Одиссея Талбота
Шрифт:
О'Брайен вновь взглянул на часы: десять семнадцать. Интересно, почему Беллман не включает зеленую лампочку? О'Брайен еще раз проверил снаряжение: нож, рюкзак, фляга. Сколько прыжков может совершить человек до той минуты, пока удача не отвернется от него? Как говорится, все, кроме последнего.
Сонни Беллман повернулся к человеку, сидевшему справа от него в кресле второго пилота.
– Подходит время прыжка.
Мужчина кивнул, встал и нагнулся за своим парашютом.
– Он, наверное, рассердится на меня, – сказал Беллман.
– Мистер О'Брайен обожает сюрпризы, – ответил
– Он любит прыгать в одиночестве. Но, думаю, все будет в порядке.
– Никто вам ничего не скажет. Обещаю. – Питер Торп взмахнул тяжелой деревянной колотушкой и с большой силой опустил ее на основание черепа пилота. Беллман издал короткий стон и ткнулся лицом в штурвал. Торп откинул его назад, потянулся через Беллмана и включил автопилот. Самолет продолжал ровно лететь вперед, выдерживая прежнюю скорость, курс и высоту.
Торп посмотрел на часы и зевнул. Боже, что за уик-энд!
Он пристегнул парашют, открыл дверцу и шагнул в салон.
О'Брайен обернулся на луч света, вырвавшийся из кабины пилота, и сощурился. Но дверца тут же захлопнулась, вновь погрузив салон в темноту. Лишь слабо горела красная лампочка.
Торп безмолвно приближался к О'Брайену. Тот встревоженно спросил:
– Беллман, что случилось?
Торп снова зевнул.
– Ради Бога, Пат, с какой стати тебе вздумалось прыгать на Пайн Бэрренс ночью в воскресенье? – Он остановился недалеко от О'Брайена. – В такое время людям твоего возраста надо сидеть дома и играть в покер.
Патрик О'Брайен взялся за рукоятку висевшего у пояса ножа.
– Что ты здесь делаешь?
– Да так. А тебе что, не нравится?
– Мне не нравится, что ты не ответил на мой вопрос.
– Извини, Пат. – Торп посмотрел в иллюминатор. – Ясный месяц. Скоро будет полнолуние. Вон звезда упала. Загадай желание!
О'Брайен посмотрел на дверцу, ведущую в кабину пилота. До нее было несколько футов. Торп быстро повернулся к нему:
– Слушай, Пат, меня беспокоит это дело «Талбота». – О'Брайен молчал. Рев двигателей, казалось, заполнил весь салон. Месяц светил в иллюминатор, и фигура Торпа отбрасывала длинную тень на противоположную стенку фюзеляжа. – На самом деле, Патрик, меня беспокоишь ты.
– Это естественно, что ты волнуешься. Мы уже близко.
– Правда? Интересно.
О'Брайен спросил, сдерживая себя:
– Почему ты сделал это?
Торп пожал плечами:
– Не знаю. Но вовсе не из политических убеждений. И действительно, кто может в здравом уме занять сторону этих питекантропов. Разве есть где-нибудь еще такие злые, скучные и плохо воспитанные люди? Я бывал в Москве дважды. Что за дыра!
– Тогда почему же? – О'Брайен тихонько отстегнул защелку на ножнах.
Торп заметил его движение в свете лампочки.
– Не вздумай глупить, Пат.
– Скажи мне, так почему же?
Торп почесал в затылке.
– Ну, как тебе сказать. Все это очень сложно… Жажда пощекотать нервы опасностью… Вот некоторые, например, прыгают с парашютом. Другие участвуют в автомобильных гонках. Я же предаю. Когда ты идешь на тяжкое преступление, каждый день превращается для тебя в приключение – ведь он может стать последним. Вспоминаешь, Пат?
– Ты болен, – тихо проговорил О'Брайен.
– Может быть. Ну и что? Больной, как и наркоман, требует удовлетворения своих желаний. Да, контора мне в этом смысле кое-что дает. Другим этого вполне хватило бы, но мне нужно полное удовлетворение. Мне нужна кровь целой нации.
– Питер, послушай… Если ты хочешь изменить историю – а это, я полагаю, и есть твоя конечная цель, – ты, чтобы добиться этого, можешь помочь нам расстроить их планы. Это будет последний аккорд…
– Помолчи, Пат. Умерь свое красноречие. Подумай, часто ли человеку представляется возможность увидеть смерть целой нации? Ты только вообрази себе – высокоразвитая сложная цивилизация падает жертвой собственной передовой техники. А я могу стоять на холме и наблюдать. Наблюдать за окончанием одной эпохи и рождением другой. Сколько еще людей в истории человечества обладали такой уникальной возможностью – вызвать неожиданное и катастрофическое изменение в жизни планеты?
О'Брайен прислушался к шуму моторов и заговорил таким тоном, будто бы в целом принял сказанное Торпом.
– Хорошо, Питер, но что это будет за новый мир? Ты сможешь в нем жить?
Торп сделал нетерпеливый жест и засмеялся.
– Я легко приспосабливаюсь к действительности.
– А что же ты там будешь делать? Ведь предавать будет некого…
– Ладно, хватит болтать!
О'Брайен хотел спросить Торпа, как все это случится, но, будучи хорошо подготовленным разведчиком и к тому же стоя на пороге смерти, он рассудил, что удовлетворять свое любопытство ни к чему, он уже не смог бы воспользоваться полученной информацией. Кроме того, чем больше он спрашивал бы Торпа, тем легче тому было бы догадаться, что О'Брайен знает и чего не знает.
Торп, казалось, прочитал мысли О'Брайена.
– Как далеко вы продвинулись в преследовании, Пат?
– Я уже говорил тебе. Мы у цели.
– Черт! – Торп потер подбородок. – Кэтрин говорила мне, да я слышал это и от других, что ты один из самых способных разведчиков в мире. Ты смел, деятелен, хитер, изобретателен и все такое. Я знаю, что ты умен. Но… если ты так умен, если ты подозревал меня, то почему не начал действовать раньше, пока я не загнал тебя в угол? Меня должны были схватить, накачать наркотиками, подвергнуть пыткам и допросам по меньшей мере год назад. Или ты стал выдыхаться, ветеран? Или тебя остановили чувства Кэтрин ко мне? А может, ты и не подозревал меня? Да, так оно и есть. Ты ни о чем не догадывался.
– Я несколько лет следил за тобой, Питер.
– Не поверю…
В этот момент «бичкрафт» попал в небольшую воздушную яму и качнулся. Торп потерял равновесие и упал на одно колено. О'Брайен, давно дожидавшийся подобной ситуации, бросился к двери. Торп быстро выхватил пистолет, прицелился и выстрелил. Раздался громкий хлопок. О'Брайен по инерции ткнулся в дверь, отпрянул назад и опрокинулся навзничь на пол. Торп еще раз прицелился и выстрелил. На этот раз хлопок был тише.
О'Брайен, распластавшись, лежал у ног Торпа и держался за грудь. Торп опустился рядом с ним и осветил фонариком рану на груди. Он тихо, почти ласково, сказал О'Брайену: