Одна дорога из Генуи
Шрифт:
— Угнали паром два простолюдина-корсиканца. Если они причалят к южному берегу, то парень их легко порубит. Если к северному, то я бы не стал в декабре переплывать По верхом, и он тоже не дурак.
— Ладно, — Эрнесто еще хмурился, но счел доводы разумными, — Здесь что-нибудь полезное сделал?
— Убил двух арбалетчиков, а третьего взял в плен.
— Молодец. Вот теперь бери лодку и ищи паром.
— А Паллавичино? Сеньор же приказал…
— Кто здесь главный, я или Паллавичино? Поругаемся с Паллавичино — сеньор может и простит, если груз не просрем. А просрем груз — сеньор не простит точно. Может паром еще и к этому берегу прибило.
— Ладно. Я пошел. Пленного забери.
Пленного Массимо привязал ремнем за локти к столбу коновязи. Получилось так себе, но солдат пока не придумал, как вывернуться. Поняв, что папские полностью проиграли, он сдал всех. Покойникам неважно, сколько их было и где стояли засады.
Местное население и немногочисленные попрятавшиеся путники уже приступили было к мародерству, но Эрнесто приказал всем выйти на улицу, построиться и доложить.
Простолюдины наперебой давали показания. Показания не звонкая монета и не хлеб насущный, их давать не жалко. Оказалось, что Максимилиана ранили не то в руку, не то в голову, после чего решение покинуть Парпанезе, похоже, принял конь. Одна из повозок прорвалась вслед за рыцарем, с вожжами сидел вроде как священник. Вторая куда-то подевалась.
Солнце садилось. Эрнесто отправил Массимо искать паром с третьей частью золота. Оставил последнего оставшегося на ногах всадника, Роберто, наводить порядок и искать вторую треть, а сам сел на коня и поскакал вслед за Максимилианом и ушедшей с ним третьей часть обоза. Нельзя же сказать сеньору Сансеверино, что дорогой гость заплатил двадцать три тысячи за охрану и приехал в Пиццигеттоне вообще без нее. Или подевался неизвестно куда. Или попал со всем королевским золотом в лапы врагов, потому что ни одного человека из Вогеры не было рядом.
Отец-настоятель северной части переправы пришел поругаться и понапоминать о правах монахов на переправу. Не склонный к дипломатии Роберто жестко его осадил и принудил к унизительному ожиданию отдельного разговора. Монахи же без отдельного напоминания собирали убитых и раненых. Оказание первой помощи и проводы в последний путь испокон веков прилагались к прочим правам и обязанностям ответственных за переправу.
Нашлась вторая телега. Кто-то видел, что толпа вроде как евреев ее приватизировала и повела к пристани через задние дворы. Но не довела. Судя по следам, груз из телеги с одной лошадью перегрузили в телегу с двумя и увезли сушей.
Количество папских солдат сошлось с тем, что назвал пленный. Значит, никто из них не ушел ни с второй телегой, ни в погоню. Правда, с солдатами был какой-то монах. Но про него спрашивать у настоятеля бесполезно, эти своих не сдают. Впрочем, если покойный Папа воевал против Франции, то неудивительно, что епископ Пьяченцы пытается ограбить армию Его Величества. Ничего личного, ничего бесчестного. На войне как на войне.
Пока Роберто разбирался в Парпанезе, стемнело. В погоню в неизвестном направлении по темноте отправляться бесполезно. Уже не найти и не догнать ни остатки обоза, ни Эрнесто, ни похитителей второй телеги. Но завтра — обязательно.
Мальваузен догнал Максимилиана в первой деревне после моста через Ламбро. Телега с золотом куда-то подевалась. Рыцарь остановился у коновязи и о чем-то бессвязно говорил с местными, не слезая в коня и подняв левую руку к лицу.
— Мессир, вы в порядке? — Мальваузен спешился и подошел к рыцарю.
— Сам погляди, — злобно сказал один из крестьян.
Мальваузен поглядел и ужаснулся.
— Помогите мне его снять, — попросил он.
— Ты кто такой-то, чтобы тебе помогать?
— Военный хирург и дипломированный врач. Вам как больше понравится, чтобы рыцаря спасти или чтобы добить?
— Да ты что про нас думаешь! — возмутился тот же крестьянин, — У меня постоялый двор, а не разбойный притон! Я бы, может, и сам ему помог, только не знаю, как подступиться!
Подступиться действительно не так-то просто. Паризьен фыркал, переступал ногами и никого не подпускал. Подкупить коня яблоком или морковкой пробовали. Стоило коню повернуть голову, как яблоки и морковки валились на землю, и зверь съедал их с земли, не чувствуя никакой благодарности.
Так провозились до темноты, а потом появился Эрнесто. Он легко привязал своего коня, а потом спокойно взял поводья Паризьена и закрепил рядом. Конь почувствовал, что рядом свои и разрешил снять всадника.
Максимилиана отнесли на постоялый двор и положили в кровать.
— Ты кто такой? — спросил Эрнесто Мальваузена.
— Дипломированный врач и военный хирург.
— Выбери что-то одно.
— Первое, если вам от этого будет легче.
— Ладно, что с ним? Говорить сможет?
Поразительный оптимизм. Кто-то очень метко выстрелил рыцарю в голову из арбалета. Но Максимилиан чудом успел увидеть летящий болт и закрыться рукой. Наверное, стреляли издалека, и болт потерял скорость. Непонятно тогда, как он вообще попал, но не будем отвлекаться.
Болт пробил латную перчатку на пясти, пробил насквозь ладонь, потянул руку за собой и ударил пальцами о козырек шлема. После чего воткнулся в лоб над левой бровью, пробил череп и, возможно, отскочил от идейно крепких рыцарских мозгов. Но в черепе застрял.
Рыцарь оставался достаточно в сознании, чтобы намекать коню поворачивать в нужном направлении. По крайней мере, с дороги в Пиццигеттоне они не сбились. Но головная боль у него должна быть уже адская.
Мальваузен и Эрнесто сняли с раненого доспехи. Доктор попытался аккуратно расцепить руку, болт и голову, но не смог. Пациент закричал, когда болт пошатнулся.
Эрнесто тогда взял древко и дернул посильнее. Максимилиан вскрикнул и потерял сознание.
— Господи, что Вы наделали! — возмутился Мальваузен.