Одинокие боги

Ламур Луис

— Не думаю, что он будет беспокоить вас здесь, пока вы живете среди индейцев. Но если бы ты, Верн, жил в Лос-Анджелесе, я бы не поручился... После того, что произошло, они вряд ли станут тревожить тебя. Когда этот беглец вернулся с вестью, что в схватке с тобой один убит, а трое ранены, вряд ли после всего этого найдутся охотники сразиться с тобой, Зак.

Отец все же быстро уставал. Поэтому во время прогулок мы нередко присаживались прямо на землю и просто разговаривали. Обо всем. Мы с Питером заметили: когда

отец переутомлялся, кашель беспокоил его сильнее.

Часто разговор заходил об индейцах, их образе жизни, вере.

— Белые не правы, — был уверен отец, — когда стараются обратить индейцев в свою веру. Сначала мы обязаны узнать побольше об их божествах, как они соотносятся с их жизнью. И, главное, индейцы должны быть всегда уверены в нашем уважении к ним.

— Вот Франческо почему-то не приходит ко мне, — пожаловался я отцу.

— Всему свое время, малыш. Они ведь считают, что мы живем в доме Тэквайза.

— Нет, папа. Думаю, дело в другом.

Отец не торопил меня с выводами, разглядывая облака, проплывающие над пустыней.

— Помнишь, я говорил, что встретил одного из его сородичей у Родников Индейцев? Старого человека с бирюзой на шее?

— Ты и в самом деле видел этого индейца, Ханни? — усомнился отец.

— Не уверен только, был ли он индейцем. Но полагаю, что все-таки да, был. — Я долго молчал, потом с неохотой продолжил, боясь показаться смешным и глупым. — Не могу догадаться, на чем он стоял тогда. Думаю обо всем этом с того самого момента, как увидел его.

— Я тебя не понимаю.

— В самом низу, около края воды, оставался небольшой клочок твердой земли, на котором стоял я. А когда напился, оглянулся вокруг и увидел его.

— Рядом с собой?

— Скорее перед собой. Он стоял там, где... стоять было просто не на чем, понимаешь? — поколебавшись, пояснил я. — Зачерпнув воды, я и ему предложил, но он только молча смотрел на меня.

— И что было потом?

— Потом ты, папа, окликнул меня.

Отец долго молчал, потом тихо произнес:

— Знаешь, Ханни, мы очень плохо осведомлены о таких вещах. Наш мир гораздо сложнее, чем мы можем себе представить. Нам известны какие-то крохи, и мы всегда насмехаемся над тем, чего не понимаем. Индейцы по натуре своей одновременно и очень примитивны, и очень сложны, простота их, поверь, кажущаяся.

В пустыне и в горах встречаются тропы, проложенные Старым Народом, жившим здесь до появления индейцев. Неизвестно, кем они были и что с ними стало. Многие белые не верят в это. Отцы-миссионеры убеждают индейцев, что существование Старого Народа — это чистейший абсурд, и запрещают даже говорить об этом.

— Индейцам, которые живут в этих краях, тоже запрещено об этом говорить?

— Нет. В этом месте миссионеров не бывает. Некоторые индейцы время от времени уходят в Пале, но потом обычно возвращаются обратно. Здесь и священников

еще нет.

— Папа, куда ведут эти дороги, о которых ты говорил?

— Никто этого не знает. Возможно, к воде. Иногда я думаю, они ведут к тайникам, где хранятся их письмена, нанесенные на камни.

— Что там написано?

— Обычно это всего лишь изображения животных, но порой встречаются совершенно непонятные рисунки. Никто не знает, что они обозначают.

— Я найду их и очень хочу разгадать их значение.

— Есть тропы, по которым не ходят даже сами индейцы. Когда-нибудь, при желании, ты сможешь по ним пройти, но прежде должен многому научиться.

Отец поднялся.

— Уже поздно, Ханни. Пора ложиться спать.

Нас окружали лишь дюны и кактусы да несколько невзрачных кустиков. Солнце близилось к закату. По песку, заметил я, что-то двигалось и оставляло после себя едва заметный след. Пристально приглядевшись, я так ничего и не обнаружил. Загадка!..

— Даже если это дом Тэквайза, — улыбнулся я, — все равно он мне нравится. Мы еще поживем тут, папа?

— Если он придет и потребует освободить его, — ответил отец, — нам придется уйти, хотя и мне он нравится. Потому что как бы воплощает в себе любовь. Любовь человека к делу рук своих, творчеству. А такое всегда достойно глубокого уважения. Знаешь, Ханни, я даже немного завидую таланту этого строителя.

У меня же из головы во время этого разговора с отцом все не выходили эти странные следы на песке. Может быть, их оставляла маленькая ящерица?..

— Как ты все-таки думаешь, папа, Тэквайз вернется?

— Кто знает? — Отец взял меня за руку. — Пойдем, надо возвращаться. Я вдруг понял, что очень устал, сынок. Мне бы хотелось...

Он не договорил, чего ему хотелось. Мы оба одновременно увидели, что они уже были там, неслышно подкравшись и поджидая во дворе. Четверо. Ближе всех к нам сидел на лошади седовласый старик. С суровым, неприступным видом и жесткими, недоброжелательными глазами.

— Это он! — рявкнул старик и приказал: — Убейте его!

— Сэр?.. — Отец заговорил спокойно, хотя несомненно слышал только что сказанное. — Позвольте мальчику уйти. Он же ребенок...

— Кончайте с ним! — будто не слышал отца старик. — И этого щенка тоже! Немедленно!

Пока он, полуобернувшись, отдавал приказания, отец со всей силой, на какую был способен, оттолкнул меня прочь и упал на землю сам. Его рука, как крыло, распростерлась надо мной, будто прикрывая от опасности, поэтому сам он не в состоянии был двинуться с места. Люди старика дважды в упор выстрелили в него, и я видел все это, прежде чем он сумел ответить своим врагам. Отец был ранен. Один из стрелявших упал. Второй выстрел отца разнес в щепки угол двери. К тому времени, сумев подняться, он снова оказался поверженным на землю.