Одиночный выстрел
Шрифт:
Как твое житье-бытье, как дома, почему не пишете?.. Пиши чаще. Получила письмо от Маруси, ответила. С нервами дело паршивое, восстанавливать трудно. Дрожит рука. Ничего, пройдет…
Дорогая Валюшка, будь хорошей моей девочкой, пиши. Посылаю новую фотокарточку. Целую тебя крепко-крепко. Твоя Люда.
18/V-42 г.» [11]
Павличенко решила не сообщать родственникам диагноз, с которым ее отправили в медучреждение, дабы не пугать их незнакомыми терминами. Реактивный невроз — совсем нередкая болезнь у снайперов-фронтовиков. Однако, это — не те осколочные ранения, которые бывали у нее раньше. Операция не нужна, нужен покой, отдых, перемена обстановки. Самое главное лекарственное средство — настойка из корня валерианы, а если мучает бессонница, то и легкое снотворное.
11
Письмо Л.М. Павличенко старшей сестре — Беловой В.М. // Центральный музей Вооруженных сил Российской Федерации, фонд № 4/18682. Публикуется впервые.
Подземный лечебный центр в штольнях вполне обеспечивал раненым и больным защиту и покой. Из преисподней, в которую при атаках немцев превращались передовые позиции, они попадали под своды гигантского зала, куда не доносились звуки боя. Здесь был чисто вымытый цементный пол, две отлично оборудованные операционные, одна — для раненых в живот и грудь, другая — для раненых в голову и конечности. В них могли проходить операции одновременно на четырнадцати столах, где хирурги сменялись каждые четыре часа. Имелись физиотерапевтический и зубоврачебный кабинеты, перевязочные, палаты многоместные и одно-двухместные, изоляторы, душевые, камера для дезинфекции. Электричеством все расположенные здесь госпитали обеспечивала собственная электростанция. Кроме того, действовали водопровод, канализация, вентиляционная система. Рядом находилась большая кухня с тремя огромными котлами, и пациенты каждый день получали горячее питание.
Врачи, военфельдшеры, медсестры тоже были устроены с некоторым комфортом. Борис Чопак, недавно получивший звание капитана медицинской службы, жил в отдельной комнате в часы, свободные от дежурств часто приглашал к себе в гости на чашку чая Людмилу. Она принимала его приглашения. Однажды молодой хирург спросил ее, где то кольцо, что он подарил ей в октябре прошлого года. Люда достала из нагрудного кармана гимнастерки серебряное колечко с александритом. Пребывание в сухом, теплом и укромном месте пошло ему на пользу. Металл посветлел, камушек заиграл всеми гранями.
— Люда, надень его, — предложил Чопак.
— Хорошо, надену, — ответила она после некоторого размышления и тотчас исполнила обещание.
Пылкий одессит, искренне радуясь, не удержался от бурного проявления чувств. Сначала схватил ее руку и прижал к губам, потом, обняв за плечи, стал целовать. Людмила остановила его ласки, когда он захотел расстегнуть на ней гимнастерку. Но сделала это мягко, с улыбкой.
— Боря, — сказала она, — ты один остался у меня. Других забрала проклятая война… Ты — верный, ты — добрый. Но давай подождем с этим…
— Почему?
— Потому, что викинг еще со мной.
Борис пристально наблюдал за течением ее болезни, понимал, как она протекает, и ни на чем не настаивал. Он думал, что больше они никогда не расстанутся. Его любимая женщина поверила в силу его любви. Он наконец-то завоевал ее по-настоящему. Они будут счастливы вдвоем, наперекор судьбе, войне, быстротекущему времени. Их дети тоже будут счастливы, потому что после таких ужасных потрясений на Земле обязательно восторжествует мир, покой, всеобщее благоденствие.
Чем больше времени Людмила проводила в одиночестве и молчании, тем спокойнее становилась. Тяжелые воспоминания, как тени, уходили в прошлое. Заколдованный лес медленно прощался с девушкой по прозвищу «Рысь». По ночам она видела места своих прежних засад: бурые стволы кленов и вязов с растрескавшейся корой, изогнутые ветви дуба, похожие на вытянутые вверх руки, острые шипы «держи-дерева», невысокие кроны дикой яблони, вечнозеленые заросли можжевельника. Отполированный приклад винтовки Мосина крепко упирался в ее плечо, и пуля, чей полет снайпер Люда вычислила с математической точностью, уходила к врагу, чтобы сразить его насмерть.
Северный ветер кружил над аллеями Братского кладбища. На могиле младшего лейтенанта Алексея Киценко холмик коричневатой крымской земли высох и осыпался. Но фанерная звезда на фоне серой стены по-прежнему краснела очень ярко. Викинг, чье незримое присутствие она продолжала ощущать, являлся к ней, однако раз от раза эти видения становились короче, бессвязнее, непонятнее…
В конце мая 1942 года Павличенко вернулась в родной 54-й стрелковый полк. Там произошли изменения. Комполка Николай Михайлович Матусевич получил звание подполковника, командир первого батальона Григорий Дромин стал капитаном, верный ее снайпер-наблюдатель Федор Седых — старшим сержантом. Во вторую роту прибыл новый командир — двадцатилетний выпускник ускоренного курса пехотного училища Валерий Волобуев. Она представилась ему, и юный офицер почтительно расспросил ветерана севастопольской обороны и кавалера ордена Ленина о здоровье, о тех пожеланиях, каковые, может быть, у старшего сержанта имеются. Люда в ответ пожала плечами: пожелание одно — стать в строй доблестных «разинцев» и снова отправлять на тот свет ненавистных фашистов.
Ее оружие — винтовка Мосина с прицелом ПЕ и СВТ-40 с прицелом ПУ — пребывали в отменном порядке. О них позаботился Федор Седых. В отсутствие Людмилы он командовал снайперским взводом, учил новых бойцов тонкой науке прицеливания, стрельбы и маскировки. Из медсанбата № 47 Люда вышла с подарком Бори — флягой разведенного спирта. Этот спирт очень пригодился. Когда все меткие стрелки второй роты собрались в блиндаже, чтобы отметить возвращение командира, она разлила его по кружкам, и каждому досталось примерно по пятьдесят грамм. Совсем малочисленным стал ее взвод, а пополнения пока не предвиделось..
Третий и последний штурм города-крепости начался рано утром 7 июня 1942 года.
Гитлеровцы обрушили тысячи снарядов, мин и бомб на защитников города в четыре часа утра. Ураганный огонь артиллерии и массированный налет авиации длился около шестидесяти минут. Тем, кто прятался в глубоких, хорошо оборудованных блиндажах, окопах и щелях, показалось, что возле Севастополя произошло извержение вулкана. Столбы дыма, гарь от пожаров, поднятая взрывами вверх земля — все это образовало над боевыми позициями советских войск огромное черное облако. Яркое летнее солнце едва виднелось сквозь него. Рев авиационных моторов, свист бомб, грохот разрывов сопровождали вражескую огневую подготовку и звучали какой-то неимоверной какофонией.
По признанию генерал-полковника Эриха фон Манштейна, никогда прежде командованию германской армии не удавалось собирать столь большого количества орудий разных калибров на ограниченном участке фронта. В штабе Одиннадцатой армии полагали, будто после таковой замечательной акции на советских позициях в живых мало кто останется. Даже если это случится, то уцелевшие бойцы будут деморализованы и никакого сопротивления победоносным немецким дивизиям не окажут.
Около пяти часов утра вражеская пехота при поддержке боевой техники пошла в наступление.