ОДИНОЧКА: НЕСЛОМЛЕННЫЙ
Шрифт:
В первые же минуты обстрела отдалённую 12 заставу накрыли тяжёлые снаряды; они падали беспорядочно, высоко вздымая огненные земляные фонтаны, безжалостно выкорчёвывая столетние дубы и вязы, корёжа и ставя на попа толстые брёвна хозяйственных построек. Был разворочен коровник и убиты находившиеся в стойле бурёнки, обрушился от взрыва угол свинарника и перепуганные насмерть поросята с визгом разбежались по всему лесу. С жутким стоном ржали в конюшне взбесившиеся кони, с диким топотом метались в замкнутом пространстве, потому что не нашлось ни одного человека, который догадался бы их перевести в более безопасное место. Да и времени на то, чтобы заниматься с лошадьми не было, так как в эту
– Последнее дело, ждать и догонять, – взволнованно произнёс с заметной хрипотцой первый номер пулемётного расчёта рядовой Ярыгин, пристально вглядываясь в прорезь станкового пулемёта «Максим». Ему предстоял первый в его жизни бой и пограничник продолжал всё так же крепко сжимать потными ладонями рукоятки, боясь отнять руки, чтобы при появлении фашистов вовремя успеть нажать на гашетку. – Так можно и умом свихнуться.
Второй номер рядовой Петька Одинаров, который ежеминутно с нетерпением высовывался из-за бруствера, с удивлением покосился на него, мимоходом скользнул взглядом по значку ворошиловского стрелка на гимнастёрке, но промолчал. Над бруствером торчали только округлый верх его зелёной новой каски, да прикрытые её тенью карие глаза. Для Одинарова предстоящий бой тоже был первый, и он переживал не меньше: безостановочно облизывал кончиком языка сухие губы и время от времени тылом смуглой ладони наспех вытирал мокрую капельку под носом, выступившую от величайшего волнения.
– Без моей команды не стрелять, – звенящим от напряжения голосом предупредил затаившихся пограничников лейтенант Тюрякин. – Боеприпасы не расходовать, бить только наверняка. Патроны надо беречь… чтобы хватило до прихода регулярной армии.
Он знал, о чём говорил. Боезапас заставы составлял: патронов калибра 7,62 – по 200 штук на каждую из 37 пятизарядных винтовок образца 1891/30 годов и по 1600 штук на каждый ручной пулемёт Дегтярёва, коих было всего три штуки, 2400 патронов на станковый пулемёт «Максим». Ручных гранат РГД приходилось по 4 штуки на каждого пограничника и всего лишь 10 противотанковых гранат на всю заставу. Правда, по решению начальника пограничного отряда майора Козина в связи с угрожающей обстановкой, количество патронов было увеличено в полтора раза. Только вряд ли и этого запаса хватит больше чем на день-два самоотверженной обороны, если наступательные действия противника примут ожесточённый кровопролитный характер.
Из леса выбежали рядовые Блудов и Ерохин, отправленные два часа назад в разведку. Держа в одной руке винтовку, другой отчаянно размахивая, как будто для того, чтобы придать себе большей скорости, они огромными прыжками мчались к окопам, сшибая ногами метёлки пырея. Высокая, мокрая от обильной росы трава хлестала их по влажным голенищам. Одновременно с тревогой и внутренним облегчением, что разведчики наконец-то вернулись, Тюрякин с нетерпением наблюдал за их приближением. Перед самым бруствером, запнувшись носком сапога за свежую земляную насыпь, бежавший впереди Блудов, упал на колени. Но он так торопился, что не стал утруждать себя тем, чтобы сразу подняться, а просто сполз в окоп головой вперёд, сноровисто работая локтями.
Подавшись ему навстречу, лейтенант Тюрякин коротко выдохнул:
– Ну?
– Немцы там, – забормотал запыхавшийся Блудов, поспешно поднялся на ноги, указал вытянутой рукой на уходившую в лес просёлочную дорогу. – На бронетранспортёрах. А ещё мотоциклисты.
– Слышите, товарищ лейтенант? – быстро спросил Ерохин, спрыгнув следом за товарищем в окоп, и мотнул головой в сторону
Метнув в указанном направлении тревожный взгляд, Тюрякин зычным голосом оповестил:
– Пригото-о-овиться!
Пограничники как-то сразу подобрались; без суеты, скупыми и деловитыми движениями разместили гранаты в земляной нише окопа, цинки с патронами, удобнее поправили каски и, навалившись грудью на бруствер, выжидательно замерли, цепко вглядываясь в заросшую муравой дорогу и дальнюю кромку леса, откуда с минуту на минуту должны были появиться немцы. Судя по их обветренным сосредоточенным лицам, которые в минуту опасности стали чрезмерно суровыми и неприступными, страху ни у кого не было. По крайней мере, внешне это никак на пограничниках не проявлялось.
Наступила тягостная тишина, которая всегда бывает перед бурей, нарушаемая лишь мирным жужжанием пчёл да беспечным стрёкотом кузнечиков в траве. Бабочка крапивница, обманутая этой тишиной и неподвижно замершим молодым пограничником украинцем Тарасом Козак, без опасения села на кончик его носа, очень похожего на бараболю средних размеров. Парень невольно свёл голубые зрачки к носу, и уголки его твёрдо сжатых губ тронула слабая улыбка.
– Дурашка, – почти беззвучно прошептал он, и бабочка, очевидно напуганная шевелением его по-юношески припухлых губ, торопливо улетела. Она ещё долго порхала над лесными душистыми цветами, пока не поднялась высоко вверх и не пропала из виду, как будто растворилась в тёплом, напитанном солнечным светом воздухе.
В лесу уже отчётливо послышался звук работающих моторов, который по мере приближения неимоверно усиливался, отражаясь раскатистым эхом от деревьев. Вскоре показался немецкий авангард, состоявший из десятка мотоциклов с пулемётами на люльках, и сразу же звонкий треск от их выхлопа и вонючие клубы серого дыма заполнили обширную поляну. Не прошло и пяти минут, как вслед за авангардом из леса на большой скорости выехала колонна бронемашин. В кузовах плотными рядами сидели немецкие автоматчики. Это была боевая ударная группа в составе батальона с бронетранспортёрами и мотоциклистами, оставленная для блокирования и последующего уничтожения отдалённой 12 погранзаставы.
– Кажись и до нас вражины добрались, – негромко проговорил белорус ефрейтор Алесь Лукашенко и вымученно улыбнулся. Тщательно вытерев влажную от волнения ладонь сбоку о галифе, он цепко взялся за шейку ложи, аккуратно положил палец на спусковой крючок, выбирая цель, стал медленно поводить стволом.
Педантичные немцы отлично знали своё дело. За какие-то полчаса, заполонив поляну, они по всем правилам военной науки быстро развернулись в боевой порядок под лающие крики своих офицеров и, разгоряченные недавним боем и неровной, тряской лесной дорогой, сразу же пошли в атаку. Вначале они шли торопким шагом, а когда до окопов с залёгшими в них пограничниками осталась сотня-другая метров, перешли на бег, на ходу строча из автоматов. Впереди автоматчиков, посередине и по флангам ехали три бронетранспортёра, поливая из станковых пулемётов оборону русских пограничников.
– Огонь! – истошно закричал Тюрин, отрывисто взмахнул рукой, резким жестом рассекая горячий воздух, и первый выстрелил из пистолета в сторону приближающегося неприятеля.
Первый бой был скоротечным и ожесточённым; казалось, что наступавших немцев ничто не могло остановить, даже смерть: цепи их заметно редели, но они всё так же настойчиво продолжали бежать вперёд, стреляя от живота веером, совсем не жалея патронов. Автоматы в их волосатых руках дёргались, словно параличные и многочисленные пули беспрестанно цвикая, с силой ударялись в брустверы, взрывали сухой песок, подкидывали его мелкими фонтанчиками в воздух.