Одиночный выстрел
Шрифт:
Для Киценко молодой хирург нашел хорошее место — одну из подсобок, находящихся в распоряжении медсестры-хозяйки дивизионного медсанбата. Там хранились матрасы, подушки, одеяла. Кроме того, добрейшая Зинаида Кузьминична снабдила симпатичного пехотного офицера кружкой горячего чая и вполне заинтересованного выслушала его рассказ о том, как вторая рота сегодня отбивала третью атаку фрицев.
Глава десятая. ПОЕДИНОК
Над серыми бетонными опорами в беспорядке громоздились перекрученные, изломанные, разбитые металлические конструкции. Ветер раскачивал несколько балок, свисавших вниз, и они, цепляясь одна за другую, издавали противный скрежет. Все это до середины ноября прошлого, 1941 года, было ажурным, но крепко построенным железнодорожным мостом. Его перебросили над Камышловским оврагом, соединив два крутых склона, северный и южный, в далекое царское время, когда от Москвы до Севастополя начали ходить товарные и пассажирские поезда. При обороне города мост оказался не нужен ни русским, ни немцам. Его взорвали. Великолепное инженерное сооружение превратилось в руины, свидетельствующие о беспощадной и бессмысленной силе войны.
Однако обер-фельдфебель 121-го полка 50-й пехотной Брандербургской дивизии вермахта Гельмут Боммель уже полчаса рассматривал их в бинокль и размышлял. Центральная часть длинного моста обрушилась вниз, но три пролета в самом его начале уцелели. Мост господствовал над местностью. Следовательно, с этих пролетов открывался вид на советские оборонительные позиции, сейчас пролегавшие по гребню южного склона Камышловского оврага и по южному берегу реки Бельбек. Обер-фельдфебель прикидывал, каким может быть тут расстояние до цели. Получалось, что метров 600–800, а это — действенный снайперский выстрел.
В 121-й пехотный полк уроженец города Бремена прибыл совсем недавно, в конце января 1942 года. Второй штурм Севастополя для немцев закончился неудачей, город они не взяли. Командование Одиннадцатой армии принялось анализировать собственные ошибки. Из Берлина торопили эту работу и присылали всевозможные подкрепления. Так и Гельмут Боммель, инструктор стрелковых курсов, получил командировку в Крым, дабы ускорить подготовку армейских снайперов, способных вести борьбу со снайперами противника. Те совершенно обнаглели и не давали покоя героическим частям вермахта, осаждавшим русскую крепость, ни днем, ни ночью.
Выбор начальства был вполне оправдан. Обер-фельдфебель получил две награды: ордена «Железный крест» 1-й и 2-й степени, — метко стреляя в Польше, Бельгии и Франции. Счет уничтоженных вражеских солдат и офицеров превышал у него цифру двести. Командир 121-го полка полковник Рудольф Шмидт, принимая известного в армии снайпера, выразил надежду, что Боммель отличится и здесь, загонит в землю не менее сотни «Иванов» еще до тех пор, когда Севастополь будет взят доблестными войсками фюрера.
В январе 1942 года Бранденбургская пехотная дивизия занимала довольно обширный участок фронта: от деревни Камышлы по северному склону оврага до обрушившегося Камышловского железнодорожного моста и дальше за ним — по Бельбекской долине до высоты 133,3 метра. Потому Гельмута поселили в деревеньке под названием «Бельбек», в доме, расположенном на окраине. Глава семьи Ахмет Керимов, бесспорно, являлся человеком проверенным. Он служил в карательном татарском батальоне, гонялся по лесам за русскими партизанами, часто расстреливал непокорных крымчан в городах и селах полуострова.
Здешние леса и горы интересовали обер-фельдфебеля, поскольку главенствовали на том пространстве, где нынче предстояло ему действовать во славу германского оружия. Будучи опытным стрелком, Боммель желал изучить местность досконально прежде, чем выбрать огневую позицию на ней и заглянуть в прицел снайперской винтовки.
Крымские татары подобострастно относились к оккупантам. Ахмет Керимов тоже всячески старался услужить господину обер-фельдфебелю, сопровождая его в прогулках по лесным тропинкам. Он без конца что-то объяснял на своем тарабарском наречии. Однако проблема в общении существовала. Боммель, естественно, не владел ни татарским, ни русским. Садовод из деревни Бельбек говорил по-русски плохо, путая слова, неправильно расставляя ударения, а также — падежные окончания прилагательных и существительных. Переводчик, которого однажды прислали Боммелю из штаба, жаловался, что не понимает многих фраз татарина, не знает, как их перевести.
Между тем леса, скованные холодом и чуть заснеженные, были очень красивы. Боммель и без подсказок Ахмета узнал вяз, священное дерево древних римлян, дуб скальный, вечнозеленый можжевельник и клен-явор, чьи ветви расходились в разные стороны, как лучи солнца. Одно оставалось для него непонятным: как прятаться, как маскироваться среди этих нагих стволов, лишившихся листвы, как продираться сквозь колючие кусты «держи-дерева» и «собачьей розы», то есть крымского шиповника.
Ведь ему лучше всего удавалась стрельба в правильно застроенных европейских городах с узкими улочками и двух-трехэтажными домами. Участвуя в польской кампании вермахта осенью 1939 года, он воевал под Вестерплате. Там поляки семь дней защищались в здании городской почты. Обер-фельдфебель засел в доме, разрушенном бомбой, на втором этаже и, переходя из комнаты в комнату, через разбитые окна вел огонь. Постепенно он застрелил 30 человек, в том числе — седоусого полковника, который командовал этим отрядом. Тот имел обыкновение, вдохновляя подчиненных, выскакивать вперед с револьвером в руке. При третьем выходе его и сразила снайперская нуля.
Весной 1940 года Боммель побывал в Бельгии и Франции. Особенно запомнилась боевая операция под городом Дюнкерком. Там в окружение попали 18 французских, 10 английских и 12 бельгийских дивизий. На равнинной заболоченной местности у берегов Северного моря вражеским пехотинцам просто негде было спрятаться. Германская авиация и танковые части под командованием генералов Клейста и Гота лишили союзников воли к сопротивлению. Как говорится, стреляй — не хочу…
После очередной прогулки в лесу обер-фельдфебель заглянул в солдатскую кофейню, что располагалась недалеко от штаба 50-й Бранденбургской дивизии. Там Боммель случайно встретился с прежним своим сослуживцем Эрихом Гофманом. Ветераны обнялись и сели за один столик выпить кофе. Эрих ничуть не изменился. Он все так же носил погоны унтер-офицера с поперечными нашивками, положенными кандидату на офицерское звание. Почему он до сих пор не лейтенант, Гельмут решил не спрашивать, а сам Гофман о том не заговорил. Зато он с удовольствием поведал обер-фельдфебелю о здешних делах, выложив целый ворох побасенок и слухов, распространенных среди нижних чинов Одиннадцатой армии. Среди них был и такой: в Севастополе есть красивая русская женщина-снайпер, у ее на счету — двести убитых немцев.
— Ерунда, — небрежно ответил Боммель. — Типичная большевистская пропаганда, лживая и нелепая.
— Разведка подтверждает, — возразил Эрих.
— Пойми, женщины из-за своей физиологии и по складу характера не могут быть снайперами. Эта работа — не для них.
— А ты бы, Гельмут, поборолся с ней?
— Запросто! — рассмеялся обер-фельдфебель. — Как только увижу, застрелю, но не сразу. Очень хочется насладиться ее красотой…
Испытывая необъяснимую неприязнь к крымскому лесу, Боммель избрал для первой своей боевой позиции разрушенный железнодорожный мост над Камышловским оврагом. Не раз и не два обходил он его руины пешком. Бетонные опоры моста действительно не пострадали. Три пролета с рельсами, балками, ограждениями стояли прочно. Дальше путь обрывался. Искореженные металлические конструкции висели над землей на высоте пяти метров. Здесь уже начиналась нейтральная полоса, не принадлежавшая ни русским, ни немцам.
В предрассветном сумраке обер-фельдфебель забрался туда и обустроил снайперское гнездо. Опорой для ружья послужил причудливо изогнутый стальной прут. Однако вести стрельбу Боммель мог только с колена. Лечь, сесть, вытянув ноги, встать во весь рост не позволяло узкое пространство между балками. Зато с одной стороны они надежно прикрывали тело стрелка. Открытыми оставались голова, шея, плечи и правый бок.
Перед восходом солнца порыв ветра промчался над оврагом. Точно ожив, взорванное железо закачалось, заскрипело. Боммель в тревоге оглянулся. Но его положение не изменилось, он рассчитал его правильно. Успокоившись, он поднял бинокль к глазам и посмотрел на позиции противника. Вскоре там на проселочной дороге показалась пароконная повозка. Кроме кучера в ней сидели два человека в ушанках и длинных серых шинелях, перетянутых офицерскими портупеями…
Старшего сержанта Павличенко вызвали в штаб полка внезапно. Пришлось прервать занятие по изучению материальной части СВТ-40, которое она проводила для новичков, на прошлой неделе прибывших во вторую роту. Оставив вместо себя Федора Седых, Люда отправилась к начальству.
Встречи с ним уже не заставляли Людмилу нервничать так сильно. Вместо любвеобильного майора Петраша командиром 54-го стрелкового полка в конце декабря 1941 года стал майор Николай Михайлович Матусевич. Участник Гражданской войны, кадровый офицер РККА, бывалый и мудрый человек, он ценил в подчиненных боевые качества, а не готовность угождать людям вышестоящим. Павличенко представилась ему, выйдя из госпиталя после второго ранения. Она сразу поняла, что Матусевич знает о ее несостоявшемся награждении и намерен как-то загладить эту несправедливость.