Одинокие люди
Шрифт:
Встав, осмотрел камеру. Здесь не было ничего, что сошло бы за оружие, за исключением рамы койки, сделанной из полудюймовых труб. Оторвав ее от стены, разломал раму и подобрал пару обрезков - один прямой футов семь, второй - загнутый на конце и покороче, фута три длиной.
Поставив их рядом, стал ждать. Снаружи слышался разговор у окна, затем дверь из конторы отворилась и, толпясь в узком коридоре, вошли люди. Некоторые, не поместившись в тюрьме, остались в комнате.
Я встал.
– Чего-то ищите?
– я старался говорить беззаботно.
– Если так, то здесь вам искать нечего.
– Мы собираемся повесить тебя за убийство Билли Хиггинса.
– Да, я убил его, как он и просил. На его месте или моем вы бы сделали то же самое.
От них разило перегаром. Эти парни, чтобы набраться храбрости, вылакали немало виски, но все они были тертыми и крутыми. Я услышал, как кто-то зазвенел ключами и понял, что нельзя терять времени.
– Вот что я вам скажу и повторять не буду: убирайтесь отсюда подобру-поздорову, и чем быстрее, тем лучше.
Они пришли без огня, а здесь было темно, как в подземелье. Они не подумали, что для того, чтобы вытащить меня из камеры, им потребуется свет, да и внимания привлекать не хотели, ведь я был один, а их было двадцать.
– Смотрите, как он распоряжается!
– сказал кто-то.
– Открывайте замок и давайте его оттуда выволочим.
Иногда надо поговорить, а иногда - действовать. Я никогда не был хорошим оратором. Услышав, как они пытаются вставить ключ в замок, схватил обеими руками длинную трубу и изо всех сил на уровне плеч всадил ее между прутьями решетки. В темноте это было страшное оружие - коридор за камерами был узким, и они набились в него, как сельди в бочке. Послышался хруст и ужасный, задыхающийся хрип.
– Что такое? Что случилось?
– Заорал кто-то и в голосе его звучала паника.
Перехватив трубу покрепче, снова всадил ее в толпу, на этот раз чуть ниже.
Еще один вопль и крик:
– Назад! Ради Бога, уходим!
– Что происходит?
– закричал другой.
– Вы что, сошли с ума? Отпирайте камеру!
Отведя трубу назад, ударил ею на голос и услышал визг и возглас:
– Выходите! Выходите!
Люди дрались и боролись, чтобы выбраться из неудобного прохода. Просунул трубу на уровне колен, и несколько человек упало. Кто-то выхватил револьвер и вслепую выстрелил в камеру. Пуля прошла в нескольких футах. Я ударил трубой на вспышку, услышал крик боли и удаляющийся топот ног. Коридор быстро опустел, только кто-то лежал, стоная, на полу.
– Так вам и надо, - спокойно сказал я.
– Вы получили то, на что напрашивались.
– Помоги! Бога ради, помоги мне!
– Как, по-твоему, я это сделаю? Я же за решеткой. Ползи наружу, там кто-нибудь из твоих паршивых дружков поможет..
Раздался еще один душераздирающий стон и шорох ползущего человека. Я прислонил трубу к стене и ждал. Если они прийдут опять, то будут стрелять, однако у меня было предчувствие, что больше никто из них сюда носа не сунет.
На улице послышались сердитые вопросы, затем дверь открылась. Чиркнула спичка и кто-то зажег лампу. В коридоре появились люди, в одном я узнал Ори, почтенного и уважаемого гражданина.
– Что случилось? Что здесь произошло?
– спросил он.
Один человек без движения лежал на полу, от другого, который полз, осталась дорожка крови. Перед камерой валялись распущенное лассо и револьвер.
– Ко мне приходили посетители, - сказал я, облокотившись на решетку. Хотели пригласить на пикник с веревкой, только я не согласился, и им пришлось уйти.
Лицо Ори было суровым.
– Прошу прощения, молодой человек. Это была шайка бродяг, а не жители Тусона.
– Я так и подумал, - сказал я.
– Мистер Оури, как вы считаете, мне могут принести из "Мухобойки" кофейник и что-нибудь поесть? Я ужасно проголодался.
– Я сделаю даже больше. Джим, - он повернулся к охраннику, - дай мне ключи. Я угощу этого молодого человека обедом.
Он оглянулся. Лежащего на полу человека осматривал доктор. Он поднял голову.
– У него три сломанных ребра и пробитое легкое, - тихо сказал он.
– Это его заботы, - грубовато отозвался я.
– Каждый, кто работает со скотом, должен знать, что коровы бодаются.
– Я тоже так полагаю, - сухо ответил Оури.
Зазвенели ключи, и замок открылся.
– Выходите, мистер Сакетт. Я угощаю.
– Не возражаю, - сказал я, - но предупреждаю, что люблю поесть, у меня только что проснулся аппетит.
Когда мы вошли, в "Мухобойке" почти никого не было, но через несколько минут там не осталось ни одного свободного места.
Поев, я откинулся на спинку стула. Один из горожан подошел с моим винчестером и оружейным поясом.
– Если останетесь в городе, лучше ходить с оружием.
– Останусь, - ответил я, - пока все не прояснится. Я не сделал ничего дурного. Убил хорошего человека, крепкого парня. На том солнцепеке, под стрелами апачей он мог прожить еще несколько часов.
– Я бы попросил о том же, - сказал кто-то.
После этого я замолчал. Настроение исправилось: я хорошо поел, мне вернули оружие, и все, что мне хотелось, - покончить с этим делом.
Вошел доктор и жестко посмотрел на меня.
– Должен признаться, что вас опасно загонять в угол. Вы уложили четырех: у одного раздроблена скула, не хватает девяти зубов и искалечено лицо, у другого порваны мышцы плеча, у третьего проломлен череп и на пять дюймов раскроен скальп. У человека с пробитым легким есть шанс выжить, если ему повезет. Кроме того, шестеро или семеро отделались легкими ранениями.
– Они пришли, чтобы убить меня, - сказал я.
Дверь на улицу открылась, и вошли двое - капитан Льюистон и Токлани, индейский разведчик. Они осмотрели комнату, нашли меня и подошли к моему столику.
– Сакетт, - сказал Льюистон, - Токлани говорил с Катенни, они подтвердили вашу историю. Катенни и еще пара апачей подробно рассказали о том, что произошло, когда вам пришлось убить Хиггинса.
– Ты говорил с Катенни?
– спросил я Токлани.
– Он тоже.
– Индеец показал на Льюистона.
– Мы вместе ездили в лагерь апачей.