Одна беременность на двоих
Шрифт:
— А машину я привезу ей, когда приеду в Рино на лето.
Мы вообще не подумали о машине. Но верно, не поедет же Аманда сама за рулём восемь часов после родов. Так что моя ложь могла оказаться правдой.
— Значит, ты летом у нас?
«У вас?» — чуть не сказала я, но вовремя сдержала эмоции.
— Я думала, ты работаешь летом у нас, — я специально растянула на его манер последнее слово. Решил поиграть в брумбол — пожалуйста! Я могу метлой заехать нехило!
— В общем, да, у вас, но всё же надеюсь выбраться в Рино, чтобы увидеть ребёнка Аманды и…
Стив запнулся,
— В общем, Кейти, если вдруг…
О, боже, Стив, не начинай только про очередную попытку!
— Если Аманде действительно нужна помощь, пусть это буду я, к кому она первым обратится. Мне это важно, понимаешь?
— Понимаю. Я всё, Стив, прекрасно понимаю…
И, главное, понимаю, что я полная дура, что не могу перестать о нём думать, хотя Стив, похоже, перешагнул через наши с ним приключения, и стремится всеми правдами и неправдами отдать долг мёртвому другу. Неужели это и есть мужская дружба? Или просто Стив такой? Или это его с Амандой дружба, которой мне не понять…
— Спасибо, Кейти. Хорошего дня.
Я швырнула телефон на сиденье и сжала руль и ресницы, чтобы не дать волю слезам. Почему, почему я была на Тахо такой дурой! Кое-как собравшись, я доехала до дома и озадачила Аманду с самого порога:
— Я вдруг подумала, а что ты будешь делать с машиной? Мать ведь приедет за тобой на собственной.
Аманда подняла голову от акварельной бумаги.
— Я поеду на ней. Там правильно стоит автокресло. Я не собираюсь переставлять его к матери.
Она замолчала на мгновение, что-то явно обдумывая. Наверное, тоже, что и я: как она столько часов проведёт одна с ребёнком: покормить, переодеть, да и самой отдохнуть.
— Ты хотела предложить поехать со мной?
Я этого не хотела, но в голосе Аманды не слышалось вопросительных ноток, хотя это обязан был быть вопрос!
— Я бы с радостью, но учёба.
— В пятницу поедем, а в воскресенье вернёшься на автобусе или отыщем тебе попутчика. Может, кто из наших поедет сюда…
О ком она сейчас подумала? О Стиве? Спасибо, я пешком пойду.
— А мать что думает? — нашла я безопасный переход на другую менее опасную для меня личность.
— А это меня волнует в последнюю очередь, — отчеканила Аманда. — Я еду на собственной машине. А она вообще может сюда не приезжать. Зачем?
— Но ты с ней говорила?
— Нет. Я не хочу с ней говорить. Я пишу ей текстовые сообщения. Я не могу слышать её голос.
— Аманда, это же мать…
— Да, это мать! — Аманда швырнула мокрую кисть на почти готовый рисунок. Я аж вскрикнула от жалости. — Но не мама. Чувствуешь разницу?
— Наверное, не чувствую.
— К твоему счастью!
Я отвернулась, чтобы оторвать от рулона бумажное полотенце. Может, рисунок ещё можно спасти?
— Спасибо, — буркнула Аманда, промокая водяной пузырь. — Прошу, не говори мне о матери. Если тебе что-то нужно будет знать, я скажу. Дай мне спокойно дожить оставшиеся мне дни.
Голос умирающего лебедя! Оставшиеся дни… Знала бы она, что значит никогда не слышать голос матери!
Отцу я так и не позвонила. Просто написала сообщение о своих псевдоуспехах. Пусть думает, что я учусь. А мне бы точно уж пора начать учиться. Утренние фотографии мне тоже не понравились. Пусть на них и была мимоза, солнечный предвестник весны. Горы раскрасили яркие полевые цветы, но на такие вершины мы явно с животом не заберёмся. Зато фотографии Аманды вышли хорошими. Жаль, их не сдашь вместо пейзажа. Аманда теперь заставляла меня снимать живот чуть ли не каждый день, который считала последним.
— Завтра я уже могу заснуть мамой, — иногда мечтательно выдавала Аманда каким-то не своим счастливым голосом, и я старалась уловить в нём прежние знакомые нотки, которые почти изгладились из памяти злобными окриками.
Дождь не вернулся. Воздух вновь стал до безумия сухим, как и моя кожа, и я судорожно принялась перед сном перерывать ящики в поисках нового крема, потому что тюбик в рюкзаке закончился.
— Что ты там ищешь? У меня уши от шума закладывает!
— Крем для рук, — ответила я, не обернувшись, стараясь теперь переставлять вещи потише.
— Он у меня.
Тогда я обернулась. Аманда намазывала кремом ноги.
— Он же для рук…
— Для ног закончился, а мне обязательно надо сделать массаж.
Я молча протянула руку в надежде получить тюбик, но Аманда играла со мной, будто с ребёнком:
— А почему ты не спрашиваешь, зачем мне массаж?
— Зачем тебе массаж? — не стала противиться я.
— Ничего ты не помнишь с курсов! — опять чуть ли не закричала Аманда, и я решила не подсаживаться к ней на диван. — Раз в начале беременности не рекомендуют массировать ноги из-за возможных сокращений матки, то в конце он как раз стимулирует роды, — И когда моё лицо осталось непроницаемым, добавила: — Кейти, у тебя что, всё тело нечувствительное?
Причём тут моё тело? Я-то к её родам какое отношение имею!
— Ты не чувствуешь ничего, когда мажешь ноги и руки? — не унималась Аманда.
— А что я должна чувствовать?
— Тебе просто должно быть хорошо…
— Мне будет хорошо, когда пропадёт эта сухость, — отчеканила я и протянула руку. — Дай крем.
Она протянула тюбик.
— Знаешь, Кейти, я сейчас даже завидую тому, что ты ничего не чувствуешь. Я вот до груди дотронуться не могу.
— Ну так и оставь её в покое! Что грудь-то тебе сдалась! Молозиво потекло?
Нет, молозива не было. Я бы увидела прокладки в бюстгальтере.
— Кейти! Что за идиотские вопросы! Всё, что я сейчас делаю, помогает вызвать роды. Что тут непонятного?
Я промолчала. Этот пункт был мне понятен без объяснений. Стимуляция сосков. Отлично! Но зачем, если это больно? Только спрашивать не стоит. Аманда видно на взводе, хотя до понедельника далеко.
— Я не хочу стимуляции, не хочу, понимаешь? — Аманда не собиралась прекращать беседу, но лучше поддерживать её лишь кивками. — В понедельник врач обещает мониторинг, чтобы понять, сколько они могут позволить мне переходить. А могут и сразу же послать на стимуляцию. Понимаешь?