Одна и без оружия
Шрифт:
Дик прав, непонятно, что происходит в России. Сколько изменений, а на поверку все по-прежнему. Честные, принципиальные люди, болеющие за свое дело, в конце концов оказываются в опале. Они бессильны перед мафией, проникшей во все сферы — политику, экономику, культуру, искусство. Даже в военную область, всегда служившую образцом законности и правопорядка. Нет, не верю, что генерал Рожков сдался. Тут что-то не то. Надо срочно вылетать в Москву и постараться во всем разобраться. Возможно, ему нужна помощь, и он ждет ее от меня, от Генриха, других верных ему людей. Необходимо действовать, а не сидеть сложа руки и ждать, когда преступники сами явятся с поднятыми руками. Заставить их это сделать — вот ради чего следует жить. К тому же очень беспокоит исчезновение Генриха. Наверняка генералу Рожкову доставили ложные сведения о том, что Генрих остался у чеченцев и воюет против федеральных войск. Не может такого быть. С чего бы ему забыть все на свете — и меня, и взятое на себя обязательство поработать на новую Россию — и перейти на другую сторону баррикады. Нет причин для этого, и не такой он человек, чтобы так просто менять свои принципы.
Вечером собрались у нас дома родители с Сережей и друзья — Дик Робсон и Джон Каупервуд с женами. Пока все женщины, кроме меня как главного рассказчика, хлопотали на кухне, я расписывала в ярких красках мои приключения в Москве. Кстати, Дик и Джон ничуть не удивились, когда я рассказала им о Генрихе.
Джон первым высказал свое мнение:
— Мне это понятно, и будь я на его месте, возможно, поступил бы так же.
— Он проникся заботами и горестями этих несчастных людей и встал на сторону справедливости, — поддержал его Дик.
Я с недоумением уставилась на мужчин:
— Вы это серьезно, ребята?
— Знаешь, Ия, не суди мужа так строго, — занял нейтральную позицию отец. — Надо побывать там и на месте все выяснить, а потом уж решать, прав Генрих или нет.
— Хватит о делах, садитесь за стол, — пригласила мама.
Пока мы беседовали, подоспели любимые всеми — это было проверено не раз — сибирские пельмени. На белоснежной скатерти красовалась знаменитая «Смирновская» и грузинские вина «Хванчкара» и «Киндзмараули». Рядом с черной икрой, сервелатами, печеной картошкой с селедочкой дымящиеся на блюде пельмени выглядели особенно привлекательно. Когда только они все успели сделать? Неужели мы так долго разговаривали? Да нет, просто крупно повезло нашим мужчинам с женами, которые в короткий срок умеют сотворить настоящее чудо. Откровенно позавидовала. Я так не умею. Только яичницу освоила, да и то или пересолю, или вообще забуду посолить. Но Генрих у меня в этом смысле образцово — показательный муж: вполне признает ресторанную кухню и никаких претензий ко мне по кулинарным вопросам. Вот если дам маху в исполнении приема каратэ, тут уж не жди пощады. Как же мне его не хватает! Если бы сейчас был со мной за этим прекрасным столом с друзьями!
Тем временем все усаживались за стол. Мужчины да и женщины ахали и охали по поводу закусок, пельменей и вин, гремели стульями, подтрунивали друг над другом, осыпали комплиментами маму. Это был чудесный вечер, я его запомнила надолго.
Утром я улетела в Москву. Провожали только родители и Таня. В тот вечер Дик сказал мне, что Татьяну они больше задерживать не станут, она выполнила свою миссию, и на днях ее отправят в Москву. Он просил позаботиться о ней, не допустить, чтобы проходимцы, вроде Ростислава, окончательно испоганили ей жизнь. Она молода, красива, у нее все впереди. Я обещала помочь ей. У Татьяны в Москве мать, хорошая квартира. Правда, мама ее в основном увлечена собой, и на дочь, как сказала однажды Таня, ей наплевать. Но все же родной человек и не может быть совсем уж безразличной к судьбе дочери.
Ну а все, что в моих силах, я для нее сделаю. Пусть приезжает, там видно будет, что предпринять.
Дик устроил меня по первому разряду. Утонула в кресле «боинга», потягиваю предложенный стюардессой сок и размышляю.
Нет, неверно считать, что все осталось по-прежнему. Многое изменилось. Да вот хоть бы наши беспрепятственные поездки туда и обратно: Москва — Нью-Йорк, Нью-Йорк — Москва. Каких-нибудь семь часов — и ты в другом мире. Россиянам теперь не надо просвечиваться в профсоюзной и партийной организациях. Девушкам незачем ложиться в постель со своим шефом, чтобы получить «добро» на поездку. Денежки в руку — и в любое турбюро, если нет специальной командировки или приглашения на индивидуальную поездку. У меня, конечно, особый статус. Гражданка США, приглашенная спецведомством в Москву на работу.
Генерал Рожков говорил, что в чернильнице у президента лежит указ о двойном гражданстве и, когда документ появится, Виктор Николаевич в первую очередь добьется второго, российского, гражданства для меня и Генриха за хорошую работу для России. Но он, увы, уже не у дел. Хотя это еще надо проверить. И если правда, то надо думать, что делать нам — мне и Генриху. Скорее всего, придется форсировать события и самим принимать решения относительно тех, кто держит камень за пазухой против нашей семьи. Мы не должны жить с оглядкой, да и общую атмосферу очистить не мешает.
Так я и задремала в размышлениях. Дальше они развивались в картинках сна.
Очнулась, когда лайнер коснулся посадочной полосы.
— Вот бы мне так в самолете выспаться, — позавидовал сосед.
— А вы дома потренируйтесь под вентилятор, — посоветовала я, — обязательно получится.
— А что, это идея, надо попробовать, — не то в шутку, не то всерьез согласился сосед.
Без вещей, с одной только сумочкой, прошла зону без досмотра через зал особо важных пассажиров по документу, выданному генералом Рожковым.
Скоро была уже в своей квартире, которую сняла, как только поступила в распоряжение Александра Михайловича. Едва успела принять душ и перекусить с дороги, как раздался телефонный звонок. Наверное, случайный. Никто не знает о моем приезде. Ошиблась. Меня, оказывается, видел сам шеф. На мою беду, он встречал бизнесмена из Финляндии, которому сплавляет «жигули» на продажу, и засек меня, когда я выходила из депутатского зала. Это мне сообщил по телефону Павел. Он рассчитал, когда примерно я должна возвратиться в Москву, и наудачу поехал в аэропорт к моменту посадки «боинга». Увидев меня, хотел подойти, но заметил шефа и стал следить за ним. Обнаружил, что тот меня углядел. Чтобы не раскрыть себя, быстренько ретировался и поспешил домой к телефону. Павел живет с родителями. У них роскошная по московским меркам четырехкомнатная квартира в Крылатском. Отец успешно трудится в качестве корреспондента в одном из журналов, а мать, программистка, работает в коммерческой фирме. Родителей дома почти не бывает, и Павел, по его словам, полный хозяин в пустом доме, когда свободен от службы. Сейчас он делится со мной радостью по поводу того, что отсутствие родителей, донимающих его бесконечными нотациями, и возможность свободно распоряжаться временем, которое я ему предоставила, улетев в Штаты, сделали его жизнь настоящим праздником. Теперь, отдохнув как следует, он готов к любым свершениям под моим мудрым руководством. Подурачившись, Павел спросил, как там поживает Татьяна и скоро ли он сможет ее увидеть.
— Таня на днях приезжает, — сообщила я ему новость, а потом спросила: — Что будем делать? Я имею в виду не приезд Татьяны, а мою встречу с шефом.
— Надо подумать.
— Думай, в твоем распоряжении час, — распорядилась я и повесила трубку.
У Павла хорошая голова. Его предложения всегда дельны и реальны. Пусть поупражняет мозги, а то засиделся дома, небось от телевизора не отходит. Признался однажды, что больше всего любит детективы и боевики и может часами смотреть эти сериалы. Жаль только, что времени на это нет.
Собственно говоря, предлагая Павлу подумать, я уже прокручивала в голове свою версию, но, может, Павлу придет на ум идея получше. Я-то решила поступить просто: немедленно отправляться в Чечню, причем без Павла, пусть еще поблаженствует перед телевизором. Одной легче будет пройти через заслоны военных и разыскать Генриха, не вызывая особых подозрений. А когда приеду, сделаю большие глаза и скажу, что он обознался, не могла я быть в Шереметьево, так как все это время находилась в Чечне. Пусть доказывает. У Павла созрел более «приземленный» план.