Одиссея
Шрифт:
В Трое далёкой, где вы столько бед претерпели, ахейцы.
Тело своё он иссёк беспощадно бичом недостойным,
[245] Рубищем драным покрыл свои плечи, как жалкий невольник;
В город враждебных мужей он проник. Там, средь улиц широких,
Образ бродяги приняв, он ходил в своём рубище рваном
Будто бы нищий, каких у ахейских судов не видали.
Так он по Трое ходил средь троян и не узнан был ими.
[250] Я же узнала его, лишь увидев; расспрашивать стала.
Но
Только когда я его и омыла, и маслом натёрла,
В чистое всё облекла, и клялась ему клятвой великой,
Что лишь тогда я выдам Одиссея троянцам, когда он
[255] В стан возвратится к шатрам и своим кораблям крутобоким, –
Только тогда он раскрыл мне весь замысел хитрый ахейцев.
Многих троян он убил длинноострою медью; при этом
Много и выведал он, прежде чем в стан аргивян вернуться.
Многие вдовы троян горько плакали. Сердце моё же
[260] Было веселья полно: я давно уж стремилась умчаться
В землю родную свою. Я давно уж жалела о страсти,
Что от отчизны меня увлекла по вине Афродиты,
Бросить заставила дочь, ложе брачное, милого мужа,
Столь одарённого всем: и умом, и красою, и статью».
[265] И, отвечая на то, так сказал Менелай русокудрый:
«Истинно всё. Обо всём справедливо ты судишь, супруга.
Случаи были узнать мне поступки и нравы у многих
Сильных достойных мужей, много разных земель посетил я,
Но никогда и нигде не случалось мне видеть такого,
[270] Как Одиссей: он всегда духом твёрд был средь горя и бедствий.
Вот что он сделал ещё, многоопытный муж и могучий,
В чреве глубоком коня деревянного: там мы засели,
В войске храбрейших избрав из ахейцев на гибель троянам…
Ты в это время к коню подошла. Побудил тебя, верно,
[275] Демон, враждебный для нас, лишь троянам желающий славы.
Вместе с тобой подошел Деифоб, на бессмертных похожий.
Трижды громаду коня обошли вы вдвоём, всё ощупав.
Вдруг начала ты взывать поименно к знатнейшим данайцам,
Голосу милых их жён подражая искусно и пылко.
[280] Первыми я и Тидид, да ещё Одиссей богоравный
В тёмной утробе коня голоса милых жён стали слышать.
И пробудилось во мне и в Тидеевом сыне желанье
Выйти наружу или изнутри отозваться на голос.
Но Одиссей удержал опрометчивых нас от порыва.
[285] В чреве коня притаясь, все другие ахейцы молчали.
Тут вдруг Антиклос решил отозваться на голос призывный.
Быстро тогда Одиссей многосильной рукой зажал крепко
Рот безрассудному. Тем он от гибели всех нас избавил.
С ним он боролся, пока не ушла ты по воле Афины».
[290]
«О, царь Атрид Менелай, Зевсом вскормленный пастырь народов!
Тем мне больней, что отец всё ж не спасся от грозного рока.
Было ли в пользу ему, что имел он железное сердце?..
Время, однако, пришло нам теперь о постелях подумать,
[295] Чтобы расслабиться в них и, уснув, сладким сном насладиться».
Так он сказал. В тот же миг повелела Елена рабыням,
Чтоб на террасе внизу им устроили пышные ложа,
Мягких ковров расстелив с покрывалом пурпурно-багряным,
Дали цветных одеял, чтоб укрыться, и мягких подушек.
[300] Яркие факелы взяв, поспешили рабыни из зала;
Ложа устроили им. Проводил их к постелям глашатай.
Так на террасе внизу в своих ложах уснули спокойно
Юный герой Телемах, также Нестора сын благородный.
Царь же Атрид спать пошёл в спальню верхнюю, в женских покоях;
[305] Рядом с Еленой он лёг, что была в длинной тонкой сорочке.
Рано рождённая, вновь свет зажгла розоперстая Эос.
Храбрый в боях Менелай сладкожаркое ложе покинул;
Быстро оделся и меч на плечо он набросил двуострый;
К белым подошвам своим привязал пару дивных сандалии;
[310] Вышел из спальни, лицом лучезарному богу подобный.
Вот, к Телемаху подсел, поздоровавшись, после спросил он:
«Что за потребность тебя, о герой Телемах, побудила
К нам в Лакедемон приплыть по хребтам широченного моря?
Нужды народа, или дело личное? Правду открой мне».
[315] Тут Менелаю сказал рассудительный сын Одиссея:
«О царь Атрид Менелай, Зевсом вскормленный пастырь народов!
Прибыл я, чтобы узнать от тебя об отце своём вести.
Гибнет богатство моё, разоряются земли, а дом мой
Полон преалчных врагов, что безжалостно бьют и сжирают
[320] Мелкий наш скот и быков криворогих медлительноходных.
Матери всё женихи! Всё чванливые наглые люди!
Я же колени твои обнимаю, чтоб ты благосклонно
Участь отца моего мне открыл, рассказав всё, что знаешь:
Видел ли сам, или что ты от странников слышал, быть может…
[325] Матерью, видно, он был, злополучный, рождён лишь на беды.
Ты же, меня не щадя и из жалости слов не смягчая,
Всё мне о нём расскажи: то, чему сам ты был очевидцем.
Если ж когда мой отец, Одиссей благородный, полезен
Словом ли, делом ли был для тебя и ахейцев в Троаде,