Одиночка — Джек
Шрифт:
Но сначала надо позаботиться о том, чтобы сменить повязку. И сделал это доктор с таким мастерством, с такой быстротой и осторожностью, что Эстер Гранж, стоявшая рядом и ревниво следившая за каждым его движением, — поскольку она не доверяла этому целителю, — не могла не восхититься и шепотом выразила одобрение. Доктор Майерс оказался намного искуснее доктора Гудриха.
Когда наложили новую повязку, на губах больного появилась слабая улыбка.
— Кажется, с вашей помощью я пойду на поправку, — тихо сказал он и вновь закрыл глаза.
— Вы
Она очень переменилась по сравнению с тем, какой он знал ее раньше. Румянец пропал, лицо осунулось, и под глазами от бессонных ночей залегли тени. Люди говорили, что она ни днем ни ночью не отлучалась от постели больного больше чем на полминуты.
Доктор Майерс уже держал в руке стакан с водой, в который, не таясь, капнул две капельки бесцветной жидкости.
— Это вы дадите ему, чтоб он хорошо спал, — сказал он.
— Я должна сейчас это дать?
— Да. Или немного позже. Когда он будет засыпать.
— Я дам прямо сейчас.
Она подошла к кровати и нежной рукой приподняла голову больного.
— Тут совсем немного, Дэвид. Ты сможешь проглотить это? Ты готов?
— Да.
— Не совсем, — послышался голос рядом. Доктор и девушка резко обернулись и увидели в дверном проеме того, кто так пугал всех в округе и за кем так усердно охотились люди Шодресса. Это был Одиночка Джек собственной персоной.
Глава 27
ЧТО НАПИСАЛ ДОКТОР
Доктор Майерс сделал то, что на его месте, наверное, сделал бы самый храбрый и самый упрямый житель Джовилла при подобных обстоятельствах. Он поднял руки над головой и прижался спиной к стене.
— О! — простонал он. — Неужели вы пришли за мной?
— Вовсе нет, — ответил Одиночка Джек. — Но мне довелось краем уха слышать о том, как ухаживают за ранеными. Это питье — полагаю, бромид, чтобы успокоить нервы Дэвида Эпперли?
Доктор не издал ни звука.
— Принесите, пожалуйста, перо, чернила и бумагу, — сказал Одиночка Джек.
Девушка молча поспешно повиновалась.
— Возьмите перо, Майерс, и начинайте писать. Шодресс предложил вам за это деньги, не так ли?
Майерс облизал побелевшие пересохшие губы и посмотрел на Димза тупо и непонимающе.
— Я знаю, что главная вина лежит на Шодрессе, — сказал Одиночка Джек. — У вас есть шанс переложить свой позор на настоящего виновника. Вы поняли, о чем я говорю, Майерс?
Майерс продолжал дико таращиться на юношу. Потом он схватил перо.
— Мне бы и в голову не пришло сотворить такое! — почти выкрикнул он. — Этот убийца, дьявол, заставил меня! Он заставил меня!
— Ну конечно, это он заставил, — чуть мягче сказал Одиночка Джек. — Что бы выиграли вы, отравив Дэвида Эпперли? Но давайте, опишите по порядку все детали, и начните с платы, которую он вам обещал.
Доктор Майерс ударил себя кулаком по лбу.
— На самом деле — ни единого пени! Он только собирался выгнать из города Гудриха, чтоб мне могла достаться его практика! Вот и все, что он собирался сделать! Но за это…
Он в отчаянии всплеснул руками.
— Пишите, — спокойно сказал Одиночка Джек. — Это как раз то, что нам нужно.
И доктор принялся писать, сначала медленно, с остановками, но потом набирая скорость, точно в процессе работы понемногу разогревался. Наконец его страстный темперамент окончательно взял верх и он разразился потоком слов, детально описывая все, что произошло между ним и Александром Шодрессом, — все, что касалось условий устранения мистера Эпперли из этой юдоли скорбей.
Казалось, достопочтенному доктору и в голову не могло прийти, что в этой исповеди есть нечто унизительное и позорное. Он вошел в раж, сочиняя всю эпистолу. И если чем-то и был озабочен, так это только тем, как бы поудачнее выставить негодяя Шодресса, объявив его корнем всех зол. И страница за страницей так и летели из-под его энергичного, скрипящего пера, а Одиночка Джек и девушка читали их следом за ним.
Они обнаружили там достаточно компромата на хозяина здешних мест и время от времени поднимали глаза, переглядываясь, — глаза девушки вспыхивали то от пламенного негодования, то от леденящего сердце ужаса, а глаза Одиночки Джека неизменно оставались непроницаемо темными и глубокими.
А доктор тем временем с таким рвением отдавался своей исповеди, что заостренный кончик пера дважды ломался под нажимом его энергичной и размашистой руки и дважды его пришлось затачивать, прежде чем доктор смог продолжить писать.
Одиночка Джек, достав из кармана фляжку, плеснул в стакан бренди и пододвинул к руке доктора; тот, не прекращая строчить, с удовольствием прикладывался к крепкому напитку. Сейчас он не был доктором — в нем проснулся литературный дар. Слезы жалости к себе показались на его глазах, когда он описывал методы, какими Александр Шодресс обольщал его, предлагая принять участие в столь мерзостном деле.
Когда наконец работа была завершена, доктор Майерс внезапно с облегчением откинулся в кресле и отодвинул от себя бумагу и перо, будто он только что закончил обильную и сытную трапезу.
— С этим покончено… и с Шодрессом тоже! — объявил он.
— Да, — согласился Одиночка Джек, — если мы только сумеем привлечь его за это к ответу. Но вы вряд ли захотите остаться здесь и свидетельствовать против него. Мы предъявим только вашу исповедь. Между прочим, Эстер, вы тоже можете поставить свою подпись как свидетель.
— Почему я не могу остаться здесь? Да я не пропущу этот процесс и за миллион долларов! — вспыхнул Майерс.
— Вы это серьезно? — Одиночка Джек ухмыльнулся. — Однако, если вы останетесь в этом городе, можете быть уверены, что Шодресс быстро с вами разделается.