Одинокие боги
Шрифт:
— Вы ошибаетесь, сэр, — решительно запротестовал я. — Когда мой отец уехал на восток, у него не было за душой ничего, кроме вырученного от продажи скота и мехов.
Флетчер вытащил из кармана сигару, небрежно сунул ее в рот.
— Может быть, и так, а может быть, и нет, — повторил он свою загадочную фразу. — Зачем же тогда он остался здесь, вместо того чтобы со всеми вместе отправиться прямо в Лос-Анджелес? — Флетчер взмахнул рукой. — Почему задержался в этом Богом забытом месте? Я тебе скажу, у него была на то причина! Наверняка он нашел золото или индейцы показали ему, где
И еще я тебе скажу, парень, одну вещь: твоя мисс Нессельрод знает про это золото. Иначе с какой стати она стала бы так заботиться о тебе? Ты подумал? И зачем ты теперь сам вернулся в пустыню с этим Финнеем? — Он чиркнул спичкой и поднес к сигаре. — Отправляйся, отправляйся, куда задумал! А я следом. Там, уверен, хватит на всех нас...
— Флетчер! — выдавил я из себя. — Вы глупец!
Был момент, когда я думал, что он ударит меня, а поэтому, чуть отступив, предупредил:
— Не пытайтесь этого делать, Флетчер!
Что-то в моем тоне и моих словах, очевидно, насторожило его. Он внезапно посмотрел на меня.
— О'кей, ты стал мужчиной! И наконец-то вырос, поэтому теперь я могу и убить тебя.
Не знаю, что произошло, но неожиданно мне стало вдруг очень весело. Я рассмеялся ему в лицо.
— Когда вам будет угодно, Флетчер! Когда вам будет угодно!
Глава 31
То, что я назвал лавкой, в буквальном смысле слова ею не являлось. Это был обыкновенный дом, хозяин которого запасался продовольственным товаром, а потом продавал его кахьюллам или разного рода проезжим. Под прилавком всегда держал бутыль, из которой наливал посетителям вино.
Флетчер ушел, ничего больше не сказав, а я проводил его взглядом, зная, что к таким людям нельзя относиться легкомысленно: он убийца, и не понимать этого кому бы то ни было непростительно: нужно все время проявлять достаточно осторожности.
Когда я опять повернулся лицом к лавке, то очень удивился: рядом, как из-под земли, появился Франческо.
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, потом я схватил прутик и изобразил на пыльной дороге что-то похожее на круглое лицо. Франческо выхватил у меня прутик и, дорисовав на рожице улыбающийся ротик, медленно протянул мне руку.
Его рукопожатие не было сильным — индейцы обычно просто прикасаются ладонью к руке того, с кем здороваются. Жесткое рукопожатие считается проявлением характера и силы, что на самом деле вряд ли было так: настоящие, сильные и умные люди, приветствуя кого-то, никогда не сожмут руку в тиски.
Мы с Франческо отошли в сторону и остановились в тени деревьев.
— Вот, собираемся в долину, — тотчас сообщил я ему о наших планах, — ловить диких лошадей.
Франческо опустился на корточки, я сделал то же самое.
— Надеемся поймать много лошадей, поэтому нам будет нужна помощь, — продолжил я, попутно выковыривая прутиком из земли камешки. — Хотелось бы, чтобы с нами отправилось пять или шесть кахьюллов.
Франческо сдвинул назад шляпу и искоса глянул на кучку добытых мною камешков, потом молча взял один, повертел в руках.
— Думаем отловить их штук триста — четыреста, — продолжал я,
— Нам не нужны лошади, — после долгого молчания произнес наконец Франческо. — Вы будете отлавливать и коров?
— Может быть.
— Если отловите, их возьмем.
Мы молча посидели, наблюдая за вороном, клевавшим что-то на пальме. И я вспомнил, как, когда был еще совсем мальчиком, много раз ходил с индейцами в дубравы собирать желуди или спускался к реке за бобами. Трудясь рядом с ними, понемногу узнавал их.
Помню, старые индейцы не раз рассказывали о своей прошлой жизни, нередко вспоминали легенды о койотах, которые будто бы высаживали бобы там, где исчезло море и оставило после себя сухое дно: ведь рыбы и морские птицы, которыми они привыкли питаться, совсем пропали. Но потом выросли огромные заросли бобов. Правда, до того, как они появились, у койотов, наверное, была очень тяжелая жизнь. Но об этом старики умалчивали.
Позже, беседуя как-то с Монте, я поведал ему эту историю.
— Легенда, — сказал он. — У юмов тоже существует немало таких историй о койотах.
— Во всякой легенде есть доля реального. Наверное, и в этих историях — тоже.
Он вынул изо рта сигарету.
— Ты хочешь сказать, что веришь этому?
— Почему бы и нет? Койоты и сейчас питаются бобами, рыскают по пустыне, охотясь на зайцев. Останавливаясь в том или ином месте, они, возможно, оставляют непереваренные плоды, которые потом прорастают. Почему бы и нет? Ведь семена растений нередко разносятся именно таким путем, через помет птиц и животных.
— Никогда не задумывался над этим! — признался Монте. — Знаю лишь, что разносить семена могут водные потоки... но волки... — Он посмотрел на меня. — Как ты думаешь, индейцы придут помогать нам?
— Можете быть уверены, — ответил я. — Они появятся, но только после того, как подготовятся.
— Ты бывал в их деревнях?
— Да, и не раз, еще маленьким мальчиком. Хотя и жил в этом доме, часто ходил с ними собирать орехи и желуди, слушал рассказы стариков о том, как постепенно исчезало море. Оно приходило и уходило несколько раз: иногда вода прибывала медленно, а однажды хлынула с такой невероятной скоростью, что по волнам понеслись огромные стволы вырванных с корнями деревьев, и была затоплена вся долина. В тот день погибло немало индейцев. Спаслись лишь те, кто охотился в горах или оказался поблизости от скал: там они пересидели страшное бедствие.
Посмотрев на горы, я пояснил:
— Деревни индейцев с тех пор там. И еще в Санта-Росас. Горы и пустыню прорезают старые дороги, одни я хорошо знал, другие мне еще предстоит исследовать.
— Зачем? — поинтересовался Монте.
В самом деле, зачем? — задавался я не раз подобным вопросом, предаваясь размышлениям. Что я о них знаю? Знаю, что это моя пустыня, но мне не будет покоя до тех пор, пока не изъезжу ее вдоль и поперек по этим дорогам, куда бы они ни вели, — до тех пор, пока не смогу бродить по пустыне один.