Одинокая смерть
Шрифт:
Они поспешили к дому.
Уокер подбежал первым и кулаком стал стучать в дверь.
Ратлидж смотрел через высокое, освещенное окно на лестницу, но никто не появился на ней, чтобы им открыть.
— Попробуем войти.
Дверь оказалась незапертой. Ратлидж тихо выругался. Мистер Оттли слишком доверяет своей пастве и верит в неприкосновенность своего жилища или в доброту людских душ.
Ратлидж помчался вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, громко призывая викария, пока Уокер обыскивал помещение внизу, методично обходя каждую комнату. Потом вышел снова в холл
— Ну что там? Его нет внизу.
— Нет и в спальне. В другой комнате тоже. Я иду на чердак.
Несмотря на фонарь, Ратлиджу пришлось потратить там немало времени. В конце концов он спустился к Уокеру.
— Его здесь нет. Где он может быть в такое время?
— У мистера Роупера. Отца Джимми Роупера. Старик тяжело переживает утрату.
Чтобы сэкономить время, они вернулись к гостинице, где Ратлидж оставил машину, и поехали на ферму Роупера.
Дом тонул в темноте, света не было даже наверху, в спальне.
— Постучать в дверь? — тихо спросил Уокер, глядя вверх, на темное окно спальни.
— Если бы Оттли был здесь, то горел бы свет. Не будем пугать старика. Викарий пошел к кому-то другому.
Они вернулись к машине.
— Не знаю, где он может быть в такое время, — с тревогой сказал Уокер, — а вдруг он тоже мертв, как вы считаете?
— Зачем кому-то убивать викария?
— Не знаю. Та машина, вы сказали, уехала в сторону Гастингса. Как вы думаете, викарий был в ней? Его тоже повезли в эти сараи на берегу? Или на обрыв?
— Не вижу смысла в таких действиях. — Ратлидж повернул обратно к Истфилду.
— Миссис Фаррелл-Смит тоже видела машину у церковных ворот. И как инспектор Майклсон разговаривал с водителем и потом с ним уехал. Может быть, викарий что-то заметил тогда? Вдруг он кого-то узнал? — заспорил Уокер.
— Если бы узнал, то вам сообщил.
— Пожалуй, — согласился Уокер.
Показался дом священника. Уокер, вглядываясь в переднее стекло, воскликнул:
— А это еще кто?
Ратлидж тоже увидел ярдах в двадцати от ворот какого-то человека. Он осветил его фарами, и Уокер закричал:
— Смотрите, это же викарий!
Ратлидж, замедлив скорость, подъехал к викарию, который смотрел на свет фар, как загипнотизированный.
— А я вас ищу, — сказал он, узнав Ратлиджа и констебля, — но мне в гостинице сказали, что вы ушли. Я вспомнил кое-что. И думаю, это важно.
Глава 17
— Нельзя так поздно ходить одному, — сказал строго Ратлидж.
— Но я не могу уклоняться от своего долга, инспектор, — ответил отец Оттли, — тем более после того, как шесть убийств произошли здесь, в Истфилде. И со мной Господь.
Раздраженный таким легкомыслием, Ратлидж хотел сказать, что Бог бережет тех, кто сам бережется. Но придержал язык.
— Давайте я провожу вас, отец Оттли, — предложил Уокер, — а мистер Ратлидж отгонит свой автомобиль к гостинице и вернется к нам. Я бы многое отдал сейчас за чашку чаю.
— Да и мне она не помешала бы, — согласился викарий.
Ратлидж подождал, пока двое мужчин вошли в дом, прежде чем сесть в машину. Через десять минут он уже стоял в кабинете викария. Здесь чувствовалось отсутствие
Викарий разлил чай. Первую чашку констебль Уокер отдал Ратлиджу. Мужчины уселись на стульях, расставленных полукругом перед холодным камином, бронзовая решетка которого была начищена до блеска.
Ратлидж взял предложенный викарием ломтик кекса, испеченного миссис Ньюкомб к обеду, и спросил:
— Где вы были сегодня ночью, отец Оттли?
— Ходил проведать сестру Тео Хартла и ее мужа. Вы, наверное, считаете, как многие, что быть парализованным — означает освобождение от боли. Но это не так. Его жена должна каждый день делать ему процедуру — класть в ванну с теплой водой и растирать конечности, чтобы не было полной атрофии мышц. Сестра Кенни была ярой сторонницей непременных упражнений такого рода, чтобы восстанавливать мышцы.
Сестра Кенни — сиделка, австралийка — успешно помогала в лечении полиомиелита, применяя методы, которые не всегда соответствовали установленным медицинским правилам. Некоторые доктора писали даже отзывы в газете, осуждающие подобные попытки заменить врачебные советы, объясняя, что сестра-сиделка не имеет достаточной квалификации, чтобы заниматься подобным лечением.
— Пегги так старается, — поддержал викария констебль Уокер, — раньше ей часто помогал Тео. Поднять Уинслоу — тяжелая работа.
Ратлидж попытался вернуть их к прежней теме:
— И этот визит помог вам вспомнить что-то важное?
— Да, а именно слова Вирджила. Когда он в детстве заболел полиомиелитом, то стал молиться, чтобы умереть. Он не мог вынести мысль о том, что не сможет ходить до конца жизни. И сказал, когда я пришел его навестить, что боялся признаться в этом, потому что я, облаченный в священные одежды, имею доступ к Богу и могу попросить, чтобы он не выполнил его просьбу. Потом, когда он стал старше, он устыдился признаться в своей слабости в минуту кризиса.
Констебль поставил чашку на стол.
— Осмелюсь сказать, это было естественно для нормального парня — думать, что все кончено.
— Но почему он сейчас заговорил об этом? — спросил Ратлидж.
— Мы разговаривали о Тео, и Вирджил захотел узнать, не признавался ли Тео на исповеди, что он совершил однажды нечто ужасное, непростительный грех. Миссис Уинслоу это очень расстроило. Я сказал, что он ошибается и у Тео не было такого проступка. Тогда Вирджил сказал, что спросил из любопытства, просто так, вспомнив о своем детском прегрешении. Видите ли, Вирджилу нравится иногда шокировать людей. Он говорит ужасные вещи только затем, чтобы на него обратили внимание. Потом они жалеют и прощают его, хотя кого-то другого привлекли бы за оскорбление. Бывали случаи, когда я и сам не хотел еще больше утяжелять его ношу и прощал многое. А в результате всего этого он выходил за рамки должного поведения. Например, я чувствую свою вину, потому что вижу, как он обращается со своей женой. Она этого не заслужила.