Одиночный выстрел
Шрифт:
— В политотделе дивизии поговорим! — пригрозил комиссар обидчику, но близко к нему подойти боялся. — Партбилет на стол положишь!
— Посмотрим, кто и что положит на стол, товарищ Маклаков, — спокойно ответил викинг. — Только советую вам больше не распространять здесь ваших идиотских сплетен про какие-то передки…
Посмеиваясь, Людмила выслушала рассказ Алексея о происшествии. Маклакова она знала. Точнее говоря, столкнулась с ним недавно. Из-за минного обстрела Павличенко пришлось уйти на полтора километра восточнее по нейтральной полосе, и она очутилась перед позициями 7-й бригады морской пехоты. Пулеметчики-морпехи прикрыли ее переход, и она поблагодарила их за помощь и выручку.
Однако старший батальонный комиссар повел себя совсем не по-армейски. Он попытался задержать снайпера, настойчиво приглашая в свой блиндаж, якобы на чашку чая. Похотливый его взгляд не понравился Люде. Перед этим она провела в лесной засаде почти десять часов, застрелила двух фашистов и с трофейным пистолетом-пулеметом МР-40 на плече возвращалась домой. Сил для перебранки с назойливо-нахальным комиссаром у старшего сержанта не осталось. Потому она просто дала короткую очередь из этого самого МР-40 ему под ноги. Грязно выругавшись, Маклаков отскочил в сторону и злобно пообещал:
— Ну, сучка, ты меня еще вспомнишь!..
В политотделе 25-й дивизии конфликт признали чисто бытовым, политической подоплеки не имеющим. Коммунисту Киценко объявили устный, без занесения в учетную карточку, выговор. Слишком много свидетелей выступили на стороне младшего лейтенанта. Безудержный нрав старшего батальонного комиссара, особенно — при употреблении спиртных напитков, тут все знали. Никто не спорил, Маклаков — герой Севастопольской обороны. Тогда зачем понадобилось ему про других героев гадости рассказывать?..
Как ждали они эту весну, как много говорили о ней!
Зима прошла в боях и тревогах, но укрепила защитников города в мысли о том, что бешеный натиск фашистов выдержать они способны. Весна, грезилось им, принесет облегчение. Зазеленеют леса на Мекензиевых горах, и листва скроет от противника блиндажи, ходы сообщения, огневые точки. С моря подует теплый южный ветер, и не так холодно будет нести боевое охранение по ночам. Упадут дожди, правда, не очень обильные, и воды в горных родниках станет больше. Сквозь тучи пробьется солнце, и они улыбнуться ему, веря, что это — солнце их Победы.
Утро 3 марта 1942 года выдалось таким погожим, что усидеть в блиндаже было положительно невозможно. Алексей и Люда собрались позавтракать на свежем воздухе, под чириканье неистребимых севастопольских воробьев. Обнимая жену за плечи, Киценко сидел рядом с ней на поваленном дереве и рассказывал какую-то смешную историю из своего детства. Вражеский артналет на позиции 54-го полка начался внезапно. Огонь вели дальнобойные орудия. Первые снаряды прошелестели высоко над их головой. Второй залп вышел с недолетом. Но третий…
— Ты не устала? — только и успел спросить викинг, как тяжелый снаряд разорвался у них за спиной. Десятки осколков засвистели в воздухе. Получилось, что Киценко прикрыл от них возлюбленную, но сам избежать ранений не смог.
— Больно здесь, — простонал он, схватившись за правое плечо. Кровь выступила на изорванном рукаве его гимнастерки, рука повисла плетью, и бледность начала покрывать лицо младшего лейтенанта.
— Леня, держись! Леня, сейчас я тебя перевяжу! — крикнула она, разрывая санпакет и торопливо обматывая ему плечи и спину бинтом. Белая марля ложилась первым, вторым, третьим слоем, но кровь проступала через них потому, что раны оказались глубокими.
Уложив командира второй роты на одеяло, Павличенко и Седых бегом понесли его к медпункту. По счастью, Лена Палий была на месте, повозка, запряженная парой лошадей, — тоже.
— Куда везти, товарищ старший сержант? — спросил ездовой.
— В дивизионный медсанбат, — отрывисто приказала она.
Борис Чопак знал о ее романе. Павличенко сочла необходимым объясниться с ним. Говорила, что младший лейтенант спас ее от смерти, что не в силах она противиться этому чувству, что он — тот, кого так долго ждала ее душа. Она хотела вернуть молодому хирургу кольцо с александритом, однако он не взял обратно свой подарок.
События Севастопольской обороны, которые сын профессора наблюдал, будучи заведующим хирургическим отделением медико-санитарного батальона № 47, расположенного довольно далеко от передовой, не ожесточили его, а умудрили. Он привык бороться за каждую человеческую жизнь до конца. Однако видел, что война наносит людям слишком жестокие удары и выдержать их может далеко не каждый. Свою отважную возлюбленную, выбравшую не самый легкий путь на этой войне, он жалел. Кто знает, что было бы с ним, окажись он один в темнеющем лесу, под упавшим деревом, с осколком снаряда в спине…
Появлению Людмилы старший лейтенант медицинской службы не удивился. Он сразу понял, что случилось нечто страшное для нее. Лицо снайпера Люды оставалось неподвижно-спокойным. Только слезы безостановочно катились у нее из глаз и падали на светло-оливковую ткань гимнастерки.
— Он тяжело ранен, — сказала старший сержант каким-то глухим, незнакомым Борису голосом. — Если можешь, спаси его…
Алексея Киценко подготовили к операции очень быстро. Борис, одетый в халат и шапочку, с марлевой повязкой на лице и руками, затянутыми в белые резиновые перчатки, заглянул в лицо своего особого пациента. Как опытный хирург он уже умел определять по глазам и мимике больного его состояние и самое главное — остались ли в израненном теле силы для борьбы за жизнь, без которых ему, врачевателю, с задачей не справиться.
«Плохо дело!» — печально подумал Чопак, поймав отстраненный, затуманенный взгляд командира второй роты.
Правую руку пришлось отнять сразу, она держалась на одном сухожилии, плечевой сустав представлял собой кровавое месиво из костей и мышц. Кроме того, семь осколков разной величины попали в спину младшему лейтенанту. Три Борис извлек. Но остальные, пробив межреберное пространство, очутились в легких. Это были травмы, несовместимые с жизнью.
Викинг умер в середине дня 4 марта, на руках у Людмилы. Видя, в каком она состоянии, Борис хотел забрать у Павличенко ее любимый ТТ. Он опасался, что Люда предпримет попытку самоубийства. Пистолет она ему не отдала. Но оцепенение, в котором пребывала сейчас его возлюбленная, внушало молодому хирургу большое беспокойство. Ни плакать, ни говорить она не могла. Отводила глаза и смотрела куда-то вдаль. Сильнейший психологический шок требовалось снять немедленно. Чопак отвел ее в ординаторскую, дал ватку, пропитанную нашатырем, налил полстакана разведенного спирта и заставил выпить.