Одиссея
Шрифт:
[680] И на пороге её повстречал. Пенелопа спросила:
«Ты ни наказ ли какой женихов благородных несёшь мне?
Может, рабыням царя Одиссея, подобного богу,
Бросить дела повелеть, чтоб обед женихам приготовить?
Лучше б не свататься им! Отступились бы, не приходили!
[685] О, если б этот обед в доме нашем для них был последним!
Часты как ваши пиры! Вы наш дом разорили! Сгубили
Все достояние в нём Телемаха! Неужто ни разу
В детстве не слышали вы
Как относился всегда к ним мой муж, Одиссей богоравный?
[690] Не обижал никого никогда он ни словом, ни делом,
В нашем народе; хотя многосильным царям и обычно
Лаской любимцев ласкать, и обиды нести нелюбимцам.
Он же за всю свою жизнь никого не обидел из смертных.
Вы же бесстыдство своё всем являете в ваших поступках!
[695] Нет благодарности в вас за добро и былые заслуги!»
Так ей ответил Медонт, много мыслей разумных имевший:
«О, если б только всё зло заключалось лишь в этом, царица!
Но куда большей бедой женихи нам теперь угрожают,
Худшей гораздо! Не дай им исполнить то дело, Кронион!
[700] Ведь Телемаха убить порешили они острой медью
В день возвращенья его. Он искать об отце своём вести
В Пилос священный отбыл и в божественный град Лакедемон».
Так он сказал. У неё ослабели тут ноги и сердце.
Долго ни слова сказать не могла она: голос цветущий
[705] Вдруг онемел, а глаза переполнились сразу слезами.
С духом собравшись, она, наконец, так ему отвечала:
«Вестник, но что же его побудило отбыть? Для чего же
Вверился он кораблям быстроходным (конями морскими,
Что по великой воде пробегают, зовут их мужчины)?
[710] Хочет ли он, чтоб совсем его имя исчезло в народе?»
Так ей ответил Медонт, много мыслей разумных имевший:
«Мне неизвестно, внушил это бог ли какой ему, или
Сам он то в сердце решил, чтобы в Пилос отплыть, дабы лучше
Всё об отце разузнать: где он, что с ним, вернётся ли, нет ли».
[715] Так он сказал, и затем удалился из царского дома.
Сердцегубящая скорбь охватила царицу; и стало
Невмоготу ей сидеть в мягком кресле; и пусть в доме кресел
Было в достатке других, на порог опустилась царица,
Горько рыдая. Вокруг собрались все рабыни с рыданьем,
[720] Сколько их было всего в царском доме, и юных, и старых.
Сильно скорбя среди них, говорила им так Пенелопа:
«Слушайте, милые! Дал Олимпиец мне столько несчастий,
Сколько не знает никто среди женщин, со мною ровесниц!
Прежде погиб мой супруг, обладавший отвагою
[725] Множеством доблестных свойств отличавшийся между данайцев.
Полнятся славой его вся Эллада и Аргос просторный!
Нынче ж и милый мой сын… где, не знаю… бесславно умчали
Бури из дома его. И о сборах его я не знала…
Подлые! Ясно, что вы, знали всё! Но никто из вас даже
[730] Не соизволил меня разбудить, – ни одна! – как узнали,
Что он из дома пошёл к быстроходному судну, на пристань!
Если б тогда кто-нибудь мне сказал, что он хочет уехать, –
Он отложил бы отъезд, как ни рвался, со мной бы остался,
Или б оставил меня бездыханную здесь, в отчем доме.
[735] Но позовите ко мне старика Долиона скорее!
Верный слуга, он отцом был мне дан, как сюда меня взяли.
Здесь он за садом моим плодоносным с усердием смотрит.
Пусть он к Лаэрту идёт сей же час, старцу пусть всё расскажет.
И мудрым сердцем своим тот решит, как нам быть. Он, быть может,
[740] С жалобой выйдет в народ, допускающий смерть его внука,
Что Одиссею царю – сын единственный богоподобный».
Няня усердная тут, Евриклея, сказала царице:
«Милая дочь! Повелишь ты казнить меня медью жестокой,
Или помилуешь, но ничего от тебя я не скрою.
[745] Было известно мне всё. По приказу его принесла я
Хлеб на дорогу, вина… Взял с меня он великую клятву:
Не разглашать, пока срок до двенадцати дней не наступит,
Или не спросишь сама, или всё от других не узнаешь.
Свежесть лица твоего, он боялся, от плача поблекнет.
[750] Вот что: омойся теперь, облеки тело чистой одеждой,
В верхний покой свой пойди и молитву с рабынями вместе
Перед Афиною там сотвори, Зевса дочерью мудрой.
Сына тебе сохранить и от смерти спасти она может.
Но не печаль старика, без того уж печального. Верь мне:
[755] Боги ещё не совсем отвернулись от славных потомков
Аркесиада; они обладать ещё будут высоким
Домом царя и его плодоносной землёю обширной».
Так ей сказав, уняла она скорбь её, слёзы сдержала.
После, омывшись водой и облекшись одеждою чистой,
[760] В верхний покой свой пошла Пенелопа с рабынями вместе.
Всыпав в корзинку ячмень, так царица молилась Афине:
«Непобедимая дочь щитодержца Зевеса, внемли мне!
Если когда Одиссей многоумный сжигал пред тобою
Тучные бедра быков и овец в своём доме высоком, –
[765] Вспомни об этом теперь и спаси для меня его сына,
Козни моих женихов злонамеренных нынче ж разрушив!»