Одинокий. Злой. Мой

Новикова Татьяна О.

А вот на улице распогодилось, внутренний двор освещали десятки фонарей. Обстановка была располагающая для общения. И я мысленно поблагодарила Платона за понимание. Мог бы и наплевать на мои чувства: обещала — так говори.

Хорошо, что он не такой.

Мы пошли по вымощенной камнем дорожке. Я накинула поверх куртки плед и сейчас ощущала себя каким-то монархом, который бродит по владениям, а за его спиной развевается мантия. Правда, «владения» составляли лишь поникшие кустарники, облетевшие деревья и увядшая живая изгородь. В это

время года глупо ожидать чего-то другого.

— А кто ухаживает за садом? — спросила я, глянув на поникшую яблоню.

Кажется, Платон говорил что-то про магию, но одно дело, когда с помощью бытовых чар стирается пыль в доме или моется посуда. Но сад выглядел слишком опрятно. Кусты спрятаны под холщовыми тряпками, деревья фигурно подстрижены, листья сметены в аккуратные кучки. Заклинания на такой уют не способны. А я не думаю, что по утрам Платон берет в руки грабли.

— Мама несколько раз в сезон приезжает сама. Раньше — приезжала, — поправился Платон. — Остальное поддерживают садовые чары.

— Почему твои родители уехали из этого места?

— А ты сама бы хотела жить здесь? — Платон махнул рукой в сторону громадного мрачного дома.

Красивый, слов нет, чтобы описать. Но слишком уж неживой. Как покинутый всеми музей. Нет, я бы не хотела жить среди древних портретов, мраморных ваз и всего этого помпезного великолепия, которое навевает тоску. Ладно, недельку походить «монархом», две… три…

Всю жизнь?

Увольте.

Разве что комнату с роялем я бы оставила, да и то — рояль можно поставить в любом другом месте, где хорошая акустика и устойчивый пол.

— Ну, ты же почему-то живешь, — ляпнула я, не подумав.

— Я живу вынужденно, потому что в этом месте проще всего нарушать запреты, — хмыкнул Платон, особо не таясь. — Это фамильный особняк по отцовской линии. А все родичи отца были немного помешаны на темных ритуалах и величии. Будь моя воля, я бы предпочел что-то менее претенциозное.

— Тебе нужно провести здесь какое-то время, да? — Я вспомнила записку в контейнере.

— Всего год. По решению арбитров. Если я докажу, что за год не причиню вреда ни себе, ни окружающим, то меня выпустят.

М-да. Платон погорел на обоих пунктах. Вред себе он причиняет постоянно, своими жуткими манипуляциями с электричеством. Что касается «окружающих» — считать ли ими тех головорезов, которых он прибил в первую встречу со мной?

Как по мне, это не вред, а доброе дело. Так сказать, избавил мир от двух неадекватных уродцев — арбитры за это ещё и приплатить ему должны. Но по факту: убийство налицо. Да еще и с применением какой-то жуткой, явно запрещенной магии.

— Что ты натворил?

— Да так, небольшое темное колдовство, — махнул рукой Платон так, будто не сделал вообще ничего особенного. — Один из опытов оказался слишком уж заметным. Случился серьезный выброс энергии, пострадал обычный человек. Арбитры не могли не отреагировать.

— А что насчет твоих сил? Ты лишился их во

время этого опыта?

— Мари, не переводи тему, — поморщился Платон. — Рассказывай про Нику Альбеску.

Я вздохнула.

Да что рассказывать-то?

Я хотела лучшей жизни для себя и матери, а Нику любил всё красивое, необычное, полезное. Собирал коллекцию таких людей и нелюдей, искал по всему свету нечисть для своего бродячего цирка, но и не только. Даже если ты не отличаешься каким-то особым магическим талантом — ты мог его заинтересовать. Например, умением играть на музыкальных инструментах. Или особой красотой. Невероятным голосом, грацией.

Я видела много израненных душ рядом с ним.

Нам про него рассказал один мамин знакомый, суля кучу денег тому, кто пойдет к нему в услужение. Теперь я понимала, что знакомый этот был обычным проходимцем, которому заплатили за меня как за бездушную вещь. Причем не думаю, что плата была столь велика, что стоила моей жизни.

Нику забирал себе официально, заключал пожизненную сделку. Добровольную, и никак иначе. Меж моих лопаток остался след этой сделки, нестираемое клеймо. Вечное напоминание о том, кому принадлежит моё тело.

Поначалу Нику был щедр. Он приодел меня в красивые тряпки, заставлял прислугу по утрам красить мне лицо и смеялся, что выбьет на лице макияж татуировкой, если я когда-нибудь выйду к нему как «серая мышь».

Я не придавала его шуткам особого значения. Он был добр, и меня это устраивало.

Правда, в самом начале я сказала ему что-то вроде:

— Я бракованная.

Имея в виду свой жалкий магический дар и то, что от отца с матерью мне не передалось практически ничего. У могущественного тритона и сильной ведьмы с редким даром родилась замухрышка. Я умела варить зелья, могла колдовать — да и только.

— А мне и не нужна особая, — усмехнулся вампир. — Мне нужна ты. Моя предсказательница никогда не ошибается, знаешь ли.

— Предсказательница? — удивилась я тогда. — Она сказала вам обо мне? О чем? Я чем-то смогу вам помочь?

Может быть, сварю какое-то особое зелье? Это получалось у меня действительно неплохо.

Признаться, мне польстили его слова. Собственный отец считал меня бесполезной пустышкой, потому и бросил. А древний вампир разглядел что-то особенное.

— Не думай об этом. Многие знания — многие печали, — отшутился Нику, показывая тем самым, что не намерен говорить дальше.

Его окружение тоже не понимало моей значимости. Что могла рассмотреть предсказательница во мне? Зачем я понадобилась древнему?

Ну а я больше не задавала вопросов. Нику их не любил.

Ну а потом его отношение изменилось. Туда примешались боль и пытки. Попытки сломить меня. Насмешки. Унижения. Нику было интересно наблюдать за тем, как меняется моя игра от физического состояния. Было любопытно, как я отреагирую на огонь или лезвие ножа.

Ему нравилось видеть в моих глазах животный страх.