Одинокая звезда
Шрифт:
– А что главное?
– Главное, дочка, это любовь. Для нас, женщин, любовь – самое главное, главнее ничего нет. Все остальное – экзамены, учеба, специальность – все это только ради любви, только для нее одной. Без любви все внешние атрибуты счастливой жизни – успех, карьера, достаток – не имеют никакого смысла. Без нее ты никогда не будешь счастлива. А я так этого хочу! Поэтому жди ее и не торопись. Чтобы не ошибиться.
Глава 26. Новые времена
Ольга недаром беспокоилась о будущем дочери. Что ждет
Программисты, конечно, тоже нужны. Но они зарабатывают такие гроши! Как, впрочем, и остальные бюджетники. Даже Ольге с ее профессорской зарплатой стало трудно сводить концы с концами, – чего уж говорить о рядовых гражданах.
Отработав свои пять лет в должности заведующей кафедрой, Ольга без сожаления свалила этот груз на надежные плечи Миши Сенечкина, защитившего к тому времени докторскую диссертацию. Да и о чем было жалеть? Хлопот полон рот, ответственность огромная, а платят за заведование копейки. И она с головой погрузилась в учебную и научную работу.
Все бы ничего – но эти материальные проблемы! Они просто брали за горло. Неуклонно лезли в гору цены за коммунальные услуги, цены на одежду и обувь взлетели на заоблачную высоту. Непрерывно дорожали продукты. А оклады вузовских преподавателей стали позорно низкими. Теперь на них даже кандидат наук не смог бы прожить, не говоря уже о преподавателях без степени.
Как и большинство знакомых, Ольга с Леной приветствовали перестройку. Ольге смертельно надоели ханжество и ложь коммунистов. Она помнила, как еще в пионерском возрасте – а она всегда была примерной пионеркой – радовалась, что живет в такой замечательной стране, как Советский Союз. Воспитанная на «Хижине дяди Тома» Оля искренне жалела детей, прозябающих в странах капитала.
Первые сомнения закрались в ее душу, когда еще в студенческие годы ей удалось побывать по туристической путевке в Венгрии. Профком выделил эту путевку отцу по льготной цене, и он отправил дочь поглядеть на мир, совершенно не предвидя, какое смятение внесет в ее душу поездка в одну из не самых богатых стран социалистического лагеря.
По Олиным представлениям, там уже был построен коммунизм. В магазинах свободно торговали товарами, которые на ее Родине можно было достать только из-под полы. На каждом углу стояли лотки с клубникой – и это в августе, когда клубника давно отошла. Бананы, виноград размером со сливу, огромные, как шары, персики и еще какие-то невиданные фрукты – никто в группе даже не знал их названия – в изобилии продавались на улицах.
Но окончательно добил Олю книжный магазин. Когда она обозрела его полки, у нее слезы навернулись на глаза. Там было все, о чем только могла мечтать душа советского человека, помешанного на книгах.
Она потратила там почти все свои форинты. С трудом дотащив до гостиницы тяжелые пачки, Оля разложила свои сокровища на кровати и принялась любоваться ими. Заглядывавшие в номер соотечественники, обозрев ее приобретения, молча крутили пальцем у виска и демонстрировали свои покупки – джинсы, кожаные куртки, замшевые пальто, обувь и прочее барахло, – что, впрочем, не помешало им растащить книги по номерам «на вечерок». С большим трудом уже перед отлетом Ольге удалось их собрать.
Однажды в одной лавочке она увидела роскошное платье из марлевки – именно о таком она давно мечтала. Но оставшихся денег хватало только на обратную дорогу – и потому она лишь вздохнула, покидая ту лавочку.
«Ну почему, почему мы не имеем всего этого? – с горечью думала Оля по дороге домой. – Ведь мы – страна победившего социализма. Мы выиграли войну, значит, мы должны лучше жить, чем побежденная Венгрия. У нас такие природные ресурсы, которые той же Венгрии и не снились. Боже мой, какая у них чистота и красота! Какие города, улицы, парки, велосипедные дорожки! Почему же у нас такая грязь и убожество?»
– Не забывай, мы их всем снабжаем, – доказывал отец, когда по приезде дочь принялась доставать его вопросами. – А иначе они тут же переметнутся на Запад. И снова у наших границ, как в сорок первом, будут враждебные государства. Себе отказываем, лишь бы у них все было. И разве их города в войну так бомбили? Будапешт вообще не трогали.
– Но, папа, после войны уже столько лет прошло! Дрезден тоже весь разбомбили. И Берлин. А теперь они живут, как нам и не снилось. И почему они должны переметнуться к капиталистам, если наш советский строй самый лучший?
– Ты поговори, поговори мне! – свирепел отец. – Хочешь из института вылететь да за решетку загреметь за антисоветчину?
– Но у нас в группе все об этом спорят! Ты бы послушал, что другие говорят, – оправдывалась Оля.
– Другие пусть говорят что угодно, а ты помалкивай! Не забывай, кто твой отец! Черт меня дернул эту путевку покупать. Все, больше никаких заграниц! – И рассерженный отец хлопнул дверью. С тех пор Оля эти темы при нем не затрагивала.
Но ведь сравнивать и думать не запретишь. И позже она не раз размышляла над мучившими ее вопросами.
Однажды Ольга прочла в газете, как дочь видного московского чиновника, только что вернувшуюся с отцом из Америки, спросили, чего бы ей сейчас больше всего хотелось. И та сказала только одно слово: «Забыть!». Это было уже в эпоху Горбачева, когда стало можно говорить вслух то, о чем прежде даже думать опасались.
Всех потряс кошмар штурма телецентра в Риге и разгон демонстрации в Тбилиси. И это творилось с благословения партийного руководства страны.
Потом грянул ГКЧП.
«Недолго музыка играла, – думала тогда Ольга. – Сейчас Горбачеву заткнут рот, а Ельцина закопают. И снова наступит тишина».
Но она ошиблась. ГКЧПистов посадили – правда, ненадолго. Советский Союз развалился на глазах, – и теперь они жили в другой стране. Ольга от всей души радовалась приходу Ельцина. Все, кого она знала, голосовали за него. С ним люди связывали надежды на освобождение от лжи, коррупции, всевластия номенклатуры – надежды на свободу слова и обеспеченную жизнь.