Одиссея
Шрифт:
«В мыслях, богиня, твоих не отъезд мой, а что-то другое.
Как же могу переплыть на плоту я широкую бездну
[175] Бурного моря, когда нелегко и корабль быстроходный
Может его пробежать, даже с ветром попутным от Зевса?
Нет, против воли твоей не вступлю я на плот ненадежный!
Прежде ты дай мне сама, о, богиня, великою клятву,
Что никакого вреда для меня не замыслила нынче».
[180] Так он сказал. И в ответ улыбнулась
Кудри его потрепав, так сказала, назвав его имя:
«Да, ты, и вправду, хитрец! И твой ум осторожен и тонок,
Если ты с речью такой ухитрился ко мне обратиться!
Что же, клянусь я землей плодоносной и небом широким,
[185] Стикса подземной водой! Эта клятва вовек нерушима.
Страшная клятва, её даже боги нарушить боятся.
Ею клянусь, что тебе никакого вреда не замыслю.
Даже напротив, сама о тебе я заботиться буду,
Как о себе, словно я, как и ты, в положенье таком же.
[190] Я справедлива в душе, и достоинства разум мой полон,
Сердце в груди у меня не железное, знает и жалость».
Кончив, поспешно пошла впереди вида дивного нимфа.
Следом пошёл Одиссей за богинею, быстро шагая,
Смертный с бессмертной; они оба вскоре вернулись в пещеру.
[195] В кресло он сел, где Гермес до него отдыхал, бог-посланник.
Нимфа еды и питья перед ним на столе разложила,
Всё предлагала ему, чем питаются смертные люди.
Села напротив сама перед равным богам Одиссеем.
Дали амброзии ей тут рабыни со сладким нектаром.
[200] Жадные руки они к пище сытной скорей потянули.
После того как едой и питьём голод свой утолили,
Нимфа Калипсо, краса средь богинь, Одиссею сказала:
«Зевсом рождённый герой Лаэртид, Одиссей хитроумный!
В милую землю отцов, в дом родной свой отправиться хочешь
[205] Ты поскорее! Ну, что ж… Пусть настигнет тебя эта радость!
Но, если б чувствовал ты своим сердцем, какие невзгоды
Роком тебе суждено испытать до того, как вернёшься
В дом свой, – остался б тогда здесь, со мной, в безмятежном жилище.
Стал бы бессмертным! Но ты жаждешь встречи с любимой супругой,
[210] Днями тоскуешь о ней, и мечтаешь вернуться в отчизну.
Я красотою лица или стройностью стана нисколько
Не уступлю ей! Скажи, разве может равняться с богиней
Смертная по красоте: с неземной красотою – земная?»
Нимфе Калипсо в ответ так сказал Одиссей многоумный:
[215] «Ты не сердись на меня, о богиня могучая! Сам я
Знаю, что рядом с тобой Пенелопа разумная меркнет:
Перед лица красотой твоего, перед стройностью
Старость и смерть – для неё; ты ж ни той, ни другой не подвластна!
Всё же при том я хочу, – и всечасно мечтаю об этом, –
[220] В дом свой вернуться родной, сладкий день возвращения встретить!
Если ж мой плот разобьёт бог какой в винно-тёмной пучине, –
Выдержу я ту напасть закалённою в бедствиях грудью!
Много уж встретил я бед, и немало трудов перенёс я
В битвах с волной и с врагом. Ну так что же? Пусть будет, что будет!»
[225] Так он сказал. Между тем солнце село, и ночь наступила.
В тёмной пещере они удалились в укромное ложе,
И провели там всю ночь, насладясь обоюдно любовью.
Рано рождённая, вновь свет зажгла розопёрстая Эос.
В лёгкий хитон свой и плащ, рано встав, Одиссей облачился.
[230] Нимфа же, встав, облеклась в серебристое длинное платье,
Тонкой работы, почти невесомое. Поясом дивным
Стан обвила золотым. Кудри скрыла под лёгкой накидкой.
После она начала собирать Одиссея в дорогу.
Выбрала медный топор по руке ему, тот, что побольше,
[235] Острый с обеих сторон, и искусный, насаженный плотно
На топорище своё расписное из твердой оливы.
Острую скобель дала для обтёски. Потом Одиссея
К месту тому отвела, где стояли большие деревья.
Много там ольх, тополей чёрных было да сосен до неба;
[240] Всё сухостой, что давно иссушился, для плаванья легкий.
Место ему указав, где стояли большие деревья,
Снова краса средь богинь возвратилась Калипсо в пещеру.
Стал он деревья рубить. Дело спорилось, быстро свершилось.
Двадцать стволов он свалил и очистил их острою медью,
[245] Выскоблил гладко, затем уровнял по шнуру, обтесал их.
Нимфа Калипсо меж тем и бурав принесла Одиссею.
Бревна он все просверлил и сплотил их, как надо, друг с другом;
Брусьями бревна скрепив, вбил он клинья в пазы, укрепил всё.
Плот он просторным таким себе сделал, каким корабельщик,
[250] Опытный в деле своём, строит трюм у торгового судна,
Что и товар, и купцов носит в море широком надёжно.
Скрепы бортов он возвёл часто, как корабельные рёбра.
Палубу сделал, сплотив крепко длинные гладкие доски.
Мачту поставил, на ней утвердил поперечную рею,
[255] Сделал и руль у кормы, чтобы судно могло развернуться.
Сделал по скрепам бортов загородку из ивовых прутьев,
Чтоб защищала от волн. Взял в запас много брёвен и досок.