Одиссея "Варяга"
Шрифт:
– Так, ваше благородие, его ж, халеру, в участок надо бы. Бомбиста этого, - заколебался вспоминая о должностных инструкциях подоспевший городовой.
– Я ничего тебе, держиморда, не расскажу!
– гордо и непреклонно заявил Яша.
Но пока полицейский обдумывал, чем ответить на "держиморду" в присутствии лица благородного, это самое лицо, то есть Вадик, как то странно взглянув на Бельгенского процедил:
– Расскажешь, поверь... МНЕ - все расскажешь. Видать ты, милок, даже не представляешь, что может сделать с человеком врач, бывавший на востоке, и знающий анатомию. И которому очень нужны правдивые ответы. Это, конечно, меня не красит, но ответы твои, я так или иначе получу.
Теперь по поводу участка, - повернулся Вадик к городовому и караульным солдатам, - сейчас вам дадут каждому по червонцу... И запомните - бомбиста разорвало на части его же бомбой. С Плеве, или даже с самим государем, я как-нибудь сам все урегулирую. Но если хоть кто из вас, хоть когда, хоть кому, хоть жене, хоть начальнику квартальному скажет, что этот остался после взрыва жив... Тогда придется пропасть еще паре-тройке человек. Включая и жену, и квартального. Поняли? Будете молчать - получите повышение, обещаю. Все ясно? А теперь: этого - на второй этаж и привязать к стулу.
Дождавшись утвердительных кивков и оставив городового отбиваться от собирающейся толпы, процессия направилась вверх по лестнице.
– У нас мало времени, а узнать мне у дорогого гостя надо очень много... Адрес ячейки, кто у них старший и главное - от кого поступил заказ убрать именно меня, и откуда пришла информация о том, что я сегодня еду на встречу с банкирами, это минимум. Яша, может сами расскажете? Вы так и так сегодня умрете, я вам не царский суд и пару трупов ни в чем не повинных людей прощать не собираюсь. Так хоть отойдете без мучений и исповедуетесь мне, заодно. На том свете зачтется, может быть.
– Но... Это же беззаконие! Как вы смеете? Ведь есть же суд присяжных, адвокат, есть же полицейское управление, - оказался совершенно не готов к такому повороту событий Бельгинский.
– я все равно ничего вам не скажу, отпустите меня, я требую сдать меня в полицию! Вы не имеете права!
– Яшенька, о чем это вы? Какие права? Какой, к лешему закон? Те двое, Петр Сергеевич, мой кучер и Виталий, мой дворецкий, их-то какой суд приговорил? И какой интересно адвокат приговорил случайного прохожего к ампутации руки, а десятилетнего пацана к дырке в легких? Нет уж. Адвокат, присяжные и прочая законная мутота, это для честных уголовников, что грабят, насилуют и убивают, не прикрываясь высокими идеалами. А вам, господам "социалистам", взявшимся решать кому жить, а кому умирать исходя их классового подхода, такая роскошь отныне не доступна. А то знаю я вашего брата - плюнете на портрет царя в зале суда, и дадут вам 12 идиотов присяжных за двух покойников лет пять каторги. Просто потому, что и самим плюнуть иногда охота, а смелости не хватает. Ну и модно это нынче, плеваться куда попало. Из пяти лет вы отсидите в Сибири года три от силы, при хорошем питании и в теплой компании вам подобных "политических".
Кстати... После того как Николай, с моей подачи между прочим, объявил полную свободу слова, термин "политический заключенный" потерял всякий смысл. Если кто-то что-то эдакое сказал - только за это его уже не посадят. Ну а уж если кого ограбил или убил - то тут мотив и вовсе не важен. А вас, сударик мой, я уже приговорил. Вопрос только в том, как именно приговор будет приведен в исполнение, сразу - быстро и без мучений, или по-другому, как вы того действительно заслуживаете. Так или иначе, но поверьте, дружочек, вы мне расскажете все, что мне интересно. А коли решите упорствовать, отнимая мое время, тогда заодно науке российской послужите, мне как раз надо пару экспериментов поставить, по воздействию новых антибиотиков на человека. Я как раз просил Плеве мне пару приговоренных к повешению бандитов передать, а тут вы с оказией. Не рисковать же жизнями нормальных людей, правда?
– Анти био... Так вы тут еще и яды разрабатываете, народ травить?
– блеснул знанием основ латыни побледневший Яков, и попробовал пробудить сознательность в тащивших его вверх по лестнице братьях по классу - солдате и матросе, - товарищи! Не слушайте царского сатрапа, что задумал отравить борца за свободу трудового народа, не нарушайте законов государства Российского, немедленно сдайте меня в полицию! Не потворствуйте произво...
Его яркая тирада была на полуслове прервана ударом под дых. Матрос первой статьи Никита Оченьков наотмашь хряснул разговорившемуся агитатору, и стал в ответ резать ему свою, матросскую правду матку. Он принял за чистую монету слова Вадика о том, что Яшу так и так пристрелят, и теперь не стеснялся в средствах выражения мысли, чем удачно подыграл доктору.
– Какой я тебе товарищ, гнида сисялисская? Ты что, тоже с япошками воевал? Это где же интересно? Мои товарищи сейчас или на "Варяге" в море ходят, или в окопах сидят в Порт-Артуре, но тя я ни там ни там не видел, падла. Ты только в прохожих бонбы швырять смел, как я погляжу, вот теперь перед товарищем доктуром и держи ответ. Ты же его подзарвать хотел, не полицию? Вот теперь перед ним и кайся!
– Товарищ Оченьков! Полегче с этим, сначала он нам должен все рассказать, не убей его раньше времени, - вмешался Вадик, искоса поглядывая на вконец погрустневшего Яшу, - а насчет "ядов народ травить" - вы снова правы с точностью до наоборот. Малая доза нужного яда, данная больному жестоким, но умным доктором - это то, что его обычно спасает. Вот уж только не думал, что мне придется вытравливать заразу во всероссийском масштабе...
Понимаете, Яков, я ЗНАЮ чем кончатся ваши социальные эксперименты, если вы преуспеете. Вы вроде в гимназии учились, должны знать историю французской революции? Так вот, вы, коль преуспеете, прольете в России такие реки крови... В общем, после вас галльская заварушка покажется чем-то вроде пикничка на обочине, или легкой разминки. Страна то у нас побольше будет... Пока к власти не придет поколение революционеров-управленцев, а для этого ему придется вырезать поколение революционеров-романтиков, то есть ВАС, милейший, вся страна умоется кровушкой. И не один раз. Господи, как хочется найти менее кровавый способ прийти к тому же результату...
Ладно, этот лирика, вас, вижу, уже к стулу примотали... Ну, да, вроде надежно. Итак - начнем. Вопросы вы слышали, игла под ногти на спиртовке уже калится, начинайте же рассказывать, я вас умоляю...
Вадик выбрал из стопки шприцов наиболее брутально выглядящий, и положил его десятисантиметровую иглу острием в пламя спиртовки, на которой медленно дистиллировался раствор красителя. Затем он накинул черный, кожаный фартук, хранившийся в лаборатории на случай работы с кипящими растворами, и повернулся к побледневшим от его зловещих приготовлений Оченькову и солдату.
– Спасибо. Идите пока, товарищи. За свои необходимые злодеяния, я сам перед богом и людьми отвечу, вы тут не при чем. Сейчас я - хирургический скальпель, отделяющий гнилую, смердящую, гангренозную плоть от здорового организма нашей с вами России!
– замогильным голосом произнес Вадик, - сюда никого не впускать, даже государя императора, паче чаянья тот появится.
Его поза-, поза-, позапрошлая подружка, из-за которой он на 2 месяца завис в готской тусовке, сейчас могла бы им гордится. Впрочем, Вадик, и в правду, был на грани того, чтобы засадить идиоту террористу пару раскаленных иголок под ногти. А потом, в припадке гуманности, обработать раны недоведенным до применения, смертельно опасным стрептоцидом. А лучше всего актер играет ту роль, в которую он сам верит, и которая соответствует его внутреннему настрою.