенис. Когда Моня почувствовал, что они достаточно возбудились, он заявил им:

— Теперь устроим урок.

Усадив их в кресло прямо перед собой, он после секундного размышления произнес:

— Мадемуазели, как я понял, на вас нет панталон. Вам следовало бы постыдиться. Ступайте и оденьтесь.

Когда они вернулись, он начал урок:

— Мадемуазель Алексина Проглотье, как зовут короля Италии?

— Ты что, думаешь, меня это колышет? — сказала Алексина.

— Тогда ступай на кровать, — вскричал преподаватель.

Он велел ей встать на кровати на колени, повернул к себе спиной и заставил ее задрать свои юбки и раздвинуть шлицу панталон, из которой возникли ослепительной белизны полушария. Он принялся нашлепывать их ладонью, и задница тут же начала краснеть. Это возбудило Алексину, и она старалась получше подставиться, но князь уже потерял к этому интерес. Обхватив руками бюст молодой девушки, он запустил пятерни за пазуху пеньюара и сжал ее груди, а затем, вытянув одну руку, принялся щекотать ей клитор и сразу же почувствовал, как сочится ее нутро.

Не оставались без дела и ее руки; они схватили княжий хер и направили его по узенькой дорожке к Содому. Алексина вся выгнулась, чтобы половчее раздвинуть половинки своей задницы и облегчить доступ в нее пестику Мони. Красная шапочка тут же нырнула внутрь, следом и остальное, и его яйца с размаху ударились снизу в женскую жопу. Заскучавшая было Жопопия тоже взгромоздилась на кровать и начала лизать Алексине щель; та, ублажаемая сразу с двух сторон, наслаждалась до слез. Ее сотрясаемое вожделением тело корчилось, словно от мук, из горла вырывались сладострастные хрипы. Толщенный елдак затыкал ей зад и, двигаясь взад-вперед, напирал на тонкую перегородку, отделявшую его от языка Жопопии, а та собирала молочко, выдавленное подобным времяпрепровождением. Живот Мони бился о жопу Алексины. Князь засаживал все сильнее. Он начал кусать загривок юной женщины. Заносчивее и заносчивее пыжился его пест. Алексина уже не могла перенести столько счастья, она повалилась прямо на лицо Жопопии, которая, однако, не прекращала ее вылизывать, а князь, не отставая, навалился на нее сверху, продолжая охаживать елдаком. Еще несколько ударов бедрами, и Моня излил свою малофью. Алексина осталась простертой на кровати, Моня отправился умыться, а Жопопия встала поссать. Взяв ведро, она расположилась над ним, раздвинула ноги, задрала юбку и изобильно выссалась; потом, чтобы сдуть последние капли, застрявшие в волосах, испустила негромкий, нежный и скромный пук, который восхитил и возбудил Моню.

— Посри мне в руки, посри мне в руки, — вскричал он. Жопопия улыбнулась, и Моня пристроился позади нее, а она чуть присела и стала тужиться. На ней были крохотные панталончики из прозрачного батиста, сквозь которые виднелись трепещущие ляжки. Черные ажурные чулки поднимались ей выше колен и плотно облегали две чудесные икры несравненного изгиба, не слишком полные, но и не слишком худосочные. В этом положении зад ее оголился, красиво обрамленный разрезом панталон. Моня внимательно разглядывал две розовые и смуглые округлости, покрытые пушком и оживляемые благородной кровью. Он заметил чуть выступающий копчик, а под ним — начинающуюся бороздку между ягодиц. Сначала широкая, бороздка эта постепенно сужалась и углублялась по мере нарастания пышности ягодиц; потом появлялся и сам анус — коричневый и круглый, весь в складочках. Первым следствием потуг молодой женщины стало растяжение дыры, из которой появилась полоска гладкой розовой кожицы, находившейся внутри и схожей с выпяченными губками.

— Ну, сри же, — закричал Моня. И тут появился кончик дерьма; остренький и невзрачный, он на миг выставил наружу голову и сразу спрятался обратно в свою пещеру. Тут же он появился вновь, медленно и торжественно сопровождаемый всею сосискою, являвшей собою одну из самых прекрасных какашек, какие только производила когда-либо на свет толстая кишка.

Говно выходило маслянистое, беспрерывное, разматываясь спокойно, как корабельный трос. Оно изящно болталось между восхитительных ягодиц, которые раскрывались все шире и шире, отчего оно раскачивалось все сильнее. Жопа растянулась еще немножко, вздрогнула, и говно упало, горячее, дымящееся, в руки Моне, который протянул их, чтобы его подхватить. Тогда он вскричал: «Не двигайся!» и, наклонившись, вылизал ей дыру в заднице, перекатывая тем временем в ладонях какашку. Потом он с наслаждением раздавил ее и весь вымазался дерьмом. Жопопия раздевалась, чтобы уподобиться Алексине, которая показывала Моне свой крутой, словно просвечивающий, как бывает у блондинок, зад. «Посри на меня сверху», — Закричал Моня Алексине и вытянулся на полу. Она скорчилась над Ним так, что он мог наслаждаться подробным зрелищем ее жопы и ануса. Первым результатом ее потуг стали капли собственной Мониной малофьи, потом показалось говно, желтое и мягкое, которое падало маленькими порциями, причем, поскольку она смеялась и шевелилась, падало оно на тело Мони, где попало, и вскоре его живот украшало уже несколько этаких душистых слимаков.

Одновременно Алексина и ссала, и горячая струя, падавшая прямо Моне на пенис, разбудила их животные инстинкты. Кий начал понемногу приподниматься, одновременно надуваясь, пока, наконец, достигнув своей нормальной величины, головка не налилась и не покраснела, как большущая слива, и не установилась у самых глаз молодой красотки, которая, тут же придвинувшись к ней, все сильнее и сильнее раскорячивалась, заставляя торчащий х... войти между густо заросшими берегами ее широко распахнутой п...ды. Моня наслаждался этим зрелищем. Опускаясь, ее зад все более и более выставлял напоказ свою соблазнительную выпуклость, аппетитные округлости напряглись, а ляжки раздвигались все сильнее. Когда жопа наконец опустилась настолько, что поглощенным оказался весь болт, она приподнялась и принялась за красивые возвратно-поступательные движения, которые существенно меняли ее пропорции, и это было восхитительное зрелище. Моня, весь в говне, наслаждался от всей души; вскоре он почувствовал, как сжимается влагалище, и Алексина, пробормотав сдавленным голосом: «Блин, ну вот... кончаю», оросила своими выделениями его пах.

Но Жопопия, которая присутствовала при этой операции и, похоже, разгорячилась, резко сдернула ее с кола и бросилась на Моню, не обращая внимания, что вляпывается в покрывающее его говно; тут же с удовлетворенным вздохом она ввела его хобот себе в п...ду и принялась яростно бить крупом, приговаривая при каждом наскоке: «Ха! Ха!» Но Алексине пришлось не по вкусу, что ее лишили причитающегося ей добра; она выдвинула ящик и вынула из него многохвостую плетку из кожаных ремешков, которой и принялась охаживать задницу, Жопопии, отчего подскоки той стали еще более страстными. Возбудившись от этого зрелища, Алексина нахлестывала изо всех сил. Удары так и сыпались на восхитительную жопу. Моня, чуть наклонив голову набок, смотрел в стоявшее рядом зеркало, как поднимается и опускается пышная жопа Жопопии. На подъеме полушария раскрывались, и на мгновение появлялась розетка, которая тут же исчезала на спуске, когда прекрасные толстощекие ягодицы сжимались. Внизу заросшие волосами растянутые губы заглатывали огромный штырь, который при подъеме появлялся почти целиком.

Удары Алексины быстро заставили покраснеть всю бедную попу, сотрясаемую уже сладострастием. Вскоре один из ударов оставил после себя кровоточащий след. Обе, и бичующая, и бичуемая, впали и неистовство, словно вакханки, и, казалось, наслаждались в равной степени. Распалился и Моня, его ногти принялись вспахивать бархатистую спину Жопопии. Чтобы удобнее было бичевать свою подругу, Алексина спустилась рядом с ними на колени. Ее надувшая щеки, пышная задница содрогалась при каждом наносимом ударе в паре сантиметров от рта Мони.