Одиночный выстрел
Шрифт:
Много чего наговорили майору про лучшего снайпера Чапаевской дивизии. Но при встрече Николай Михайлович увидел перед собой лишь ершистую по характеру девчонку, на самом деле очень искреннюю. За порученное ей дело она болела всей душой, стремилась исполнить его наилучшим образом, а тех, кто мешал ей в этом, не щадила. «Сработаемся!» — подумал тогда новый командир 54-го полка.
— Товарищ майор, старший сержант Павличенко по вашему приказанию прибыла! — Люда, вытянувшись по стойке «смирно», приложила руку к пилотке.
— Вольно, товарищ старший сержант, — улыбнулся ей Матусевич. — С вами желает поговорить полковник Потапов, командир семьдесят девятой особой морской бригады.
Людмила взглянула на строгого офицера, сидевшего за столом. Потапову не исполнилось и сорока лета. На Черноморском флоте он служил с 1933 года, потом работал преподавателем в военно-морском училище береговой обороны, но на войне проявил себя способным и решительным командиром, пользующимся уважением у подчиненных. Теперь он испытующе посмотрел на девушку, чью фотографию видел на Доске Почета Приморской армии, установленную около командного пункта. На фотографии Павличенко получилась явно старше своих лет и гораздо солиднее. Потапов, взяв карандаш, показал какую-то точку на карте:
— Мы думаем, что на участке фронта, занимаемом нашей бригадой, появился опытный немецкий снайпер. Вчера прямым попаданием в голову был убит мой начальник штаба подполковник Морозов. Позавчера — командир одного из батальонов. Три дня назад — два офицера-связиста. Сегодня выстрел засекли. Вроде бы он сделан с разрушенного железнодорожного моста над Камышловским оврагом.
— С моста? — Люда тоже посмотрела на карту.
— Снайпер очень мешает нам, Людмила Михайловна.
— Не сомневаюсь в этом, товарищ полковник.
— Сможете помочь?
— Если идти в засаду, то только в паре, — подумав, сказала она.
— Кто вам нужен? — Потапов приготовил блокнот и карандаш, чтобы записывать.
— С собой взяла бы сержанта Федора Седых. Если, конечно, товарищ майор не возражает.
— Нет вопросов! — Матусевич пожал плечами. — Для морской пехоты — все, что угодно! Собирайся, Люда. Товарищ полковник будет ждать тебя и Седых в своей машине…
Солдатские сборы недолги. Но Люда невольно тянула время, складывая нехитрый скарб в вещмешок в блиндаже командира второй роты. Она ждала появления Алексея Киценко. Ведь после того, как он привез ее из медсанбата обратно на позиции 54-го стрелкового полка, они стали… мужем и женой.
Тысячу раз она говорила себе, что так нельзя, что все происходит слишком быстро, что мама не одобрила бы ее поступок, что младший лейтенант пока еще мало знаком с ней. Однако викинг решительно завладел ее сердцем. Вероятно, все случилось еще 19 декабря, в лесу, при лучах солнца, пробивающихся сквозь черные переломанные ветви. Блеск его доспехов ослепил израненного старшего сержанта. Это был свет жизни, с которой она прощалась в ту минуту.
Конечно, блиндаж командира роты обустроен лучше, чем у рядовых. Он гораздо просторнее, потолки в нем выше, имеется какая-никакая мебель из ошкуренных досок. Однако он не представляет собой удобного места для первой брачной ночи, и викинг постарался его украсить. Когда Киценко впервые привел Людмилу сюда, она увидела на столе, накрытом холстяной скатертью, «вазу» — латунную гильзу от 45-мм снаряда, в ней зимний «букет»: зеленые побеги можжевельника и ветка клена с чудом сохранившимися на ней желто-красными листьями. В подвальном помещении, освещенном тусклым светом аккумуляторной лампочки, они пылали, как два фонаря.
— Сегодня — особенный день, Люся, — сказал он, целуя ее. Затем наклонился к вазе, сорвал кленовый лист, похожий на человеческую ладонь с расставленными пальцами и вручил ей. — Маленький сувенир для тебя, любовь моя!
Противиться его ласкам она не могла, да и не желала. Своими сильными руками викинг обнимал ее, затем расстегнул ворот гимнастерки, стал целовать ей шею и плечи. Горячими губами он коснулся ее груди, и это оказалось нестерпимо. Вздрогнув, Людмила отстранилась и попросила:
— Подожди.
— Что случилось, Люся? Ты боишься?
— Да.
— Почему? Ты… Ты девственица?
— Нет. Я была замужем, у меня есть ребенок. Но десять лет прошло с тех пор, и я отвыкла от этого, потому что ни с кем… и никогда больше… Тогда я получила очень жестокий урок… не только для меня, но и для моей семьи… Они боялись и не хотели…
— Не хотели, чтобы ты снова выходила замуж? — удивился он.
— Можно сказать и так, — Людмила тяжело вздохнула. — Сначала маленький сын, потом переезд в Киев, работа на заводе «Арсенал» и одновременно учеба в вечерней школе, поступление в университет и Снайперская школа. Отец считал, что нет достойных претендентов. Честно говоря, мы все боялись снова ошибиться.
— Как звали этого мерзавца? — спросил младший лейтенант, разглядывая именную винтовку Люды, которую недавно принесли к командиру второй роты из снайперского взвода и повесили на колышек в стене.
— Алексей Богданович Павличенко.
— У тебя осталась его фамилия?
— Ну да. Брак оформили, хотя мне не исполнилось и шестнадцати лет… Потому есть небольшая просьба, важная для нашего будущего.
— Говори.
— Алексей — плохое, не подходящее имя для моего возлюбленного. В моей памяти оно связано с той печальной историей. Поверь, мне слишком больно возвращаться в прошлое. Ты — другой, и я буду звать тебя по-другому. Например, Леня. Согласен?
— Согласен, любовь моя.
— Помоги мне снять гимнастерку…
Она знала, чего он хочет, и в первые минуты с трудом смиряла страх перед будущей близостью. Какое-то необъяснимое чувство тревоги охватило Людмилу. Однако викинг, чувствуя дрожь ее тела, медлил. Его прикосновения сначала были осторожными, потом настойчивыми, потом грубоватыми. Лаская ее божественную грудь, он тихо спрашивал: «Так хорошо, любовь моя?» Ступенька за ступенькой они вдвоем поднимались на крутую гору, и вскоре вместо ответа он услышал стон.
Раньше Алексей только предполагал, что суровый снайпер Павличенко может быть пылкой любовницей.
Теперь она отдалась ему со всей страстью своего одинокого сердца. В тесном блиндаже, освещаемом лишь скудным огнем из загнетка печки-буржуйки, стало жарко и светло, как днем, потому что они, обнаженные, видели друг друга, стремились к безумным ласкам и хотели думать, будто война осталась где-то далеко, за рубежами их любви. Но под утро опомнились. Следовало затушить печку, потому что дым от нее демаскировал позиции второй роты. Немцы на рассвете могли нанести по ней артиллерийский или минометный удар.