Одиннадцать восьминогих
Шрифт:
И снова Ксанф
— Что ищет в развалинах школьный сторож? Почему он знает число «пи» и помнит наизусть названия каравелл Колумба? Не шпион ли он?.. Кто этот человек на самом деле?.. Конечно, не школьный сторож.
Николай Иванович откинулся в кресле и с шумом открыл ящик своего стола.
— Вот… — он со стуком высыпал на стол горсть черепков. — И вот… — на столе появились обломки обработанных камней. — Черепки и камни, тысячами покрывающие землю Корсонеса. Их собирает и приносит сюда Ксанф. И я, вместо того чтобы выбрасывать их в окно,
Я расскажу вам историю человека, по имени Ксаверий Антонович Фалинский. Человека, которого вы называете Ксанф.
Ксаверия Антоновича Фалинского я знаю шестьдесят лет. Мы выросли здесь, в Приморске. Это был тогда захудалый порт. Ксаверий рос в бедной семье. Его отец был жестянщик, из сына он мечтал сделать музыканта. Ксавка учился играть на скрипке. Каждый день в десять часов утра он брал футляр и отправлялся на урок. Он был тщедушный мальчик. Скрипка казалась ему, наверное, роялем. Он не любил музыку, он ненавидел свои уроки, он хотел играть с мальчишками в свайки и ловить на удочку морских собак. Со слезами он тащил свою скрипку по городу. И вот однажды он не явился на урок. Это было в тот день, когда в Приморск пришёл восставший броненосец «Потёмкин». Ксавка приволок свой чёрный футляр в порт. Целый день он просидел с нами на горячих, раскалённых солнцем цементных плитах. Он купался до синевы, углём рисовал на цементе стоящий на рейде броненосец. Когда солнце прошло зенит, я увидел, что он плачет. Я взвалил на плечо его скрипку, и мы пошли домой. Его отец был горячий человек. Он должен был убить Ксавку. Мы подошли к дому и остановились. Отец с учителем стояли посреди улицы. Отец что-то кричал и размахивал руками. Ксавка сел на мостовую. «Я не могу», — сказал он. В этот момент над нашими головами просвистел снаряд. Раздался взрыв, затем второй. Люди бросились врассыпную. Это «Потёмкин» открыл огонь по казачьим казармам…
Прошло пятнадцать лет. Прошли две революции и гражданская война. Мы с Ксаверием встретились снова. На этот раз в Петрограде. Я был уже на партийной работе, он приехал поступать в Академию художеств. Он всегда здорово рисовал. И вот в день экзамена Ксаверий, проходя мимо университета, увидел афишу — академик Тарле читал лекцию о Крымской войне. Он зашёл в аудиторию, прослушал лекцию и не явился на экзамен. Он поступил в университет. Он стал историком. Что вы знаете о первой письменности на Руси? Конечно, ничего. Так вот, Ксаверий начал с неё. Древнейшие памятники: Остромирово евангелие, надпись тмутараканского князя Глеба на камне, надпись Анны Ярославны, гнездовская надпись на черепке — и черепки умеют волновать мир… Я и сейчас помню его работы. Первые русские газеты… 2 января 1703 года петровская газета «Ведомости о военных и иных делах, достойных знания и памяти…» сообщала: «Из Персиды пишут. Индейский царь послал в дарах великому государю нашему слона… Из града Шемахи отпущен он в Астрахань сухим путём». Разве не прелесть! Слон — пешеход. Он шёл в Санкт-Питербурх в галошах, чтобы не сбить ноги. Это всё раскопал Ксанф. А ты спрашиваешь, откуда Ксанф знает названия каравелл Колумба! Да на его лекциях в Москве студенты набивались в аудиторию как селёдки. Они сидели на полу, на окнах. Смех в Академии! Только Ксаверий мог рассмешить, читая лекцию о древних одеждах. Это был блестящий историк. Всю жизнь он мечтал заняться раскопками Корсонеса…
Николай Иванович остановился.
— Почему же… — начал Пим и замолчал, Николай Иванович ответил не сразу.
— Ты пионер, Пим, ты должен знать. Было время, которое называют годами культа Сталина. В эти годы погибло много честных людей. Ксаверий был оклеветан и посажен в тюрьму. Из тюрьмы вышел тот человек, которого мы знаем сейчас. Школьный сторож… Он никогда не мог без работы. Иногда у него просыпается память. Он вспоминает даты, людей. Мне очень обидно и страшно — порой он не узнаёт даже меня…
В комнате было тихо-тихо. Зойкина тётка — Мария Степановна— пристально смотрела через очки на Пима. В окне, как обезумевшая, билась бабочка-голубянка. За окном сиренево дымились в вечернем воздухе развалины
— Кстати, Пётр, — сказал Николай Иванович, — от Зои снова пришло письмо.
— Да?
— Может быть, ей будет приятно…
— Не стоит. До свидания, Николай Иванович, — сказал Пим.
Нет!
Они шли молча. На обоих были светлые плащи с поднятыми воротниками. Фимка шёл чуть впереди. Хлыст — сзади.
Пройдя Симферопольскую, Фимка спросил:
— Кто будет бить?
— Ты.
— А ты?
Хлыст не ответил.
На троллейбусном кольце было пусто. Хлыст остался под навесом. Фимка пошёл к дому.
На звонок открыла мать Пима.
— Извините, — сказал Фимка, — сына вашего можно?
— Его нет дома. Он ушёл в музей. Фимка кивнул и пошёл вниз.
— Если хотите, можете подождать, он скоро придёт! — крикнула ему вдогонку мать.
В парадной Фимка прислонился к двери и стал ждать. За домом играли в футбол.
Подпрыгивая на камнях, из-за угла выкатился мяч. Послышался топот бегущих ног.
Кто-то положил Фимке руку на плечо. Перед ним стоял Сергей.
— Ты чего здесь? — спросил он.
Фимка снял руку с плеча и ничего не ответил.
— Кого ждёшь?
— Не тебя.
— Тогда катись отсюда!
Фимка вырвался из крепких рук Сергея и рысцой побежал к остановке.
Со стороны города на шоссе показался троллейбус. Сергей догнал Фимку.
— Ты не вздумай, — тихо сказал он. — За него я из тебя компот сделаю!
Они дошли до остановки, и в ту же минуту из-за столба вышел Хлыст.
— А, Серёжа! — медленно протянул он.
— Прогнал! — показал подбородком на Сергея Фимка.
— Значит, против друзей пошёл? — ласково сказал Хлыст и стал боком подходить к Сергею.
В том, как он шёл, было что-то недоброе. Правую руку Хлыст держал в кармане.
— Сволочь ты, — медленно сказал Сергей и сделал шаг назад.
Хлыст обернулся, троллейбус был уже близко. Тогда Хлыст вырвал руку из кармана. Блеснул короткий складной нож.
Сергей охнул и медленно, сгибаясь, начал опускаться на землю» Он опускался, прижимая руку к груди. С руки капала кровь.
Хлыст и Фимка, прыгая через ямы, бросились наутёк.
Наперерез им, доставая из кобуры пистолет, уже бежал Эдик. Он всегда появлялся, когда его никто не ждал… Он выстрелил в воздух раз, второй…
Часть третья
Зойка, Ксанф
Осень
В сентябре спадала жара.
Море было спокойное, без волн. Толпы курортников разгуливали по бульвару. Автобусы с табличками «Экскурсионный», «Ялта» и «Феодосия» шныряли по городу. На Исторической горке отставные военные показывали туристам места боёв. Около памятника Пирогову туристы фотографировались.
Осенью и не пахло.
И потом, первое сентября — это ещё не осень.
Первое сентября
Первый раз в жизни Пим пришёл в школу раньше всех.
Он сидел на парте и ждал.
На улице готовились к встрече малышей-Военный оркестр пробовал трубы: «Бу! Бу! Бу!»
— Мамаши, мамаши, в сторонку! — кричала Зинаида Фёдоровна. — Отсюда будет снимать фотограф!
В класс заглянул Пеца.
— Ваши — где раньше был девятый «бэ», — сказал Пим, Пеца исчез.
Дверь распахнулась, и в класс влетели братья Руденко.
— Здорово, Пим! — закричал Костя. — А мы гроссмейстера видели!