Одинокие боги
Шрифт:
Как только ночь начала сменяться предрассветной серой мглой, я поднялся с камня, совершенно измученный, не отдохнувший. Хотелось есть, но больше всего, конечно, пить. Ночная прохлада немного утолила жажду, но не до такой степени, чтобы забыть о ней совсем. Мне нужна была вода!..
Отец говорил, иногда можно напиться сока из стволов кактусов. Но они не попадались на моем пути. Только жесткие сухие деревья и клочья выжженной белесой травы.
Мой ориентир-камень исчез, звезды погасли. Я не мог, как ни старался, отыскать следы лошадиных копыт, которые видел еще на рассвете. Зато, пройдя немного, я заметил совсем свежие ямки от ног койота.
Поднявшись на небольшой холм, упал словно подкошенный. Ноги болели, не оставалось сил, чтобы идти дальше. Я опять положил в рот гладкий голыш, но на сей раз уже не помогло. Солнце поднялось достаточно высоко, и по пустыне словно прокатывались волны жары. Далеко впереди возникло в дымке синее озеро, окруженное зелеными деревьями, и я понял, что это мираж: вдали были только камни, где-то за ними высились горы, и они были недосягаемы.
Собравшись с силами, я снова тронулся в путь и вскоре — о радость! — неожиданно обнаружил потерянные было следы. Пристально вглядываясь в них, упал, а поднявшись, почувствовал, что ободрал до крови руки.
Кроме отпечатков, оставленных лошадьми бандитов, я заметил и более старые следы копыт, сообразив, что вышел на какую-то тропу, ведущую, казалось, в глубь пустыни, а стало быть, она неизбежно должна была привести к горам. Горло пересохло, и я совсем уже не мог глотать. Глаза резало от яркого солнца и жары. Мне захотелось лечь, но песок раскалился, как жаровня.
Не знаю, сколько прошло времени, только вдруг сзади послышался звук, похожий на барабанную дробь. Прислушавшись, я понял, что это топот копыт, и тотчас повернул назад.
Ко мне навстречу приближалось не менее полдюжины всадников — в это трудно поверить!.. Может быть, снова передо мной возник мираж?.. Я прищуривался, хмурил брови, тряс головой, стараясь прогнать видение, показавшееся сначала в мерцающих волнах жара размытым пятном. Да и у лошадей к тому же были какие-то неестественно длинные ноги, таких в жизни у них не бывает... Значит, все-таки мираж?..
Но всадники — о чудо! — все приближались ко мне, вырываясь из волн жары и пыли. У первого, скачущего впереди, была деревянная нога.
Они остановились, и человек с деревянной ногой воскликнул:
— Иисус праведный! Да ведь это же парень Верна!
Он ловко спешился, подбежал ко мне и молча прижал к моим губам флягу с водой. Я едва успел сделать два маленьких глотка, как он тут же забрал ее.
— Смочи только рот, парень! Этого пока достаточно, — объяснил он и тут же спросил: — Откуда идешь? Где твой отец?
— Его убили, — ответил я. — Они специально поджидали... Он заслонил меня, и они пристрелили его.
— Ему удалось убить кого-нибудь из нападавших? — спросил другой всадник.
— Думаю, одного...
Смит Деревянная Нога, а это, конечно, был он, опять поднес к моему рту фляжку с водой, а потом, вскочив в седло, протянул мне руку, пригласил:
— Залезай, сынок! Мы берем тебя с собой!
Поколебавшись немного, будто все еще не веря, Смит спросил:
— Твой отец и в самом деле умер, мальчик? — Я кивнул. — Тогда... что ты собираешься теперь делать?
— Я хочу вернуться в наш дом. Должен прийти Питер Буркин.
— Насколько я знаю, если Питер обещал, он обязательно придет. Он хороший человек! — Смит ехал впереди, указывая дорогу. — У тебя есть дома еда, мальчик?
— Да, сэр.
Мы проехали совсем немного, когда он опять остановился, чтобы я сделал еще глоток воды, но и на этот раз не позволяя мне напиться вдоволь.
— Мы едем по дороге к твоему дому, — объяснил он. — Вижу, ты совсем выбился из сил. Мы проводим тебя.
Смит пристально посмотрел на меня сверху вниз и, словно сомневаясь, спросил:
— У тебя есть кто-нибудь в Лос-Анджелесе?
— Нет, сэр, — ответил я. — Если только... мисс Нессельрод.
Он засмеялся.
— Да, да! Как же, помню! Удивительная женщина!
Повернувшись, он со смехом обратился к скакавшим позади.
— Сказала, если я украду какую-нибудь из ее лошадей, она повесит меня! Черт возьми!.. Думаю, она и в самом деле способна на такое! Удивительно редкий тип женщины, мальчик! Когда придет твое время... ты обязательно должен найти себе такую же женщину, как эта мисс...
Под мерный стук я засыпал, и заснул, проснувшись уже возле дома. Вокруг было темно и тихо.
— Том? — позвал Смит. — Посмотри-ка внутри, нет ли там кого. В случае чего мы прикроем тебя, малыш!
Том соскочил на землю, держа ружье на изготовку, приблизился к дому, открыл дверь и шагнул внутрь. Было слышно, как он вошел, поискал свечи, и тотчас из двери заструился свет. Он протопал из комнаты в комнату, выглянул наружу.
— Дом чист, как младенец, Пег!
Смит помог мне слезть с лошади.
— С тобой все будет в порядке, сынок! Ты дружишь с индейцами?
— Да, сэр.
— Я знаю, они уважали твоего отца. А сейчас иди да поскорее ложись спать. Отхлебни-ка еще глоток, и на сегодня хватит. Завтра же ты сможешь пить, сколько захочешь... Да, и вот что, парень! Опасайся этого старикашку испанца! Если он узнает, что ты выжил, наверняка возвратится и уж тогда, во второй раз, не допустит ошибки! — Несколько мгновений Смит молча смотрел на меня, в нерешительности объяснил: — Видишь ли, малыш, я не могу здесь оставаться. У меня слишком много врагов, которые не задумываясь вздернут меня на первом же крюке. Я собираюсь как можно скорее убраться отсюда. Для старика жизнь в пустыне нелегка. Хочу податься во Фриско, там стану продавать географические карты с указанием мест, где, как болтают люди, я бросил золото. — Смит повернул лошадь, тронул поводья. — Еще увидимся, сынок! Поверь, сожалею, что такое случилось с Верном. Твой отец был очень хорошим человеком.
Еще долго я стоял в одиночестве посредине двора, возле того самого места, где упал мой отец, прислушиваясь к удалявшемуся топоту копыт. Войдя в дом Тэквайза, огляделся.
Один в доме. Не рассердится ли он, что я вернулся сюда? Не придет ли, чтобы прогнать или убить меня?
Кто такой Тэквайз? Кто он... или что?
Хотя я был очень голоден, решил не есть. Постелил постель, медленно разделся и нырнул под одеяло. Долго не мог заснуть, просто тихо лежал, вслушиваясь в окружавшую меня темноту.