Одиночество мужчин

Рублева Юлия

Из трубки несся нежный девичий голосок. Спустя минуту лицо его исказилось.

– Как улетела? – заговорил он взволнованно. – Куда, с кем ты улетела? А, с Дашенькой… ну ладно. Нет, я к тебе туда не смогу. Нет, ты же знаешь, выходные, я на даче… да, с семьей. Девочка моя, ну что ты, – он покосился на меня, – ну не злись, я же тебе обещал… Целую… позвоню. – Он нажал на отбой и вытер лоб. – Продолжайте, – сказал он и повернулся ко мне в своем кресле.

– Позвольте спросить, – сказал я, – дело в том, что я слышал разговор. Это ваша… э… любовница?

– Почему вы интересуетесь? – спросил он.

– Я хочу жениться… вернее, наоборот, не хочу, ну то есть… я хочу соблюдать верность жене и все такое.

– Той жене, которую выберет мама? – спросил он.

– Какая разница, – у меня наконец-то лопнуло терпение. – Как вы можете тут сидеть, в этом… – я обвел рукой кабинет, – в этом… где про семью и брак… И при этом врать жене? Вы же психолог.

Он молча смотрел на меня и чуть-чуть улыбался. Меня несло. За прошедшую неделю я наелся этих ненормальных психологов, которые танцуют, трахаются, поют мантры, складывают руки в позу лотоса, рыдают, но этот-то… мужик! Он-то хоть должен быть… ну, настоящим психологом! А он еще рыбачит, небось в кирзовых сапогах, и водку пьет, и матом ругается! Профессор!

Я швырнул деньги на стол и выскочил из кабинета. Твою мать, разве настоящий психолог не должен быть образцом семейного человека, морали, быстрого решения всех проблем, целомудрия, верности, мудрости, в конце концов?

Мудра терпения, вдруг вспомнилось мне, и пальцы сами собой в кармане злобно сложились в фигу. «Хрен вам», – подумал я.

Сбросил звонок от Катьки, стер эсэмэску от Вики и позвонил маме.

Внимание. Рассказ является художественным вымыслом. На самом деле психологи не принимают клиентов в балетных пачках, не поют мантры, не рыдают и не разговаривают по телефону во время приема. Психологи также не предсказывают клиентам с помощью кружочков и схем их будущее, не перечеркивают кружочки с надписью «мама», не пишут книгу во время приема, и я не знаю ни одного психолога, на потолке которого были бы прибиты часы.

В Москве также не существует Института психологии и семьи. Оставшаяся часть рассказа может быть слегка приближена к реальности, а может и не быть, в том случае, если я вам тут все наврала.

Путешествия в одиночку

Египет

1

Единственный американец во всей немногочисленной группе пассажиров сел в самолете рядом со мной. Он написал на бумажке: «сок помидор», положил ее на столик и закрыл глаза.

Когда

самолет провалился в воздушную яму, я схватила его за рукав.

В этот раз я почему-то очень боялась лететь, вернее, не долететь. Американец открыл глаза, я сказала «Sorry!», и он с акцентом спросил, кивнув на бумажку: «Правильно писал?» Я сказала, что по-русски нужно говорить «томатный сок», он повторил стюардессе. Мы познакомились. Он был ровесник моего младшего брата, его звали Джейсон. Только что женился на русской девушке Лене. Папа Лены – капитан подводной лодки, из Мурманска. Сам Джейсон из Детройта, штат Мичиган. Детройт у меня прочно ассоциировался с романом Хейли «Колёса», брачным предложением, которое я отвергла, и последовавшим за ним отчаянным и густо эротическим письмом отвергнутого, на которое я не ответила.

Так вот, Джейсон и Лена совершали свадебное путешествие. Три месяца в России, три месяца в Европе, три месяца на Востоке – Индия, Китай и еще три – на всяких райских островах. Сейчас они в Москве, я могу им звонить, если что. Джейсон заботливо написал мне номер телефона и электронный адрес. Встречает ли меня кто-нибудь в Москве? Нет. Не встречает. Он озаботился тем, что я не успею доехать на метро до нужной станции – уже ночь, и меня посредине пути из метро выгонят. Мы говорили на миксе русского и английского. Иногда Джейсон доставал электронный переводчик, но чаще всего просил написать слово на бумажке по-русски. Он знал слово «опоздать», но не знал слово «успеть». Весь полет мы писали в его блокнотике.

Мы долетели, сошли с самолета, сели в длинный желтый автобус, который медленно потащился в сторону метро «Речной вокзал». Джейсон говорил мне: «Давай такси! Платить мой босс! Ты опаздывать!» Метро закрывалось через полтора часа, за час я должна была доехать на другой конец Москвы и попасть в Домодедово. На такси я не соглашалась по необъяснимой причине – я видела, что Джейсона действительно беспокоит, успею ли я доехать на метро, но я уперлась. Он был похож на моего братишку, и мне было странно, что он меня опекает. Мы проехали несколько остановок от Шереметьева. Автобус тащился еле-еле и был битком набит. Джейсон внезапно полез куда-то в левый нагрудный карман, болезненно сморщился и застонал: «Больше не могу! Такси!»

Мы выскочили из автобуса как ошпаренные – я решила, что он не выдержал духоты. Джейсон засмеялся, и мы сели в маршрутку. На такси я не решилась! До сих пор не понимаю, почему.

На метро мы успели. Как раз оставался час до закрытия. В вагоне Джейсон сел рядышком со мной и сидел довольно тихо. Он выучил слово «успеть» и приговаривал: «Джулия, ты успела!» Напротив сели двое пьяных мужиков. Мне было страшно – они рассматривали и меня, и Джейсона, и гоготали, и я уже думала, как буду с ними драться, если они пристанут. Джейсон мне казался все-таки очень маленьким, к тому же он был как бы у меня в гостях.

В вагон зашла парочка совершенно невообразимых панков: он и она. У него были цепочки от брови к носу и нормальный зеленый гребень. На ее фоне он выглядел обыкновенным. У девицы были черные волосы до плеч и наголо выбритая розовая макушка. Посредине макушки пролегала неглубокая борозда, похожая на разделительную линию между двумя полушариями мозга.

И тут Джейсон громко и очень чисто сказал по-русски на весь полупустой вагон: «Смотри! Голова – как жопа!» Вагон рухнул. Смеялись все. Пьяные напротив утирали слезы и влюбленно смотрели на Джейсона. Девица вытащила зеркальце и меланхолично рассматривала ввернутый в язык отчетливый блестящий шуруп.

Несчастный провинциальный Джейсон из своего деревенского Мичигана! Он набрал в электронном словаре слово «жопа», потому что я сказала, что это неприличное слово, но словарь выдал белиберду. Мы ввели «попа», и он откликнулся ass. Джейсон был страшно доволен. На прощание он подарил мне огромный полиэтиленовый мешок, в котором вез костюм на вешалке: «Чтобы ты могла в Домодедове спать на полу». Я отнекивалась, но мешок, напугавшись, взяла. И Джейсон сошел на какой-то станции и поехал к своей Лене, а я без приключений добралась до Домодедова. Было полвторого ночи, рейс на Хургаду улетал через восемь часов.

2

Я шлялась по Домодедову и наслаждалась ночью. У меня не было багажа – всего одна небольшая сумка. Я немедленно купила себе Устинову – две новые книжки, поставила сумку на тележку и время от времени выкатывала ее на улицу – покурить. Курила, сидела на тележке, читала, пила горячий кофе из автомата и чувствовала себя счастливой. К утру одна книжка кончилась. В восемь утра я забрала свои документы у представителя фирмы и стала ждать регистрацию на рейс.

И проспала ее, эту чертову регистрацию! Заснув незаметно, я вскочила как ошпаренная с кресла и заметалась. Регистрация закончилась пять минут назад, только что, мы сожалеем, идите вон туда, там как раз стойка для опоздавших пассажиров. Я в ужасе понеслась со своей тележкой «вон туда». Я представляла, как я с позором возвращаюсь в Уфу, потому что проспала рейс. Или как живу в Домодедове все две недели. Вежливый мальчик за стойкой потребовал триста рублей и заставил расписаться, что я не претендую в самолете на горячее питание. Я не претендовала! Только возьмите меня в самолет.

На билете мне написали гадкое слово «подсадка», и из полноценного пассажира я превратилась в приживалку на птичьих правах. Все это продолжалось недолго, я уселась на свое место и постаралась стереть с лица выражение ужаса. Питанием в полете меня тоже не обделили, и я благополучно пролила на новые белые джинсы яблочный сок.

3

Словно попадаешь в горячую духовку! Солнце жарит, вокруг пустыня. Я сразу поняла, что приехала туда, куда мне надо. Так много солнца! В прохладном автобусе меня довезли до «Белла Висты», там, в безлюдном вестибюле, меня встретил рафинированный гид Самир, «можно Саша», все мне рассказал и объяснил. Без него, Саши, мне лучше ничего не покупать – обманут. В машину к незнакомым дядькам не садиться – увезут. Если в тихом переулке меня пригласят пить каркадэ – такой крупный парень с такой крупной золотой цепью, – не соглашаться. «Страшно!» – пугал Саша, вытаращив глаза. Звонить ему в любое время суток!

Номер был дурацкий. На втором этаже. Вместо балкона – странный пятачок, на котором с трудом умещалось два стула и больше ничего. Он выходил на некое помещение, которое гудело. Потом я узнала, что это была кухня. Часов в шесть утра оттуда неслись звуки – будто наземь швыряют огромные чугунные котлы. Но это потом. А пока я пошла проведать море.

Теперь это моя любовь на всю жизнь, Красное море.

Такой ласковой и красивой воды я в жизни не видела. Не стихия – домашнее существо. В первый вечер я не выходила на сушу. Выходить было выше моих сил. У меня не было сил ни с кем разговаривать, хотя меня то и дело обплывали мужчины и на разных языках пытались знакомиться. Но я для всех была глухонемой иностранкой из неизвестной страны, улыбалась и молчала. Я радовалась, что приехала одна.

Я завтракала в десять и сразу шла на пляж. На пляже я молчала, спала до обеда, пила чистую прохладную воду из бутылки, купалась, купалась. Море было цвета морской волны, и мне было смешно от этого сравнения. Больше сравнивать было не с чем. Сгорев в первый же день, я укрывалась в тени зонтика огромным полотенцем, дремала, снова шла в воду. Мне нечего было читать и удавалось ни о чем не думать. После пляжа я шла в номер и снова спала там под кондиционером до ужина. Я отсыпалась – за целый тяжелый сумасшедший год. На ужин я шла бодро, потом немного бродила по городу, просто – рассматривая. Впервые в жизни я была так необщительна и молчалива. Это было очень удобно. Пока у меня не было сил. Вслед мне кричали: «Итальяно? Френч?» Никто не принимал меня за русскую.

4

Однажды утром я проснулась от грохота. За окном швыряли чугунные котлы и орали. Было шесть утра. Применив все известные мне способы расслабления (вдыхать коротко, выдыхать длинно и прочее бесполезное), я еле пролежала до завтрака. На завтрак я наелась сладких булочек и помидоров и впервые вступила в разговор на русском с пожилой краснокожей парой.

После чего вместо пляжа пошла на ресепшн. Оба портье за стойкой не говорили по-русски ни слова. Тогда я стала спрашивать на английском: почему у меня в номере нет таблички «не беспокоить»? Вчера, когда я спала, ко мне вломился бой пополнять мой и без того полный бар! Почему у меня в номере нет больших полотенец и вода слишком горячая, а холодной почти нет? Почему на ужин выстраивается громадная очередь? Почему у меня в номере так шумно?

Портье спрятались за стойку. Я требовала менеджера. Не далее как вчера вечером, когда я возвращалась с прогулки, ко мне привязался в холле господин, представившись владельцем «Белла Висты»! Где он, я хочу его видеть сейчас! Я хочу сменить номер, немедленно. Где мой чертов гид?

Это был четвертый день моего пребывания в Египте. Я очнулась и всего захотела сразу: комфорта, тишины, кофе, громадного арбуза, новых ресторанчиков, чего-нибудь купить и поездку на острова. До гида не дозвонились (до него так и не дозвонились ни разу за все время). Прибежал дядька в очках и на хорошем английском пообещал, что номер сменят немедленно. Повели смотреть новый номер. К груди я прижимала табличку «не беспокоить». Новый номер был роскошный – напротив бассейна, на первом этаже, с прилегающей к нему террасой. Я сразу же про себя решила входить и выходить через балкон, так быстрее, а красть у меня нечего. Деньги и документы все время хитроумно лежали в потолке.

5

Вечером я послала красивого мальчика по имени Ахмет за телефонной карточкой и арбузом. Он покорно принес мне громадный арбуз и отказался от чаевых. Это было странно: он все время торчал в холле «Белла Висты», и я не сомневалась, что он мальчик на побегушках. Оказалось, он владелец ювелирной лавки при отеле. Ахмет был самым приятным парнем из всех, мною замеченных. Он не говорил мне коровьим голосом: «Короллива!», не чмокал и не свистел, и даже не предлагал мне купить у него сережки.

Однажды я возвращалась из супермаркета, он стоял возле входа, молча взял меня за руку и потащил в свою темную прохладную лавку. Там он зашипел: «Ты что, Джулия, с ума сошла, это надо спрятать!» И переложил колу, апельсиновый джем и питьевой йогурт из пакета в мою полотняную сумку. Он хорошо говорил по-русски, рассказал мне про все окрестные рестораны, обругал за купленный папирус (ненавижу папирусы, не знаю, почему купила!) и был единственным, с кем мне хотелось попрощаться при отъезде.

Я повытаскивала из мини-бара все бутылки и всунула туда теплый арбуз. Через сутки он остыл, я принесла из ресторана нож и огромную тарелку и начала его есть. Он был ослепительно красный. Ослепительно сладкий. Прохладный. Я не могла оторваться. Потом лежала часа два, еле дыша и бессмысленно глядя в потолок. От арбуза осталась четвертушка, и я старалась не вспоминать, сколько он весил.

6

Чужой гид Мустафа, подслушав мои вопли на тему «Почему?!..» на ресепшн, подошел ко мне, когда я шла через отель на улицу. Он объяснил, что мой гид – плохой гид, что вот он, Мустафа, все время находится здесь, чтобы решать проблемы своих туристов. Мы присели на диванчик. Я жалела, что не взяла диктофон. Мустафа блистал остроумием.

– Лула! – вскрикивал Мустафа. – Разве твои проблемы – это проблемы?! Вот у моих туристов – проблемы! Они мне звонят ночью, в три часа… – Он подносил растопыренные пальцы к уху и говорил в воображаемую трубку гундосым озабоченным голосом: «Мустафа, У НАС ПРОБЛЕМЫ!» – «Что такое?» – испуганно спрашивал он в «трубку». И снова гундосил: «Мустафа, у нас КОМАРЫ!» – «Но как же, я же не могу прийти и брызгать ваших комаров!» – Тут он приглашающе смотрел на меня, и мы смеялись.

– А ты, Лула, говоришь, – плохой номер! Или вот, звонят в шесть утра! – И он опять подносил «трубку» к уху и говорил в нее: – «Мустафа, мы купаемся, а море… грязное!» – и с комичным отчаянием: – «Ну что же, я не могу прийти и стирать ваше море!» – Потом доверительно зашептал: – Лула, я им сказал – идите к нашему Мубараку, пускай он стирает море, это его море!

– Я не араб, я египтянин! – еще говорил Мустафа с пафосом. И объяснял, видя мое изумление: – Арабы пришли в Египет, когда Египет уже был крещен и сюда с Синайских гор уже приходил Христос. У нас была коптская церковь. Теперь – ислам. А я – христианин! – О Христе Мустафа говорил как об историческом, а не о религиозном факте. – Мой дед был генерал египетской армии. Он говорил: «Мустафа, всегда дружи с русскими, они подарили нам оружие!» Поэтому я женился на русской. Потом развелся, и она уехала. Египтянки? Ты знаешь, Лула, никто уже не женится на египтянках! Они скучные! И, – понизив голос до шепота, – не темпераментные!

7

Мне запомнилась одна ночь. Я проснулась часа в четыре и вышла на терраску, прихватив из холодильника бутылочку с соком манго. На улице не было ни души, стояла тишина и было слышно море. Я сидела на терраске и курила. В небе висела луна, похожая на аппетитный оранжевый ломоть сыра. Оранжевым теплым светом светились шары вдоль аллеи. Было темно, тепло и так хорошо, что я помечтала о собственном доме на берегу моря. Когда-нибудь, в моей условной старости, когда Машка будет взрослая, красивая и замужняя. В этих мечтах навязчиво виднелся ноутбук на деревянном столе под каким-то раскидистым деревом. Видимо, мне всю жизнь будет хорошо возле экрана компьютера. Я надеялась только, что я напишу к тому времени чего-нибудь стоящее. Например, учебник по рекламе.

По вечерам я продолжала гулять по Хургаде. Я упорно не переходила на русский с продавцами, предпочитая использовать свой маленький английский. Когда-то произношение мне ставила специальная тётенька, и я вполне прилично произносила небогатый запас слов. Я даже научилась шутить и сердиться по-английски. В одной лавочке толстый потный хозяин ходил за мной по пятам, дыша мне в затылок и пытаясь прислониться к моей спине. На его шептания я не отвечала. Я уже двинулась к выходу, когда он все-таки прислонился, и я сердито сказала: «Чёрт! Don’t touch me!» Тогда он наклонился и ядовито шепнул: «Руссо туристо облико морале!» Я выпрыгнула из лавочки, и мне стало смешно: кто его научил этой фразе?

Я всё время проходила мимо красивого розового «Ле Паши». Там на площади собирался какой-то фестиваль, ездили полицейские в белом на мотоциклах, машины с мигалками, устанавливали сцену, и вообще была веселая суматоха. Я купила лимонное мороженое и уселась на площади, лицом к улице, глазеть на прохожих.

8

Однажды, когда я возвращалась в отель, от группы парней, стоящей на обочине, отпочковался какой-то тип и увязался за мной. Он схватил меня за руку – я быстро ее отдернула – и проникновенно сказал:

– Я хочу говорить с тобой!

– А я не хочу! – сказала я.

– Почему? – спросил он.

Я даже засмеялась от неожиданности. Поди-ка объясни ему, почему я не хочу с ним говорить! Он тоже засмеялся. Я прибавила шагу, решив не подавать признаков жизни.

По дороге в отель эта сцена повторялась через каждые двадцать метров. Он выныривал из толпы, из-за стоящих машин, когда я уже думала, что я от него отвязалась. Я молчала, отвечала сердито и односложно, заходила в аптеки и магазины и пережидала там. Он появлялся и шептал: «Я хочу говорить с тобой!»

Я ужасно не люблю врать, что у меня есть муж, чтобы отвязаться от кого-то. Но тут я сама не справилась. Я придумала сердитого ревнивого мужа, который поджидал меня на крыльце. Я пригрозила этому надоеде, что «муж сразу бьет по лицу». Я даже топнула ногой. Тип отвязался. В отеле меня ждал детектив из серии «Я – вор», выклянченный на пляже, и я предвкушала, как сейчас попью крепкого свежего чаю с молоком и с джемом из сладких апельсинов у себя в номере и буду читать столько, сколько хочу, а завтра спать до обеда. До отъезда оставалось пять дней.

9

Я забрела на маленький базарчик. К нему вели несколько ступенек, на которых стояли горшки с кактусами. Мое сердце покорила лавка специй: я всё перенюхала, попробовала и растерла в пальцах.

Владельца лавки звали Мустафа. Мы говорили на английском и жестами. Потом пили каркадэ и кофе по-турецки. В конце концов перешли на русский. Просидели час. Потом перешли в лавку напротив, где продавались масла и эссенции. Я схожу с ума от хороших запахов, и там был кондиционер.

Владельца этой лавки звали снова Мустафа, имя нарицательное. Мустафы были очень любезны. Маленький, у которого масла, был очень интеллигентный и говорил только по-английски. Длинный, у которого специи, поспрашивал меня про мое семейное положение. Нет ли мужа? Развелась? Тогда, наверное, есть бойфренд? Какие простые вопросы. Нет, бойфренда нет, Мустафа. Тогда, может быть… Нет. Рекламу на русском? Рекламу напишу запросто. Это будет стоить пятьдесят долларов. Но могу взять специями и эссенциями. Они радостно закивали, и мы договорились вечером пойти в интернет-кафе.

В интернет-кафе я вслепую напечатала вполне приличную рекламку для лавки специй и даже придумала слоган: «Добавь вкуса в свою жизнь!» Мустафа притих и сидел рядом, смотря, как я терпеливо вспоминаю русские буквы на клавиатуре. Я проверила свой ящик, там было письмо от подруги из Баварии, и написала ей ответ. Я делала в этот вечер столько привычных жестов, что мне не верилось, что я на другом континенте.

Потом Мустафа тоже полез в почту, а я побродила по кафе. И увидела, как общаются в аськах и чатах с веб-камерами. Один грустно писал на английском: «Я хочу тебя поцеловать прямо сейчас». На его мониторе печальная девушка медленно подняла голову.

И еще один вечер я провела с Мустафой. Он взял с меня обещание, что я приду в субботу и мы пойдем выпьем кофе. И я начисто в субботу об этом забыла. Начисто! И не пошла. Пришла только перед отъездом. Мустафа очень злился. Чтобы его утешить, я пошла курить кальян. Мы выкурили два – с яблочным и клубничным вкусом. Он пялился на меня все время, а когда я грозно к нему поворачивалась, закрывал лицо руками. Он начал свою волынку: ведь у меня нет бойфренда? почему бы мне не пойти с ним на дискотеку? Потому что я вообще не хожу на дискотеки, мне там быстро становится скучно. Может быть, я его, Мустафы, боюсь? Он будет меня охранять, сказал он по-английски. Я его не боюсь. Тогда почему?.. Почему я, разговаривая с ним, все время рассматриваю людей на улице? Они что, мне больше интересны?.. Почему он говорит, и у него ощущение, что я куда-то уплываю и его не слушаю? Difficult women, crazy women, – говорил он мне.

Мне было скучно и жалко его. Знакомое ощущение. Дурацкое. Я испытывала к нему симпатию, он был хороший, но он мне не нравился! Я мягко сказала ему, что завтра улетаю, и что мне рано вставать, что было враньем. И ушла.

10

Сегодня у меня экскурсия на коралловые рифы. Я сторговала ее всего за десять баксов. Утром за мной заехал автобус, нас привезли на пляж и погрузили на корабль, предварительно раздав ласты и маски.

Мы шли полным ходом к первой стоянке, и я разговорилась с девушкой Лилей из Киева. Ее жутко укачивало, а меня не укачивало вовсе. Она призналась, что начало укачивать полгода назад, а ее выставочный бизнес связан с морем, и ей иногда приходится осматривать всякие корабли, и это просто катастрофа. Я ее спросила, не случилось ли чего полгода назад. Случилось, сказала она без подробностей. «У тебя ушла почва из-под ног?» – спросила я. Ее аж бросило в краску, и она принялась меня благодарить – «так вот почему, действительно, это можно именно так назвать», и я посоветовала ей хотя бы добровольно не лезть в воду, больше ходить пешком и босиком по травке, и, засыпая, представлять солнечную полянку, твердую, нагретую солнцем. Наше тело ведь никогда не врет и иногда отзывается самым буквальным образом на всякие проблемы. Я сразу начинаю кашлять и задыхаться по ночам, когда не могу изменить сложную для меня ситуацию или не могу сказать и сделать что-то для меня важное. Иногда у меня начинают болеть плечи, и это для меня значит – слишком много ответственности, больше, чем пока могу унести. А боли в пояснице всегда предшествует приступ сильной тревоги за свое будущее. Это изобрела не я – насмотрелась в отделении неврозов, когда проходила практику. Поэтому хорошо, если кто-то растирает спину и одновременно ласково и твердо говорит, что все будет хорошо…

А пока я сидела на яхте курила, на мне была огромная футболка и кепка. На стоянке все надели маски и спустились в воду. Море было ослепительно бирюзовым. Я тоже надела маску и прямо в футболке спустилась с корабля по лесенке. Волна сразу хлестнула меня в нос, в рот, я закашлялась, стала сдирать маску, и очередной волной мне смыло линзу из правого глаза. Мир сразу стал размытым и перекошенным, я болталась в волнах возле корабля, кашляла и ничего не соображала. И тут, как пишут в дамских романах, я вдруг очутилась в чьих-то крепких объятиях. Я не шучу. Меня подхватил какой-то страшный дядька лет шестидесяти, с черными редкими зубами. Он содрал с меня маску окончательно, прополоскал ее в воде, затянул потуже и снова надел на меня. При этом я сидела на нем и обнимала его, как родного, за шею. Он показал, что все просто – нужно набрать побольше воздуха и быстро опустить лицо в воду. И смотреть. При этом он взял меня за руку, и мы поплыли.

Я не могла ни соображать, ни думать, ни выбирать. В открытом море были волны. Я трусиха, плохо плаваю и боюсь воды. По невнятной команде этого страшного мужика я опускала лицо в воду и смотрела. Он крепко держал меня за руку. Внизу была красота! Я не очень хорошо, но все же видела разноцветных рыб. Кораллы мне показались неинтересными, об один из них я ободрала до крови коленку. Потом немного освоилась и уже самостоятельно ныряла и выныривала, и дух замирал вот от чего: внизу кораллы, толстые цветные рыбы, а по правую руку страшный бирюзовый обрыв, такой глубокий, что вода там светится, и очень хочется туда… Мы заплыли совсем уж далеко и увидели дайверов с видеокамерой далеко внизу под нами. У них был фонарик. Я в очередной раз влюбилась в Красное море. В следующей жизни с хорошим зрением я бы обязательно занялась дайвингом.

Мне казалось, что прошло минут пятнадцать, но уже прошел час, и мы поплыли к кораблю. Дядька пропустил меня вперед и на трапе заботливо снял с меня ласты. Я выяснила, что это не турист, как я думала, а инструктор Алед, и в его обязанности входит спасать потенциальных утопленниц типа меня.

На переходе ко второй стоянке ко мне подсел гид Моххамед и зашептал: «Джулия. Сейчас мы пойдем к островам. На острова высаживаться нельзя. Там туристы делают трах». Так он шептал всей группе, всем десяти женщинам и одному мужчине. Я дала ему свой старый «Зенит» и попросила открыть, чтобы сменить пленку. Открывали всей группой, нападали на «Зенит» с ножом, трясли его и ругались. Он неохотно открылся, пленка засветилась, и я вставила другую.

Следующую стоянку я пропустила, сидела на палубе в мокрой футболке, курила и пила колу. С одной тетенькой мы признались друг другу, что и так хорошо. На следующей снова был песчаный остров. Я немного поплавала самостоятельно и на чудесной песчаной косе набрала ракушек.

В какой-то момент по дороге домой я разговорилась с французом. Он был с тремя детьми. Его звали Паскаль, он парижанин. Старший сын у него от первой жены. Она с Мадагаскара. Вторая – с острова Магриб. От нее мальчик и младшая Жюли. Меня тоже зовут Жюли? Это прекрасно. Он оператор, ездит по всему свету, очень любит экзотических женщин. Нет, француженки его не привлекают. Я журналистка? О, очень хорошо. Неужели я из России? У меня хороший английский. Практически британский английский (в этом месте я чуть не лопнула от гордости). А он думал, что я итальянка, когда наблюдал за мной. Он наблюдал за мной, когда я спала в общей каюте. Я тут самая красивая. (Я покосилась на видавшую виды футболку, которую не снимала, в воде всегда в косынке, все время в кепке и в темных очках – что он мог «видеть»?)

У меня был маленький словарный запас. У него такой акцент, что я просила его говорить по слогам. Половину слов он говорил по-французски. Ему было лет пятьдесят, и он был довольно симпатичный. Дети крутились рядом, Жюли мне улыбалась, и я машинально взяла из рук его младшего сына темные очки и водрузила себе на лоб, рядом со своими. Мне было жутко интересно, справлюсь ли я поговорить вот на эту и вот на эту тему, и я кидалась в разговор, как в воду, помогая себе жестами. Описывая пирамиды, я заметалась в поисках английского аналога русскому «грандиозный» и сказала: «Grande!» «Это по-итальянски», – заметил Паскаль. Не хочу ли я с ним поужинать? В принципе я хотела, но знала, что он захочет пойти со мной в номер, чтобы «делать трах». И ужинать отказалась. Я уже давно, с осени, не испытывала мерзкого чувства, когда после секса чужого мужчину даже не хочется поцеловать. И испытывать не собиралась. Он еще раз уточнил, одна ли я приехала? Я подтвердила, что да, одна, и что, sorry, Паскаль, ужинать я не могу, sorry. Он покорился и, прощаясь на берегу, все-таки ухитрился меня быстро чмокнуть в губы. И я пошла сдавать ласты, бормоча: «Я не буду твоей никогда!» Мне было смешно.

11

В этот же день вечером я поехала на Саккалу покупать линзы. В отеле мне объяснили, что оптика находится там. Я почти не видела одним глазом, и, наверное, у меня был совсем беспомощный вид, потому что на мой вопрос про офтальмолога собралась небольшая толпа прохожих. Мусорщик в синем комбинезоне, прохожий в белой рубашке, два больших мужика вышли из кафе, и присоединился один старичок, куривший кальян на ступеньках своей лавки. Они громко орали и махали руками. Я стояла тихо. Потом все чего-то решили и ушли, и прохожий в белой рубашке оказался моим сопровождающим. Он вручил кому-то пакет, который до этого нес в руках, и мы пошли вниз по улице.

Это был парикмахер Абдул. Мы ходили туда-сюда, везде спрашивали про доктора и линзы, потом сели в маршрутку и куда-то поехали. У него был микроскопический английский. Я старалась молчать и была ему благодарна, что он со мной возится. В оптике линзы нужно было ждать два часа и они стоили в пять раз дороже, чем в России. Мы потащились обратно на Саккалу в цирюльню к Абдулу. Не хочу ли я массаж лица? Косметический? А еще он мог бы меня подстричь. Бесплатно. Я не хотела. Он угостил меня ледяным каркадэ. Я так мрачно молчала, что он начал суетиться. А меня удручало то, что я напрягаю чужого человека, и я думала, не сделать ли мне операцию на глаза, и что будет, когда я состарюсь и совсем перестану видеть, и не сядет ли у меня окончательно зрение к сорока годам, и кому я нужна слепая, и много чего другого. Я зависела от линз по всем статьям.

А Абдул окончательно напугался и убежал в глубь свого салона. Потом вернулся и протянул мне коробочку. Я открыла – заиграла музыка. На коробочке были два сердечка, пронзенные стрелой. «Подарок», – сказал Абдул. Не хочу ли я выйти за него замуж? Я переспросила. Он повторил и погладил меня по плечу. В Хургаде у него бизнес, и дядя у него кто-то, и он может нормально обеспечить семью. Я вскочила и сказала: «Абдул, наверное, линзы уже привезли, мне нужны линзы». И мы поехали в оптику, и я торговалась как сумасшедшая, хотя готова была купить их за любые деньги. Наконец я надела мои хорошие, любимые линзы и вновь обрела независимость.

Я готова была целовать коробочку от линз. И, выйдя из оптики, я села в маршрутку и поехала к себе в отель, бесцеремонно бросив Абдула.

Перед отелем я купила в супермаркете воду и пошла к себе. На улице меня остановил очень интеллигентный дядечка, спросив о чем-то невинном. И понеслось!.. Он одинок и разведен, сегодня начало фестиваля. Не хочу ли я?.. Он инструктор по дайвингу, не хочу ли я?.. Я затрясла головой и побежала к отелю.

Вечером мне было плохо. На корабле меня не укачивало, а тут комната зашаталась и поплыла, и я не могла ее остановить. Я лежала на кровати, закрыв глаза, и чужие мужчины тянули ко мне руки, и инструктор Алед, скаля черные зубы, приговаривал «песок, песок», пытаясь залезть под футболку.